— Смотри-ка, как мы с тобой неожиданно спелись. Мне тоже казалось, что я не выдержу. Только «выдерживать» нам с тобой приходилось разное. К тому же у тебя был выбор. — Во имя будущего всего человечества я иду на страшные, непреложные жертвы. Я приношу единственного ребенка на алтарь создания нового мира. — И ты думаешь, что это называется «страшными жертвами»? — я по-настоящему взбеленилась. — Непреложная жертва — это когда ты себя саму «на алтарь» принесешь. А если меня, то это так, детские игрушки. Смекаешь, в чем разница? Она грустно улыбается: — Макс, я тобой по-настоящему горжусь. У тебя прекрасная логика. — Увы, я про тебя этого сказать не могу. Сама посуди, если тобой гордиться, то в школе, например, придется гордо перед всем классом вставать и говорить: «А моя мать — психопат-злодей-генетик. Она планирует стереть с лица земли половину человечества». Согласись, классно звучит. Она отвернулась и села за письменный стол в кресло: — Это все Джеб. Его надо винить за то, что он позволил тебе столько о себе возомнить. Распустил тебя вконец! — А тебя надо винить за изменение моей ДНК. Я про крылья мои говорю, мамаша. Что ты на это мне скажешь? — Я думала, что человечество себя уничтожает, — отвечает она, и в голосе у нее звенит металл. Я эти интонации прекрасно знаю. По собственному голосу… — Я думала, что кому-то надо принимать решительные меры прежде, чем жизнь на этой планете перестанет быть возможной. Да, ты моя дочь. Но ты еще и маленькая составляющая большой картины мира, только малая величина в большом уравнении. Я думала, что готова на все, лишь бы человечество выжило. Даже если сегодня задуманное мной звучит ужасно, история провозгласит меня спасителем человечества. Класс! Стоило четырнадцать лет мечтать о встрече с дорогой родительницей, чтобы, в конце концов, обрести полную психичку. Удачный сегодня выдался денек, ничего не скажешь. — У тебя ярко выраженная мания величия. Директор махнула рукой флайбоям, подпирающим стенки комнаты: — Отведите их в предназначенное им помещение. Далее действуйте по инструкции. 89 — Не хочу тебя огорчать еще сильнее, — говорит Тотал, — но твою мамашу я не перевариваю. Не могу с ним не согласиться. С языка психованых генетиков на обыкновенный английский «предназначенное им помещение» переводится как «мрачный, темный каземат». Для справки: каземат — это именно то место, где мы оказались в здешнем сказочном замке. А если ты, дорогой читатель, составляешь словарь языка психованых генетиков, то еще добавь туда на букву «Д»: «действовать по инструкции». Это означает «приковать к стене цепями, как средневековых узников». — По крайней мере, с моими родителями не приходится выискивать поводов для подростковых протестов. Ладно, перехожу ближе к делу. Каземат был огромный. Противоположной стены не видать. Но мы тут совсем одни. И чтобы тем, кто намертво здесь закован в железки, жизнь медом не казалась, высоко на стенах громкоговорители вещают директорские пропагандистские лозунги. Что само по себе — настоящая пытка. Кого хочешь, с ума сведет. Или в могилу… Понятно, что на цепи в подземелье сидеть никому не охота. Но нам, крылатым и для неба созданным, — просто сущий ад! И все это сделано по указаниям моей «драгоценной мамочки». На меня накатила страшная депрессия. — Ну за что мне такая родительница досталась. Почему она не могла оказаться, как у Клыка например, какой-нибудь нормальной наркоманкой. Или дамочкой легкого поведения, — причитаю я, обхватив голову руками. — Кстати, о Клыке, — перебивает Надж мое нытье. — Он, наверное, уже летит к нам на выручку. Луч надежды промелькнул, но тут же погас: — Может, и летит, если… А знаете, сколько этих если? А. Если наш и-мейл до него дошел. Б. Если он перестал вставать на рога по поводу Ари, в чем я лично сомневаюсь. В. Если они каким-то образом смогут добраться до Европы. Г. Если до Европы они смогут добраться немедленно. — Макс! — укоризненно смотрит на меня Ангел. — Ты себя накручиваешь. Не усугубляй. Согласна. Накручиваю и усугубляю. Я полная идиотка и слюнтяйка. Вот останусь одна, тогда и буду плакать над своей горькой судьбиной. А сейчас нечего на ребят эмоции свои выливать. — Ты права, — говорю я, насилу сдержав слезы. — Простите меня, ребята. Это я так, себя пожалела. А вообще-то я верю, что и-мейл наш прошел. Потому что айтишника лучше нашей Надж на всем белом свете не найти. А раз и-мейл прошел, наш Клык не может не прилететь. Умрет, но примчится быстрее ветра. Все молчат. — Ты здорово, Макс, врешь! — одобрительно бросает Надж. — Ставим тебе пятерку. Я смеюсь: — В этом деле главное — практика. Но я серьезно. Я, правда, верю, что он прилетит. — А как они через океан перелетят? — спрашивает Ари. Но не подкалывает, а искренне недоумевает. Вопрос законный, и, видимо, он пришел в голову не одному Ари. Ангел считает, что они смогут как-нибудь раздобыть билеты. А Надж — что в багажное отделение заберутся. — А я думаю, они взлетят высоко в небо. Дождутся, когда самолет мимо пролетать будет, прыгнут на него сверху, оседлают и полетят верхом на воздушном лайнере. — Я так удачно передразнила Клыка, уцепившегося за самолет, что стайка моя даже рассмеялась. И от их смеха как будто даже тьма, хоть немного, да рассеялась, и каменные своды уже не так давят. Громкоговорители особенно раздражают, когда мозги чистят по-английски. На других языках — еще ничего, а на английском — совершенно невмоготу. Директор, или МУМ (мамаша-убийца-маньячка, как я ее мысленно прозвала), опять поливает нас своим бредом про счастливое грядущее, без пороков и слабостей. — Какая она все-таки страшная баба, — говорю я. — Конечно. Такая мамаша тебе даже в страшном сне присниться не могла, — сочувственно кивает головой Надж, и я через силу улыбаюсь: — Ага. МУМ, мамаша-убийца-маньячка, в списке кандидатов у меня точно не значилась. В горле снова встает ком и хочется завыть от отчаяния. Но я креплюсь. Пока… Потому что это и вправду непереносимо: всю жизнь мечтать о матери и получить вот такую гадину. И уж совсем тошно от того, что Надж старается меня утешить. Утешать всех — моя роль. А меня только Клык мог когда-то утешить. Но он меня бросил. Слабый шорох в самом дальнем и темном углу заставил нас всех насторожиться. — Крысы! — в ужасе шепчет Надж. Но это не крысы. Из-под сумеречных сводов в отдалении начинает вырисовываться чья-то высокая фигура. Не сговариваясь, принимаем позицию «к бою». Поскольку позиция «на взлет» в данный момент нам категорически недоступна. Тишину разрывает голос. — Макс! — говорит Джеб. Вот он, завершающий кадр сегодняшнего фильма ужасов. 90 — Какие люди! Вот это встреча! — собрав остатки воли в кулак, я жизнерадостно приветствую Джеба. — И часто ты сюда наведываешься? Обеды здесь классные? Джеб пододвигается поближе и вступает в пятно света, отбрасываемое тусклой аварийной лампочкой. Он ничуть не изменился. Разве что выглядит чуть более усталым. Все-таки мучить детей даром никому не проходит. Он одаривает меня своей «фирменной» грустной улыбкой: — Что я здесь, никому не известно. В ответ я тоже делаю ему свои «фирменные» круглые глаза: — Не бойся, я никому не скажу. Твоя тайна останется здесь за семью замками. — Слыхал, у тебя уже состоялась встреча с директором. Фасады моей защитной бравады рушатся, и я из последних сил пытаюсь держать себя в руках: — Она оказалась сущим ягненком. Настоящий подарочек! На этой планете три миллиарда женщин детородного возраста. Почему мне должна была достаться в матери та единственная, которая единодушно избрана безумной психопаткой? Джеб встает передо мной на колени на грязный каменный пол. Чувствую, как напрягается рядом со мной Ангел. Не от того ли, что она читает в его мыслях? Джеб ни на кого не смотрит и никого, кроме меня, не удостаивает своим вниманием. Даже Ари. — Макс, ты все еще можешь спасти мир. Меня захлестнуло волной полного и глубокого бессилия. Мне хочется прямо здесь на полу свернуться клубочком и так и лежать до конца жизни. Которого, надеюсь, ждать придется недолго. Я так долго и так много боролась. Я отдала этой борьбе все, что у меня было. Все. У меня больше нет никаких сил. Закрываю глаза и сижу, привалившись спиной к каменной стене.