Она пытается заглянуть Ангелу в глаза, голубые, светлые, такие родные, до боли знакомые. Но теперь — совсем чужие, холодные и пустые. Надж никогда ее такой не видела. — Ангел! — радостно кричит Газзи, но тут же обрывает себя на полуслове. — Ангел, — наконец выдыхает Надж, и страх ледяной струйкой стекает у нее по позвоночнику. — Настало время вам умирать, — говорит Ангел своим нежным детским голосом. 36 — Все это как-то подозрительно просто, — бурчит Клык себе под нос, глядя на землю с высоты двух тысяч футов. Я и сама только об этом и думаю. Там, внизу, разве что огромных желтых стрелок, как на летном поле, не начертили: сюда! На посадку! И часа не прошло, как, сделав огромный круг, мы обнаруживаем следы здоровенных шин. Толстые, по паре колес в ряд. Похоже, от мощного грузовика. Почти что на полмили за ним по шоссе тянется след красного песка пустыни. С чего бы это кому-то потребовалось сначала спрятать грузовик в пустыне, а потом снова возвращать на дорогу. Если только это не собиратели кактусов. Или не коллекционеры песка. Или не киношники. Здесь Ее Величество сама Американская глушь. Здесь на многие мили вокруг никаких дорог. Только эта одна. Так что, дорогой сметливый читатель, только круглому дураку непонятно, чьих это рук дело. Я готова рвать на себе волосы: — Некого винить… Эта западня — наших собственных рук дело. Сами себя в нее загнали, из-за своей небывалой, неописуемой тупости. Клык мрачно кивает: — А теперь мы еще глубже себе могилу роем. Потому что у нас нет выбора. Еще три часа полета — и вот наконец и они: здоровущий восемнадцатиколесник съехал с дороги в самом что ни на есть глухом, самом забытом Богом пятачке Аризоны. Отсюда не позвонишь по 911,[5] ни в скорую, ни в полицию. И за подмогой бежать некуда. Можно сигнальные ракеты хоть каждые полчаса пускать — никто не увидит. — Подходящее местечко… — вздыхаю я. — Смотри, какая там рядом с ним толпища! Я думала, ирейзеры полностью ликвидированы. — Значит, наврал тебе твой Голос? — Нет, — размышляю я вслух, вписавшись в воздушный поток, — он никогда мне не врал. Так что, если это не ирейзеры, это ирейзеро-заменители. Блин! — Ага. Пять баксов ставлю, они покруче оригиналов будут! У них, поди, еще и пушки окажутся. — Не сомневаюсь. — Наверняка нас поджидают. — И мы как раз тут как тут. На блюдечке с голубой каемочкой. Встречайте! — Что за непруха! Дело дрянь! — Клык нарочно смотрит куда угодно, только не на мою бесполезную левую руку. — Как это ты догадался? Ни за что бы не подумала, что с тобой такое просветление случится. Захожу на большой круг, стараясь собраться и подготовить себя к большому побоищу. У них численный перевес один к сотне. И сотня кого-то, кто похлеще ирейзеров будет. А что с остальной стаей, одному Богу известно. И смогут ли они помочь, я ума не приложу. Короче, начинаем миссию под кодовым названием «самоубийство». Очередную. — А светлую сторону медали забыла? — говорит Клык. — Ну? Это какую же? Что новые, импровизированные ирейзеры сначала живьем разорвут нас на части? И только потом порешат? — Ты меня лю-у-убишь, — он усмехнулся так неожиданно, что я забыла взмахнуть крыльями и рухнула вниз на несколько футов. Широко разведя руки в стороны, он повторяет: — Ты любишь меня вот так сильно. Мой страшный, яростный вопль, наверное, потряс Калифорнию. Или Гаваи. И уж, конечно, его тем, внизу, слышно. Всей этой армии. Плевать! Прижимаю крылья к бокам и стрелой несусь вниз — только бы подальше от Клыка как можно скорее. Он меня так разозлил, что теперь я готова порешить хоть тысячу ирейзеро-заменителей. Кто бы они ни были. Думаю, он того и добивался. К моему удивлению, нам удается приземлиться на крыше трейлера целыми и невредимыми. Нас не изрешетили аэродинамическими пулями и не поразили тайзерами. Тысячеглавая черная гидра разом задрала к нам все свои головы. Головы оволчившихся ирейзеров. Но что-то в них не то. Чем-то они на ирейзеров не похожи. Только трудно сказать, чем именно. — Игги! — зову я. — Макс! — доносится до меня его задушенный крик из конца трейлера. Прыгаю вниз в кузов: — Не бойтесь! Сейчас мы здесь наведем поря… И тут на земле рядом с грузовиком я вижу Джеба, Ари и Ангела. — Ангел! Что они с тобой делали? Били? Я их сейчас на куски разорву! И застываю под ее ледяным взглядом. — Я же сказала тебе, Макс, что это я должна быть командиром, — говорит она устрашающе ровным голосом. — Настало время тебе умирать. Последние рекомбинантные лабораторные образцы уже ликвидированы. Теперь твоя очередь. — Правильно? — поворачивается она к Джебу. Джеб торжественно кивает. И весь мой мир проваливается в бездну. Часть вторая Снова школа… навсегда 37 Моей головой как будто играли в футбол, пинали ее весь матч шиповками, и уже раздался финальный свисток. Сердце прыгает, дыхание рваное, и каждая мышца болит нестерпимо. Что происходит, не понимаю. Одно ясно — дело плохо. Открыла глаза. «Плохо» — в данной ситуации такое чудовищно неадекватное слово, что, считай, дорогой читатель, оно из другого языка. Языка наивных идиотов. Я пристегнута к металлической кровати десятком кожаных ремней. Запястья, щиколотки, и по всему телу. А рядом еще кровати. С усилием поднимаю голову, подавив накативший приступ тошноты и давясь собственной рвотой. Слева от меня так же пристегнут к железной койке Газман. Неровно дышит и дергается во сне. Дальше, рядом с его койкой, постанывая, начинает просыпаться Надж. Поворачиваю голову направо. Там Игги. Лежит без единого движения и невидящими глазами смотрит в потолок. За ним Клык. Молча, с упрямым и злым лицом, напрягается всем телом, стараясь ослабить ремни. Замечает на себе мой взгляд. На долю секунды лицо его чуть смягчается и по губам пробегает слабая улыбка. — Ты живой? Он коротко кивает и, слегка мотнув головой, переводит взгляд на стаю. На мгновение опускаю веки, мол, вижу и понимаю. Но ситуация хреновая. Едва заметным движением головы он показывает мне на койку через проход напротив. Тотал! Даже его эти гады привязали. Маленькие лапки в ремнях, в теле ни признака жизни. Если бы не редкие судорожные подергивания, я бы сказала, что он умер. Шкурка в парше, а вокруг носа и пасти грязные проплешины.