Плакальщица Давным-давно, когда одной семье очень надо было сохранить тайну, по деревне ехал человек на лошади. Волосы его были аккуратно причёсаны, а сапоги – сильно истрёпаны, по ним можно было прочитать рассказы о множестве его приключений. Всадник остановился перекусить в таверне. Когда он вошёл, все повернулись, чтобы посмотреть на него. Гости там были большой редкостью. Один из жителей деревни увидел хорошую возможность. Он подошёл к всаднику и сказал: – Если ты ищешь, где бы наконец дать отдых своим сапогам, я знаю прекрасную женщину, добрую и умную, которая хочет начать новую жизнь. – И где же я найду себе такую партию? – спросил всадник. – В доме, соседнем с моим. Она моя дочь. Этот человек тут же побежал к родным. – Выглядит очень богатым, – сказал он. – А ещё у него есть лошадь. Его дочь мечтала уехать из маленькой деревни и жить в большом доме, где она сможет приказывать множеству слуг и каждый час ей будут приносить еду. Она не была доброй, что бы там ни говорил её отец, но зато была очень хитрой. А ещё она родилась с эмблемой, которая могла особенно пригодиться: эта эмблема могла заставить кого угодно влюбиться в неё. Хотя со временем действие проходило, девушке было всё равно. Ей нужно было только одно: немного времени, чтобы получить то, что она всегда хотела. И, как вы понимаете, всадник женился на девушке. И через несколько вёсен она родила двоих детей. Но вместо того чтобы увезти её в далёкую страну, всадник остался жить в деревне. А единственным его имуществом, похоже, была лошадь. Тем не менее девушка поняла, что всё равно любит мужа, пусть он и не богат. Шли годы, и она задумалась – может быть, и он любит её по-настоя- щему? Но в один прекрасный зимний день действие эмблемы закончилось, и её муж понял, что не влюблён в неё и никогда не был. Он уехал на своей лошади ещё до восхода солнца, бросив семью. Охваченная скорбью, женщина отвела детей к ближайшей реке. Она решила, что лучше погибнуть, чем жить дальше – и собиралась забрать детей с собой. Она вошла в воду, держа их за руки, собираясь утонуть сама и утопить их. Но дети смогли вырваться и убежать. Женщина хотела их найти и вернуть – но пробыла в воде слишком долго. Она уже не чувствовала ледяной воды на щеках. Её ноги не чувствовали камней под ногами. Она плыла – но не по воде, а по воздуху, над рекой. Плач женщины пропитал деревья и птиц вокруг неё, и те стали эхом вторить её рыданиям. Она рыщет по всему острову в поисках других детей, чтобы взять их вместо своих. Она приманивает их хитростью, чтобы не остаться одной навсегда. 14 Ивовая роща Они стояли перед плакучей ивой с длинными ветвями – а за ней стояли ещё сотни таких же, согбенные, словно старухи. Их плотные, спускающиеся каскадом листья были белыми – как и всё остальное вокруг. – Какая красота, – проговорила Мельда. – Похоже на болотное чудовище! – одновременно с ней воскликнул Энгль. Мельда закатила глаза, потом тихо ахнула и огляделась. – Слышали? – спросила она. Тор не слышал. – Нет, я серьёзно. Похоже, звук исходит прямо от ивы. Она подошла к дереву и потянулась к его листьям, висевшим, словно занавес. Как только Мельда оказалась достаточно близко, обвисшие ветки ивы вдруг ожили. Они схватили и поглотили её. – Мельда! – закричал Энгль. Тор бросился вперёд. Он проскочил через густые листья и натолкнулся на что-то твёрдое. Ствол? – Ай! Нет. На Мельду. Она стояла неподвижно, а ветки обвивали её, словно маленькие удавы. Но вместо того чтобы душить её, дерево словно бы нежно гладило Мельду. – Иди сюда и не шуми, – прошептала Мельда. Он нагнулся к ней, чувствуя едва заметный фруктовый запах дерева. – Слушай, – добавила она. Прижавшись ухом к листьям, Тор наконец-то тоже услышал тихий плач. Не просто плач, а всхлипы, которые вырываются прямо из груди и просто не могут оставить никого вокруг равнодушными. Он сглотнул, во рту у него пересохло. – Что это? Это же не плакальщица. Всхлипы исходят от самого дерева. Если только она не оказалась в ловушке внутри него… «Плач женщины пропитал деревья и птиц вокруг неё, и те стали эхом вторить её рыданиям». Тор дёрнул за ветки, державшие Мельду, и те отпрянули, освободив её. – Пойдём дальше, – сказал он. – Должно быть, она совсем близко. Они шли через лес из огромных плакучих ив; одни протягивали к ним ветки, словно матери, которые хотели обнять ребёнка, другие дрожали и звенели от верхушки до корней, и этот звук напоминал Тору перезвон колокольчиков. Энгль внимательно осматривался. – Я мало что вижу из-за всех этих листьев. Но рыдальщицы пока нигде нет, – сказал он. – Плакальщицы, – поправила Мельда. – Плакальщицы. – Какая разница? – Большая. И тут Энгль остановился. – Что такое? – спросил Тор. – Не уверен… но, по-моему, что-то движется. – Что? – Я как будто вижу что-то краем глаза… И вдруг все плакучие ивы разом сбросили листья. Тор моргнул, и вокруг вдруг всё стало очень хорошо видно, а голая земля покрылась сплошным белым ковром. Энгль сглотнул. – Ну, теперь… теперь стало как-то яснее. Мельда бросилась к одной из ив и положила руку ей на ствол. – Думаете, она выплакала все свои листья? – с беспокойством спросила она. Энгль пожал плечами. – Может быть. Они упрямо пошли вперёд, обходя оголённые стволы, и вскоре добрались до озера, неподвижного, словно камень, и посыпанного белыми листьями. Было там и ещё кое-что. – Вы это видите? – спросил Энгль надломившимся голосом. В футе над озером парила женщина. Она была одета в длинное белое платье, струившееся за ней, словно шёлк под водой, а изящные пуговицы доходили до самой шеи. Её волосы были чёрными как вороново крыло, и она причёсывала их ракушкой, громко всхлипывая. Словно почувствовав их присутствие, женщина повернулась прямо к Энглю, Тору и Мельде, которые не сдвинулись и на дюйм.