Оправданная жестокость - Отражение боли — Вот и проснулось серое вещество, - позади меня прозвучал спокойный голос Лайфблума. Я его не видел (слепая зона), но ощущал его дыхание на своём затылке. Через секунду к этому ощущению прибавилось стягивание удавки на шее. Одновременно с нехваткой воздуха появилось «острое» ощущение укола иглы очень большого диаметра в правый бок – туда, где у копытных находится жопометка. После того как иглу вынули, мне чем-то (паяльником?) прижгли место укола. На фоне удушения это казалось мелочью, и тогда я не придал этому внимания. Хрипя, я дёргался в тщетных попытках освободиться, однако ещё до того как в глазах начало темнеть (точнее краснеть), давление удавки ослабло. Через секунду Лайфблум произнёс: «Теперь не сбежишь». Данную тихую фразу услышал «краем уха», к чему она была сказана, смутно понимал, однако, жадно глотая воздух, осознал, что это удушение было лишь демонстрацией моей беспомощности. Меня лишили возможности дышать, и я ничего не смог с этим поделать. Однако я всё ещё жив – им от меня что-то нужно. Что бы они от меня ни хотели и какие бы методы ни использовали, я должен сопротивляться. Проблема в том что «не ломаемых» людей не существует. — Прошу нас извинить, - голос Селестии был удивительно приятен, - это было лишь демонстрацией серьезности вашего положения и наших намерений, - пока я глотал воздух, она продолжала говорить. — Я давно не видела подобных тебе и надеялась, что никогда не увижу. Но раз ты здесь, то я догадываюсь, какие у тебя вопросы. В качестве жеста доброй воли заранее отвечу на них и надеюсь, что вы тоже расскажете нам то, что знаете. После услышанного я, не моргая, уставился в экран Селестии. Не таким способом планировал до неё добраться, но в каком-то смысле я стал на шаг ближе к пониманию ситуации. Видя моё любопытство, Селестия продолжила: — Мне известно то, чем вы являетесь и кем были до своей смерти. Люди – разумные существа, знающие о магии, но не верящие в неё. Парадокс, пусть и объяснимый. Души людей неотделимы от тела, но вы попали в наш мир именно через смерть тела и перенос души – не думаю, что люди смогли достичь таких высот в магии. Вывод прост – вас призвали сюда из Эквестрии. Заранее даю ответ на очевидный вопрос – вам не попасть назад, на Землю. Хоть и существует способ переноса души из Эквестрии в другие миры, но он давно утерян, к тому же ваше тело мертво - это делает перенос невозможным. Пожалуй, я сказала достаточно. По мне так не хрена не достаточно, но от услышанного я на некоторое время впал в прострацию и не мог говорить. Селестия же заканчивала свою речь: — Надеюсь, вы будете адекватны и честны. Убедительно прошу – не пытайтесь сопротивляться или врать. В противном случае наш друг применит все свои медицинские знания, хоть и в благих, но не в медицинских целях. Под другом она имела в виду Лайфблума. То, что он применит свои знания, я не сомневался, но и идти на сотрудничество не собирался. Отем однажды пошёл на сотрудничество и «окончил свою жизнь» с пулей в башке, однако и без этого примера ситуация очевидна. Понимая всю очевидность, осматривал допросную, в которой находился. Смотреть было особо не на что – сходство с допросной комнатой на борту Громовержца было почти стопроцентным, исключением были лишь два монитора с изображениями Мелкопипки и Селестии (лошадиный Skype) и стойка с камерой. Также в комнате был стол с различными инструментами (среди них была бензопила с запёкшейся кровью, которой убили Каламити) и большое зеркало Гезелла. В прошлый раз я был по ту сторону зеркала, а сейчас нахожусь в середине комнаты, привязанный к стулу на месте той зелёной сектантки – какая ирония. То как я был связан, было удивительно похоже на, то, как я связал Каламити – ещё один дурной знак. Также с меня стянули одежду (даже фальшивые жопометки содрали), что усиливало чувство беспомощности. — Можно отвечать на вопросы по-хорошему, а можно по-плохому, - Лайфблум говорил, встав передо мной. — Я могу и так и так. — Лучше, конечно, по-плохому, - сарказм из фильма «Белое солнце пустыни» не был понят. — Не могу сказать, что разочарован, - белый единорог ухмылисто улыбнулся. — Мой талант - помогать другим пони, лечить их. Однако в глубине души, мне всегда хотелось применить свои знания в прямо противоположных целях, а то, что ты в душе не пони, только снимает с меня моральные ограничения. Такая мерзкая душа в таком прекрасном теле – будет немного жалко его портить. — Только ради меня, прошу – не убей его. Помни о нашем уговоре, — даже в такой ситуации голос Селестии был мне приятен. Интересно – как она поёт? Наверняка в её исполнении любые песни на слух слаще Владимирского Централа. — Насчёт этого не беспокойтесь, - единорог говорил, смотря на меня с ухмылкой, после он обернулся к монитору. — Я сломаю ему десяток костей и введу сотни препаратов, а он будет всё ещё жив. К тому же, вы были правы насчёт его способности к регенерации. Многочисленные раны, что я ему нанёс, начали быстро заживать без использования зелий или заклинаний, - после единорог переключил своё внимание с монитора на меня. — Не обольщайся – это только упростит мне работу, - я понял, что он имел ввиду. Далее Лайфблум сделал максимально серьёзное выражение морды и ровным голосом начал допрос с пристрастием: — Нам известно, что ты - призрак существа из другого мира, находящийся в теле этого земного пони. Называя тебя Грэем Стоуном, мы оскорбляем имя этого Рейнджера Эпплджек. Как тебя зовут? — Меня не зовут – я сам прихожу, а звать меня можете Иваном Гуднайтовым. — Гудна… так я понял – это такой сарказм …, - не знаю, что собирался договорить белый единорог, но Мелкопипка его прервала: — Стойте! – Лайфблум обернулся к монитору, — Пропустите этот вопрос! Я не хочу знать его настоящее имя, - голос Мелкопипки был низким, «прокуренным». — Что? – единорог произнёс в монитор. — Пока мы помним об усопших, они живы в наших сердцах. Но эта тварь не заслуживает, чтобы о нём помнили даже его враги. Чей бы дух ни находился в теле Грея Стоуна, он должен быть окончательно забыт – стёрт из истории Эквестрии. Я не хочу знать и вспоминать имя убийцы моих друзей и моей особенной пони! — *Я ни хотыв, меня призвали, я был поваром, - не знаю, зачем я это сказал. Данный сарказм в моём положении был совсем неуместен. — Что он сказал? – Мелкопипка обратилась к Селестии. — Он говорил неразборчиво, используя какой-то диалект. Что-то насчёт того, что он был призван быть поваром. — Поваром?! Он издевается?! Этот черноглазый у…бок убил мою любовь! Даже самая страшная месть не будет полной! Лайфблум – я очень ценю твою дружбу и надеюсь на взаимность. Ради меня, ради элемента честности – убей эту тварь! Оно недостойно и секунды жизни! У меня не было никакой ненависти и личной неприязни к Хомейдж и, убивая её, я, по сути, выполнял заказ, но у меня была веская причина идти на такой риск. Заодно я отомстил за отряд Соупа, пусть он и хотел отомстить лично – «Никакого бизнеса – это личное». Соуп, кстати, как раз был поваром – буду скучать по его стряпне. Теперь мне надо отомстить за его смерть. Вопрос только – как я это сделаю в моём положении? — Если хотите убить – убивайте. Вы лишь убьёте человека, - говоря это, я понимал, что меня вряд ли немедленно убьют. — Обязательно – в своё время, - Лайфблум говорил улыбаясь. — Ты - самая мерзкая тварь, что только ступала на землю Эквестрии! – Мелкопипка казалось, была готова выпрыгнуть из монитора, чтобы перегрызть мне горло. — Спасибо за комплимент, - этот сарказм показался мне удачным. — Из-за тебя мир понёс невосполнимую утрату. Я верила, что честность спасёт Эквестрию, но Красный Глаз был прав – война никогда не меняется. В этой войне мы теряем лучших, но если ты думаешь, что, убив элемент честности, ты или твои «друзья» смогут заглушить голос правды, то вы сильно ошибаетесь. На смену одному ди-джею придёт другой, и так будет всегда, - Мелкопипку прорвало.