Сердце пропускает удар. Может, я и не очень хорошо его знаю, но мне не хочется, чтобы он умирал. Больше всего на свете хочется, чтобы план сработал, Имоджен сняла проклятие Эллиота и дала нам обоим свободу, о которой мы мечтаем. Но если все пойдет прахом… Я прогоняю нежелательные мысли и принимаюсь яростнее чесать волосы короля. Занятие поглощает все мое внимание, но от щетки, по всей видимости, мало толку. Однако я решаю оставить затылок на потом и переключаюсь на волосы у его лица в надежде, что станет проще. Наклоняясь, убираю спутанную прядь с его лба. – Святые выси, Эллиот, ты когда-нибудь расчесывался? – Нет. Когда я был волком, в расческе надобности не было. – Но ты же ухаживал за собой как-то по-своему, по-волчьи, не так? Он прожигает меня взглядом, и я понимаю, что права. – Ухаживал, – выплевывает он. Запустив пальцы в его спутанные пряди, я качаю головой. – Черт побери, это невозможно. Похоже, придется сказать Фоксглаву, чтобы он отрезал все под корень. Хотя… – Я убираю его волосы со лба и наклоняюсь, чтобы разглядеть форму лица. Прищуриваюсь и пытаюсь представить его с короткой стрижкой. Было бы идеально, если бы дизайнер-парикмахер оставил длину на макушке и выстриг затылок, сохранив хотя бы часть выжженных солнцем прядей. Подавшись чуть в сторону, я собираю его волосы в хвост и снова оцениваю вероятный стиль. Наклоняю голову набок, и державшийся на честном слове узел развязывается, отчего пряди рассыпаются по моему плечу. Я отпускаю волосы короля, собираясь убрать собственные, как он вытягивает голову вперед. И вдыхает. Застигнутая врасплох его близостью, я замираю, губы Эллиота всего в нескольких дюймах от моей шеи. Затем, словно не произошло ничего необычного, он откидывается на спинку стула. Мое сердце бешено колотится, пока я пытаюсь взять себя в руки. Выпрямляясь, спрашиваю: – Что это было? – Ты о чем? Я бросаю на него многозначительный взгляд: – Ты не можешь просто так нюхать людей. Его взгляд становится отстраненным. – Твои волосы пахнут ветром. Горами, снегом и деревьями. Мои щеки заливает румянец, и остается лишь молиться, чтобы он не заметил. – Ну, я большую часть вчерашнего дня провела на улице, – сбивчиво бормочу я. – Но в следующий раз будь осторожнее. Это неприемлемо. С Имоджен такое, возможно, допустимо… во время ухаживаний… Но со мной… я говорила тебе не пялиться на женщину, так вот с дыханием то же самое. Он поднимает свой взгляд и устанавливает зрительный контакт, отчего мне становится жарко. Он изгибает уголок губ в ухмылке, но глаз, как я учила, не отводит. – Черт возьми, Эллиот, – выдавливаю я с придыханием. – Ты все делаешь неправильно. Несколько мгновений я слышу лишь свое колотящееся сердце и не могу отвернуться, попадаясь в его ловушку, как добыча. Внутри возникает какой-то неведомый мне трепет. Страх? Паника? Нет, непохоже. Волнение? И пульс учащается в мгновение ока. Нет, никакого волнения! Точно не из-за близости короля-волка! – Мисс Бельфлёр, сомневаюсь, что так вы его причешете, – подает голос Фоксглав от двери и освобождает меня от пристального взгляда короля. Я швыряю щетку на письменный стол и отхожу от Эллиота, скрестив руки на груди. – Я сдаюсь. Если нужно, брейте его наголо. Эллиот протестующе стонет, и я свирепо зыркаю на него в ответ. – Сделаю все, что в моих силах, – говорит Фоксглав. – И кстати. Приехавшая карета оказалась не моей. На ней прибыли люди, и они отказываются уходить. Мои глаза расширяются. – Вы о ком? – Некий Ричард Бельфлёр, – сообщает он, пожимая плечами. – Ваш родственник, полагаю. Кровь отливает от моего лица, и сердце колотится уже по совершенно иной причине. – Черт, – ругаюсь я. – Это мой отец. Глава XX Чтобы собраться с духом перед встречей с отцом, мне требуется провести несколько минут в прихожей. В глубине души я понимала, что в конечном итоге придется с ним столкнуться, но не рассчитывала, что это произойдет так скоро. Как он вообще меня нашел? Отдавая Берте письмо с новостями о моей новой работе, я не указывала местонахождение, просто сообщила, что мне предоставляют комнату и питание и я не вернусь. И тут до меня доходит. Нина. Сестра видела адрес, когда я только получила приглашение на собеседование. Она просила меня не ходить. Чувствую себя одновременно преданной и виноватой из-за того, что не отправила ей личное письмо с объяснениями. Однако беру себя в руки, делаю глубокий вдох и заставляю себя выйти через парадную дверь. Очутившись снаружи, сначала обнаруживаю Серую и Чернобородого, они с суровыми выражениями сторожат вход, источая молчаливую угрозу, запрещают проходить в поместье. Обоим фейри, похоже, подарили новую одежду. Разумеется, они одеты не так элегантно, как король, но теперь на них чистые льняные рубахи и брюки по размеру. Когда я миную их, фейри мне кивают, но не отводят взгляда от новоприбывших. Именно тогда замечаю отца, расхаживающего вдоль карет, оставленных на подъездной аллее, его же карета, запряженная четверкой лошадей, стоит в самом конце. Его лицо обрело свекольно-красный оттенок. Увидев меня, он прекращает метаться и от ярости выпучивает глаза. – Что все это значит, Джемма? Я останавливаюсь в нескольких футах от него и упираю руки в талию. Вздернув подбородок, я надеваю маску не послушной дочери, а ту, что приберегаю для выходов в город. Маску уверенности. Холодности. Надменности. – Если ты получил мое письмо, то понимаешь, что это значит. На мгновение он обнажает зубы и сжимает руки в кулаки. – Ты не имеешь права посылать мне письмо с извещением о том, что устроилась на работу. Я запретил тебе искать работу, когда ты только об этом заикнулась. – Мне восемнадцать, – возражаю я. – Ты не можешь запретить мне устраиваться на работу. – Могу, пока ты живешь под моей крышей. – В том-то и дело, отец. Я больше не живу под твоей крышей, в дополнение к новой должности идут комната, пропитание и приличное жалованье. Если снова пригрозишь отречься от меня, лишить наследства и дома, на этот раз ты меня не запугаешь. – Тебе не хватило одного скандала? – злобно выплевывает он. Я сощуриваю глаза. – Не понимаю, каким образом трудоустройство можно прозвать «скандалом». – Можно, если твой работодатель незнакомец, который предоставляет крышу и еду. Кто он? – С чего ты взял, что это мужчина? – Ты любовница, скрывающаяся в его загородном поместье? Вот в чем дело? Все, как тогда с виконтом Брекширским? Виконт Брекширский. От знакомого имени давит в груди, легкие кажутся слишком маленькими, и начинает кружиться голова. Маска дает трещину. – Когда ты усвоишь урок, Джемма? Если будешь бросаться к ногам занятых мужчин, то погубишь себя раз и навсегда. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, желая физической болью приглушить душевную. На все пойду, лишь бы освободиться от вихря звуков, что пытаются пробиться в сознание, завладеть чувствами. Соблазнительница. Потаскуха. Он не был твоим. Отец делает шаг вперед, его голос превращается в жесткий шепот: – Садись в карету. Я закрываю глаза и на выдохе гоню воспоминания прочь. Когда открываю их, то даю ответ со всей решительностью и спокойствием, на которые способна. И неважно, что до конца дрожь унять не выходит. – Нет. Он преодолевает оставшееся между нами расстояние и останавливается в паре дюймов от моего лица. Выражение его лица искажается от ярости, он вопит: – Садись в карету! Я сжимаю челюсти.