Лили только молча уставилась на нее. Сколько раз ей приходилось выслушивать, что она чрезмерно беспокоится за сына? Да, правда. Поначалу она опасалась, что Сэмюэл будет страдать из-за отсутствия отца. Но теперь это ее больше не пугало. У Сэмюэла имелась семья, которая его обожала. И никто не стал бы отрицать, что жизнь у него, пусть и в отсутствие одного родителя, протекала гораздо лучше, чем у многих сверстников. Но прежде чем эти мысли Лили оформились в слова, ее мать взметнула резко руку – в призыве дать ей договорить: – Я просто пытаюсь тебе объяснить: мы с отцом беспокоимся за тебя даже еще больше. Мы же не вечны, и нас очень пугает то, что ты когда-нибудь останешься одна. – Тяжесть и забота в голосе матери отразились и в ее опущенных глазах. Похоже, родительская опека – это бесценное бремя без края и предела. Ослабив защиту, Лили поспешила успокоить мать: – Я ценю ваше беспокойство, но я не одна. У меня есть семья, вы, у меня есть Сэмюэл. – А когда он вырастет? Что тогда? Сэмюэл был таким юным и маленьким. И пока еще таким зависимым. От одной мысли о том, что у него когда-нибудь появится своя собственная жизнь и, возможно, даже в другой части мира, Лили приходила в трепет. Об этом лучше было вообще не думать! – Мама, правда, у меня все будет хорошо. – Да-да. У тебя все будет хорошо, – скривила губы Гарриет Палмер. – Только вот будешь ли ты счастлива? * * * С тех пор этот вопрос преследовал Лили. Даже сейчас он маячил в каждом дюйме ее с Сэмюэлом комнаты, в каждом предмете – от ящика с игрушками в дальнем углу до пары узких, застланных лоскутными одеялами кроватей. Отгородившись от назойливых мыслей и устремив взгляд в зеркало туалетного столика, Лили убрала волосы в овальный пучок на затылке и нанесла на губы красную помаду. Впереди ей предстояла поездка на поезде, а на Центральном вокзале ее должен был ждать Клейтон. Не желая посягать на ее сбережения, он оплатил ей билет и ночлег в гостинице, подходящей для путешествующей в одиночестве женщины. Когда Клейтон строил планы, он старался ничего не оставлять на волю случая. Лили обула туфли с Т-образным ремешком и застегнула золотые пуговицы на своем платье. Оно было из зеленого шелка, с глубоким вырезом, заканчивавшимся фестоном в форме сердечка. Единственный наряд Лили, достаточно элегантный для торжественного случая. Поверх она надела твидовое пальто, на руки – перчатки цвета слоновой кости, а на голову – зеленую шляпку с полями. И каждая новая надетая вещь все больше приближала ее к отъезду. На выходе из гастронома Лили опустила свою дорожную сумку и присела перед Сэмюэлом на корточки. На заднем плане промелькнули несколько покупателей, окидывавших витрины критическим взглядом. Их фигуры вдруг сделались в глазах Лили размытыми. Выдавив улыбку, она поправила воротничок у рубашки сына и пуговицы, застегнутые им самим наперекосяк. – Ты же будешь хорошим мальчиком в мое отсутствие. Обещаешь? Сэмюэл кивнул с такой уверенностью, что Лили осознала: он все больше привыкал обходиться без нее. Ее грудь стиснула боль. Но Сэмюэл тут же обвил ручками ее шею и прошептал: – Я люблю тебя, мамочка. – О, сынок, я люблю тебя еще сильней. – Щеку Лили приятно защекотали его тонкие – такие же каштановые, как и у нее, – волосы. Сэмюэл пах лавандовым мылом, мальчишеским потом и бананами из овсяной каши. На глазах Лили проступили слезы, и она поспешила напомнить себе, что уезжает всего на одну ночь. А завтра ранний поезд вернет ее обратно в Мэривилл, и она пробудет со своим сыном до самого вечера, когда ей снова придется уехать на автобусе в Филадельфию. Ее мать посчитала это глупостью: «Тебе лучше поехать из Нью-Йорка сразу в Филадельфию, вместе с Клейтоном». Но Лили не согласилась. – Ладно, мне пора, – поцеловала она Сэмюэла в липкую ямочку на щечке. И, опасаясь передумать и поменять свои планы, поспешно высвободилась из его объятий. Словно по сигналу, отец Лили выкрикнул из-за прилавка: – Эй, Сэмми! Как насчет имбирного печенья? Отличный способ отвлечь внимание мальчика! Сэмюэл пулей понесся к деду. – До свиданья, сахарный жучок, – прошептала Лили. Зажав в руке сумку, она благодарно улыбнулась отцу и выскользнула за порог. «Сахарный жучок»… Предыстория этого прозвища пронеслась у Лили в памяти, пока она добиралась автобусом до железнодорожного вокзала. Бесконечные ночи плача от колик… Лили еле держалась на ногах. И крошечный кусочек сахара на языке Сэмюэла приносил ей желанную передышку, пока мальчик не изматывал вконец и себя, и маму. Это было пару лет назад. Сейчас Лили иногда даже тосковала по тем горько-сладким денькам. В июне Сэмюэлу исполнится уже пять. Как же быстро летело время! «Ты должна подумать о сыне», – сказала ей мать. Сев в вагон поезда, Лили снова задумалась над этими словами. Жизнь научила ее быть осторожной, когда дело касалось мужчин. Даже в своих собственных суждениях о них. А теперь, когда надо было думать еще и о Сэмюэле, ставки были как никогда высокими. Чем больше она размышляла, взвешивая будущее с Клейтоном, тем яснее становился ей путь. Лили – как антистрессовый камушек – потерла медальон, в котором хранилась маленькая фотография ее сына. К тому моменту, как поезд подъехал к Трентону, ее решение созрело. Опасаясь снова поддаться сомнениям, Лили сосредоточилась на книге, которую достала из сумки, едва локомотив запыхтел дальше. «Десять дней в сумасшедшем доме» – исповедь Нелли Блай об ее проникновении в приют для умалишенных с шокирующими разоблачениями. Лили перечитала этот рассказ так много раз, что любой человек, узнавший об этом, мог легко усомниться в ее собственной вменяемости. И вполне оправданно – учитывая, что она решила сделать. После приема Клейтон проводит ее в гостиницу. И прежде чем разойтись, она положит конец тому, чего ей никогда не следовало начинать. * * * Церемония венчания – если не считать витражей, мраморных колонн и сводчатых потолков в соборе Св. Патрика – прошла довольно стандартно. Как обычно проходят такие обряды в церкви. А вот устроенный потом прием продемонстрировал всю экстравагантность нью-йоркского высшего общества. В большом бальном зале нового отеля «Уолдорф-Астория» бурлило море смокингов и вечерних платьев, одеколонов, духов и дыма дорогого табака. Разговоры и смех состязались со струнами невидимого квартета. И все-таки при всей своей претенциозности – это было впечатляющее зрелище. Отрицать этого Лили не могла. В центре каждого круглого стола сверкали шестирожковые канделябры. На отутюженных белых льняных скатертях, усыпанных багровыми лепестками, стояли одинаковые наборы золотой сервировочной посуды с идеально сложенными салфетками. Официанты в перчатках подливали гостям шампанское из хрустальных флейт (присутствие двух конгрессменов, как заметил Клейтон, явно избавило мероприятие от нудных формальностей). – Позвольте? – выдвинул он для Лили стул. При свете свечей Клейтон в своем белом пиджаке, с черным галстуком-бабочкой и волосами, прилизанными специальной помадой, бесспорно, выглядел шикарно. Лили вежливо улыбнулась и присела за стол, за которым собрались его нью-йоркские приятели-журналисты со своими женами. Клейтон пристроился рядом, и Лили подумалось, что со стороны они очень походят на пару. От этого ей сразу сделалось не по себе. И она с радостью отвлеклась на речь, которую как раз в этот миг произносил отец невесты. Свой официальный тост он обильно сдобрил остротами, типичными для нефтяного магната. И только один раз шутливо прошелся по зятю. А потом люди за столом Лили погрузились в обычный для журналистов разговор. В паузах между затяжками они травили байки о выходках разгневанных редакторов, обсуждали политику новостных отделов и скандалы, не подлежавшие огласке. Описывали в красках свои стычки с печально известным Уильямом Хёрстом и подтрунивали друг над другом на тему того, чья газета больше заслуживала первого места в рейтингах. Их жены также оживленно болтали, обмениваясь новостями об общих знакомых. А когда они, наконец-то, заговорили о детях, Лили встрепенулась: вот он – ее шанс поучаствовать в разговоре. Но она тут же сообразила, что любое упоминание о Сэмюэле потребует от нее объяснений. Ей придется либо озвучить неудобную правду, либо соврать. И Лили продолжила поклевывать свою перепелку и потягивать шампанское, притворяясь заинтригованной словами, вихрившимися вокруг нее. Лишь позже, когда Лили поднялась и, извинившись, направилась в дамскую комнату, она ощутила во всей полноте воздействие шипучего напитка, несомненно, усиленное теплом бального зала. Она крайне редко позволяла себе алкоголь. Задержавшись в дамской комнате, чтобы собраться с мыслями, Лили вспомнила про конечную цель этого вечера. Мимо нее проходили разные женщины, а она все стояла и стояла перед орнаментированным овальным зеркалом, убирая пряди, выбившиеся из-под шляпки. Потом решительно сделала несколько глубоких вдохов – выдохов и, придя, наконец-то, в себя, направилась обратно в зал. У входа в него ее поджидал Клейтон – с двумя их пальто, перекинутыми через руку. – Вот вы где. – В его голосе прозвучала скорее озабоченность, чем облегчение. Просеяв спутанные мысли, Лили попыталась сообразить, как долго она была в дамской комнате: – Мы уже уходим? – В ювелирном магазине у Таймс-сквер совершено ограбление. Поговаривают о стрельбе со смертельным исходом. Ребята допускают, что это мог быть сам Вилли Саттон, сбежавший из тюрьмы. – Клейтон двинулся к другим газетчикам, забиравшим верхнюю одежду у гардеробщиц. – Конечно… если вы хотите… мы можем тут остаться… Но лихорадочный блеск в глазах Клейтона сказал Лили больше слов: он уже находился там, на месте преступления, сочиняя статью. Да, Лили понимала: это его работа. И все же готовность Клейтона коршуном броситься к мертвому телу, словно это не был реальный человек, которого будут оплакивать родные и любящие его люди, заставила ее съежиться внутри. – Нет, все в порядке, – сказала она. – У меня билет на ранний поезд. Так что и я подумывала закругляться. – Ну, вот и хорошо. Тогда я сначала отвезу вас в отель. Ее отель… место для разговора, с которым теперь придется повременить. Клейтон уже держал ее пальто наготове. Сунув руки в рукава, Лили сообразила: ей не хватает сумочки! Неужели она оставила ее в уборной? А, может… – Лили? – Клейтон был уже в нескольких ярдах от нее, когда увидел, что она не пошла за ним следом. Он вернулся с нетерпением бегуна, возвращенного назад из-за фальстарта. Лили с опаской призналась: – Мне нужно вернуться за сумочкой. – На лице Клейтона появилось такое выражение, как будто его вообще отстранили от забега. – Вы поезжайте. Я справлюсь сама. Клейтон вгляделся в ее лицо. – Вы в этом уверены? А то я могу подождать. – Он действительно был готов это сделать. Хотя его торс уже выгнулся под углом к выходу. – И упустить сенсацию? Да босс придет в бешенство. Правда, поезжайте. Мой отель отсюда всего в паре кварталов. Клейтон с облегчением кивнул и улыбнулся: – Уговорили. Доброго пути! – пожелал он и, поцеловав Лили в щеку, бросился догонять своих друзей, уже выходивших на улицу. Внезапно Лили осенило: она положила свою сумочку под стул! Не теряя ни секунды, она бросилась, петляя, через весь зал к своему, теперь уже опустевшему столу. Сумочка, как она и заподозрила, была там. В этот момент кто-то несколько раз постучал по бокалу, призывая гостей к тишине; квартет тоже перестал играть. Из вежливости Лили присела на свой стул переждать тост. В передней части зала жених обратился с речью к своей изящной невесте, стоявшей рядом. Девушка зарделась, и ее румянец эффектно оттенило белое платье, своей элегантностью намного превосходившее типичный свадебный наряд. Лили не разобрала и половины слов, сказанных женихом. Ее гораздо больше заворожило восхищение и трепетное волнение в его голосе. Он отдавал любимой не только свое сердце, но всего себя. Как и его невеста – судя по связи их скрещенных взглядов. Настолько интимной, что Лили почувствовала себя неловко за то, что стала ей свидетельницей. А затем губы молодоженов слились в поцелуе, рассчитанном на публику и тем не менее очень нежном. Этот поцелуй пробудил в Лили неожиданное чувство – романтическое желание, о существовании которого она почти позабыла. Древний магнит заставил ее сердце затрепетать, как в ранней юности. Гости в зале зааплодировали, квартет возобновил игру, и шампанское продолжило литься в бокалы.