– Что вы собираетесь предпринять? – шепчу я. Но мой наставник уже поворачивается и торопливо идет к двери. * * * Наши ботинки барабанят по ступеням, пока мы поднимаемся на другой этаж, и Фарран по телефону дает распоряжения и успокаивается. Знакомое восхищение поглощает мое чувство разочарования. Фарран выглядит таким же деловитым и расслабленным, как опытный врач в чрезвычайной ситуации. Ни крики и выстрелы, которые врываются из парка в дом, ни звон стекла с нижних этажей, кажется, не беспокоят его. С тех пор как мы прошли первый этаж, нас сопровождают два сотрудника службы безопасности. Я убеждаю себя, что из-за анастезии Джека мне едва удается идти нога в ногу с мужчинами. Но мысли вращаются вокруг последнего рокового Нового года, и воспоминания сжимают грудь все сильнее. Где-то пожар, дым густеет, кусает легкие и вызывает слезы на глазах. Человек позади меня осторожно кашляет. – Забудь про полицию. Я не собираюсь поднимать шумиху, Ник, – говорит Фарран по мобильному телефону и через некоторое время добавляет более резко: – Банда подростков? Ты что, шутишь? Мы уже на последнем этаже, у офиса Фаррана. В коридоре патрулируют охранники. Все здание затемнено, так что они, расположившись за окнами, не представляют легкой мишени для нападающих. Мне просто интересно, куда же делись все ученики, когда, к моему изумлению, Фарран поворачивает в противоположном направлении от своего кабинета. – Показательно, что Монтгомери уже использует преступных псов для своих целей. Я буду через минуту, – он заканчивает разговор, кладет мобильный телефон обратно в карман пиджака, останавливается и поворачивается ко мне: – Эмма, я дам тебе пять минут с Эйданом и Якобом. Потом иди ко мне в офис. Сегодня вечером тебе предстоит сражаться с нашими врагами и показать им, где твое место и чему я тебя научил. Наши враги. Я кусаю нижнюю губу, когда передо мной мелькает воспоминание о лидере соколов, как он сидит с опущенными плечами в своей каюте, фото моей матери на тумбочке. – Господин Каллахан очень расстроился, когда я не позволил ей пойти к сыну, Фион, – пожилой, худой мужчина поворачивается к наставнику и избавляет меня от ответа. Он прислоняется к стене рядом с дверью, у него в руках оружие, но он не из службы безопасности. И учитывая, что он обращается к Фаррану по имени, это может означать лишь то, что он не обычный охранник, а высокопоставленный ворон. Вероятно, телекинет или нейрокинет. – Не волнуйся, я поговорю с ней прямо сейчас, – вздыхает Фарран. Его мобильный телефон снова гудит. Он игнорирует это и поворачивается ко мне: – Пожалуйста, не беспокойся, когда увидишь своего отца. Он в порядке, но мы решили обезопасить его для окружающих в целях защиты. Сегодня у меня действительно нет времени, чтобы разбираться с его мятежными настроениями. Высокий мужчина открывает дверь, и я не могу сказать ни слова от волнения. Через девять долгих месяцев я снова увижу отца. И Эйдана. – Пять минут! – предупреждает Фарран. Я киваю и борюсь с нервной улыбкой. Наконец он поворачивается и идет по коридору к своему кабинету. Я глубоко вздыхаю, кашляю, когда дым касается легких, и вхожу. Эйдан Лишь один поцелуй Паркет скрипит под кроссовками. Скорее всего, я выгляжу как придурок, расхаживая туда-сюда, глядя на бледного Якоба. Он неподвижно лежит на кровати, на которой я пытался уснуть несколько часов назад, но безрезультатно. Ненавижу эту комнату и молодого человека с волосами цвета льна, который издевается над нами с насмешливой улыбкой, развалившись в кресле, и следит за каждым моим движением, небрежно держа руку с пистолетом на колене. Жалкий идиот! В других обстоятельствах я бы посмеялся над ним. Если я хоть что-то понимаю, то он не посмеет всадить пулю в грудь сына заместителя Фаррана. Впрочем, он был настолько любезен, что просветил меня насчет того, что пистолет содержит не боеприпасы, а оглушающие патроны, которые могут справиться даже со львом. Я как раз собирался осмотреть поближе флакон с настоем, содержимое которого мерно капает в вены Якоба, когда охранник махнул пистолетом и зарычал: – Попробуй! Всегда мечтал проверить, как быстро подействуют эти снаряды. Но не жалуйся потом, что душа уйдет в пятки. У этой штуки, как говорят, есть удивительные побочные эффекты, будто тебе шлепнули молотком по голове. Слишком опасно будить Якоба. Больше всего я злюсь на то, что у меня больше нет невероятного дара, о котором мне рассказали. Потеря памяти никогда не раздражала меня больше, чем сейчас. Я пытаюсь успокоиться, надеясь, что Фарран сдержал свое слово. Бронежилет, который мы нашли в спортивной сумке в лесу, вопреки нашим опасениям, оказался неподдельным. Мой выстрел оставил только синяк размером с монету на груди Макэнгуса. И рация, которую я положил в карман, фактически привела его и наших сообщников ко мне и Эмме, несмотря на то что они могли бы и сами появиться раньше. Немыслимо! А если бы я вколол Эмме яд? * * * Шум заставляет меня перестать бессмысленного блуждать по комнате. Входная дверь в гостевые апартаменты закрывается, но шаги в коридоре тихие, едва заметные. В любом случае это не мама в ее туфлях на каблуке, которая ранее громко разговаривала с охраной. Мужчина выпрыгивает из кресла и направляет пистолет на дверь. Черт! Теперь я нахожусь в двух метрах от флакона с настоем, но слишком далеко, чтобы перекрыть доступ. Медленно шагаю назад, надеясь, что он не заметит этого в тусклом свете прикроватной лампы. Когда дверь распахивается, вся моя концентрация испаряется в фейерверке эмоций. – Эйдан! Никто не произносит мое имя так, как она. Эмма летит ко мне, обнимает за шею и прячет лицо на груди. Пульс учащается, и в животе распространяется теплое чувство счастья. Она в порядке. Вот что имеет значение. На несколько секунд я забываю, что за нами следят, закрываю глаза, обнимаю ее и крепко прижимаю к себе. Но запах дыма прилипает к ее волосам и одежде, внезапно разрушая иллюзию идеального мира. Бойня, должно быть, уже перекинулась на территорию школы, или она горит изнутри. Эмма, кажется, чувствует напряжение, потому что высвобождается из моих рук, вопросительно смотрит на меня, а затем стыдливо опускает глаза. Нет, нет, ты ошибаешься. Но когда я намереваюсь обнять ее еще крепче, она поворачивается и бежит к кровати, где опускается на колени рядом с капельницей. – Папа! – хрипло всхлипывает она. Ее пальцы скользят по белой простыне к руке Якоба, но прежде чем она успевает коснуться отца, блондин покашливает позади меня и говорит властно: – Держитесь подальше от иглы для внутривенных инъекций, мисс Макэнгус. В противном случае я должен буду усыпить и вас. Я сжимаю руки в кулаки и могу с трудом контролировать себя, чтобы не ударить его по лицу. Черт, она думала, ее отец умер, и увидела его впервые за несколько месяцев! Это… – Я уверена, что вы в таком случае сами объясните господину Фаррану, почему я не смогла сражаться на его стороне, как обещала сегодня. Потому что вы лишили меня боеспособности. Я поворачиваюсь. Серьезно? Эмма выпрямляется и напрягает плечи. На ее глазах видны слезы, но выражение лица такое же пренебрежительное и холодное, как и ее тон. Хвастун криво усмехается и опускает руку с пистолетом, но я чувствую, что теперь он целится в мою голову. Я подхожу к ней и притягиваю к себе. – Борись! Ты слышишь? Монтгомери просто хочет помочь. Не позволяй Фаррану манипулировать тобой. Якоб никогда бы не одобрил ваше союзничество… На ее лице появляется грустное выражение, когда она поднимает руку и кладет ее мне на губы. – Давай поговорим об этом позже, Эйдан. – НЕТ! Что, если с тобой что-то случится, позже не получится! – Я снова прижимаю ее нежное тело к себе так сильно, что чувствую сердцебиение. – Не беспокойся. Все в порядке, Эйдан, – шепчет она, пытаясь освободиться от объятий. Нет, определенно нет, я обязан что-то предпринять, обязан… – Подожди! – отвечаю я. Она перестает двигаться и приподнимает брови. Слышно, как охранник с театральным стоном падает обратно в кресло, я представляю, как он закатывает глаза за моей спиной. – Поцелуй, – выдыхаю я, – ты обещала мне его. Зрачки ее глаз расширяются, будто художник брызгает чернилами на все еще влажный, ледяной синий холст акварелью. Она моргает, смотрит через плечо на блондина, хмурится, но затем поворачивается ко мне с застенчивой улыбкой. Руки потеют, волна тепла прнзает все тело. Ее веки опускаются, а губы становятся ближе. Белоснежка. Ее губы на самом деле холодные, как снег, но невероятно мягкие, они согреваются под моими, и в следующий момент ее вкус взрывается у меня на губах и на языке, как тающее мороженое, которое только поначалу холодное, а затем сладкое, как небесный фрукт. И тогда все становится на свои места. Мое сердце поглощает вихрь воспоминаний, который распирает меня. Неожиданно я оказываюсь в саду Якоба, следую за странным звуком, поднимаю голову и вижу эту нереально красивую девушку среди листьев орехового дерева. Она с закрытыми глазами сидит на ветви, на ее бледных щеках слезы, волосы струятся по спине. Волосы темные, словно оперение ворона, губы красные, как ягоды падуба, а щеки белые, точно снег. Нет, она такая невероятная, что точно сошла со страницы сказки. Я концентрируюсь, посылаю порыв ветра к ней – да, черт возьми, я могу управлять воздухом, теперь ясно, как это делать, – ее глаза расширяются. Все во мне затихает от предвкушения, и она с тревогой кричит, – проклятье! Я ухмыляюсь, торжественно ликую изнутри. Ни одна сказочная фея не выдала бы ничего подобного. Она действительно дочь Якоба, нормальная девушка, с которой я познакомился и встречался, которую могу поцеловать. Нельзя не улыбнуться, вспоминая нашу первую встречу. Картина внезапно исчезает, я чувствую, как мы отстраняемся друг от друга, нет, пожалуйста, еще чуть-чуть. Страх потерять воспоминания захватывает сердце, я снова притягиваю ее к себе, правая рука придерживает Эмму за талию, словно я утону, если сейчас мы остановимся. Ее волосы касаются щеки. А потом я снова чувствую запах дыма, погружаясь в воспоминания. Офис Фаррана в огне. Я погрузил его в пламя. Но напрасно. Якоб падает из окна. Нет, подождите-ка, он выжил, он здесь, рядом с нами. Но откуда берутся мысли, боль? Это разрывает меня изнутри. Я вижу, как Фарран и мой отец перезаписывают воспоминания Эммы, а потом она расстается со мной, чувствую ее страх и отчаяние, гнев на меня, словно это мои собственные эмоции. Колени ослабевают, я опираюсь на Эмму, позволяя всем жестоким событиям вернуться обратно в голову.