Несколько раз, глядя на оборудование и оснащение отделения, мне заползала в голову подленькая мысль, что я бы не отказалась поработать в такой клинике, да еще, если бы мне платили за это зарплату. Но расслабляться было нельзя: по все законам детективного жанра со мной рано или поздно должны были разделаться как с ненужным свидетелем. * * * Слава смотрел на женщину, сидевшую перед ним, и пытался понять, что она ему говорит? Разве Олеся приезжала сюда, она что-то путает. И причем тут карты со странным названием, как их — Зеро? Он снял очки и с силой потер глаза. Сегодня в буйном отделении ночью случился очередной острый психоз, новый пациент пытался покончить с собой, бросаясь на стены, обычные дозы успокоительного не действовали, поэтому Слава, которого туда вызвали ночью, почти не спал, и непривычная информация никак не хотела восприниматься его уставшим мозгом. То, что он смог понять, мужественно борясь с усталостью и навалившемся в теплом кабинете сном — эта женщина утверждала, что Лесе угрожает смертельная опасность. Даже если его гостья ошибается, пренебрегать такой информацией нельзя. Желая поскорее избавиться от странной посетительницы, он не стал спорить, а пообещал ей обязательно принять меры и найти Лесиного друга-милиционера. (Кстати, откуда эта необычная посетительница об этом узнала?) Буквально выпроводив женщину из кабинета, Слава запер за ней дверь, и взял в руки телефонную трубку, небрежно валявшуюся на его рабочем столе среди заполненных историй болезни и номеров журнала Психиатрия. В отделе кадров Центральной больницы ему сказали, что санитарка Гвоздикова пропала несколько дней назад, просто не вышла на работу — и все, наверное, уехала домой. Словно оправдываясь перед ним, инспектор по кадрам долго объясняла ему, что работа у санитарок сложная, а зарплата маленькая, и на коменданта в общежитии многие девушки жалуются. Не дослушав ее тираду до конца, Слава торопливо закончил разговор, и принял решение срочно ехать в город, чтобы найти там Леськиного друга — милиционера. В подавленном состоянии на больничном УАЗике он добрался до города, но когда он пришел в расположение отряда спецназначения, в котором служил друг Олеси, ему сказали, что группа еще не вернулась из командировки с Кавказа. Глава 17 Я не помню, какой был день после моего прибытия в эту странную клинику, но он запомнился мне надолго. Привычный ритм работы отделения был нарушен с самого утра. Накануне одного из мужчин уже перевели в другое отделение или выписали, и на его место после обеда прибыл новый больной. Вначале я не обратила на него никакого внимания, он был таким же, как и все остальные пациенты после операции: спал. Когда я поставила ему капельницу и вышла из палаты, то мне показалось, что я его уже где-то видела. Я начала мучительно вспоминать, где мы могли пересекаться, но мне это так и не удалось. После кучи безуспешных попыток я приняла решение о скором побеге — еще месяц на снотворных, и лежать мне в Славиной больнице до конца своих дней. В этот вечер я не стала принимать пищу и пить сок. Украдкой сплюнув в карман халата ложку яблочного пюре, которое спрятала за щекой под присмотром бдительного охранника, и изобразила, что засыпаю, мельком отметив, что пребывание в психбольнице явно повысило мои рефлексы к выживанию. Я не была уверена, что в палате, в которой я спала, нет маленькой видеокамеры, поэтому, лежа на постели, старалась ровно дышать, искусно изображая сладкий сон. Внезапно в коридоре послышался какой-то шум, возня, но вставать с кровати я не спешила, помня о разбитой губе санитарки. — Быстро, в реанимацию его, срочно! — командовал один. — Какая реанимация, у него уже зрачки широкие… — Шепотом оправдывался другой. — На аппарат, я сказал, ты помнишь кто это?! Мне его молодчики всю клинику по кирпичам разнесут, если узнают, что их босс умер после операции! — В голосе говорившего явно слышались истерические нотки. — Слушаю, шеф, на аппарат, в реанимацию… — Мужской голос повторял как эхо слова руководителя клиники, это был его голос, в этом я не сомневалась. И тут я вспомнила, откуда я знаю нового пациента. Я встретилась с ним только однажды, на пороге приемного покоя своей больницы. Это был криминальный авторитет, владелец сети казино, с четвертой группой крови, который поехал на операцию по пересадке почки. «А почку пересадили от Серегина, наверное. У него тоже была четвертая группа. И срок предоперационной подготовки совпадает: десять — двенадцать дней. Именно столько времени заняла моя детективная эпопея. Ну, если это он, теперь начнется, только держись!» Мое тихое злорадство по поводу сложившейся и явно невеселой ситуации было вполне оправдано: враги наших врагов — наши друзья. Я и сама знала, и Денис мне рассказывал, что криминальные структуры никогда не прощают врачам смерти своих лидеров-авторитетов. Собственно поэтому криминальные личности и лечились в основном за границей — импортные врачи об этом не знали. Но этот криминальный авторитет оказался, к своему несчастью, патриотом. Ну а мне следовало из этой ситуации выжать все по-максимуму. Утром я ощутила наступившие перемены — меня не выпустили из палаты. Дорогу мне преградил охранник, и вместо полотенца в руках у него был электрошокер. Я сделала вид, что испугалась, и ничего не понимаю, быстро легла на постель и закрылась с головой одеялом. В отделении было тихо, я согрелась под одеялом, и заснула. Разбудили меня выстрелы. * * * Жизнь приучила Телохранителя не доверять никогда и никому. Свой жестокий первый урок он получил в Карабахе. Их десантная рота проверяла азербайджанское село. К ним вышли местные старейшины и, клянясь Аллахом, заверили, что их село мирное, ополченцев у них нет и, вообще, они за дружбу народов. Тогда, еще в разгар перестройки доживал свои последние дни Советский Союз, и еще не было горьких уроков будущих локальных войн, впоследствии названными «горячими точками». Их ротный поверил благообразным старцам и не стал зачищать село. А когда они на трех БРДМах отъехали от села на три километра их накрыли «градами». Телохранителя тогда сильно контузило, взрывной волной его засыпало землей, и он никогда не вернулся бы домой к маме, если бы из взрывной воронки не торчал его правый сапог. После контузии из ВДВ пришлось уйти — Телохранитель стал сильно заикаться, он вернулся домой и долго искал работу, пока его школьный друг не предложил ему одно дело — сопровождать проституток во время их визитов к богатым клиентам. Ему было, в сущности, все равно, чем заниматься. Толпа накрашенных галдящих девиц садилась каждый вечер в старенькую «копейку» его школьного друга, и он, или его друг, сопровождали девиц по вызову к клиентам, терпеливо ожидая, когда они закончат свои дела и выйдут из подъезда. Однажды он привез двух девушек в особняк за городом, и уже приготовился подремать, как вдруг услышал крик. Сработал рефлекс — он буквально выбросил себя из-за руля старенькой машины, вышиб дверь одним пинком, и увидел, как какой-то мужик в дорогом костюме пытается обрезать длинные волосы одной из жриц любви кухонным ножом. Причем клиент был уже настолько пьян, что нож плохо слушался его, и на лице девицы уже были видны несколько порезов, из которых сочилась кровь. Через несколько секунд дебошир уже валялся в отрубе на цветном ковре, а он схватил обеих девиц в охапку, пинком свалил на пол огромную дорогую вазу в коридоре, сунул визжащих дам в машину, и рванул с места. На следующий день его вызвали к боссу. Он решил, что будет выговор, или его даже уволят. Но шеф мероприятия, которого он раньше в глаза не видел, оказался вполне приличным мужиком, налил ему коньяку в огромный бокал, и предложил стать его телохранителем. С тех пор он сменил уже трех Боссов. Первый уехал за границу, подарив его матери дорогую старинную икону. Второй подался во власть, выиграв выборы в Областную Думу, пошел дальше, уехал в Москву, и возглавил там какое-то Министерство. Этот был четвертым по счету, и он привязался к нему, как будто тот был его родным человеком. Щупленький, похожий на мальчика-подростка, его последний Босс был трогательным и беззащитным, несмотря на свою большую, почти неограниченную власть в городе. Он никогда ни на кого не кричал, всегда кормил своих телохранителей обедом в своем дорогом ресторане в центре города, заказывал лишние час-полтора в дорогих саунах с проститутками, человечно полагая, что его личная охрана — тоже люди. Но особенно нежно он стал относиться к своему Боссу, когда от него ушла его жена. Ушла она по-подлому, к школьному другу Босса, нищему профессору местного Университета, книжному червяку, ничтожеству. Обычно невозмутимый и спокойный Босс чуть не наложил на себя руки, и, позабыв про свой статус, побежал на прием к психологу. После психолога был гипнотизер, потом какой-то колдун, а через месяц глупая баба вернулась домой, так и не сумев построить рай в шалаше на копеечную зарплату нищего филолога. И самое удивительное, что Босс ее простил! Правда, эта история не прошла для него даром, выпив по неосторожности, или с умыслом большую дозу успокоительного, Босс напрочь посадил себе обе почки. Когда он приехал в эту клинику на операцию, отвалив клинике гору денег, которой хватило бы купить остров в Средиземном море, ничего не предвещало беды. Скорее по привычке быть в курсе всего он, его верный Телохранитель, подкупил одну из санитарок, работавших в послеоперационном отделении. Если бы не это, они бы не узнали так скоро, что Босса зарезали горе-врачи. И не имело значения, виноваты в смерти Босса врачи, или нет. Существовало неписанное правило: наказывать тех, кто виноват в смерти таких людей как его Босс. Поэтому он объявил полный сбор, и приказал готовиться к штурму больницы. * * * Мы уже давно сидели в полной темноте в подвале, куда нас всех буквально силой затолкали охранники, как только стало ясно, что больницу кто-то пытается штурмовать. С нами не церемонились — молоденькой докторше, попытавшейся сопротивляться, один из охранников так сильно стукнул по лицу дубинкой, что, по-моему, даже выбил ей зуб. По крайней мере, кровь из рассеченной губы у нее текла сильно. В полной темноте мы просидели несколько часов без звука, потом потихоньку начали обмениваться мнениями. — Что происходит, как вы думаете? — эти слова, судя по голосу, принадлежали молодому доктору, сидевшему в левом углу подвала. — Разборки, что же еще? — Это уже из другого угла, женский голос, дрожит от ужаса. — И что они с нами сделают? — опять молодой парень. — Да ничего, успокойтесь, посидим здесь, скоро выпустят… — Это уже третий вступил в разговор. Все помолчали. — Губа болит, зуб шатается… — Тихо всхлипнула докторша. — Убьют, наверное, нас. Моя мама как не хотела, чтобы я сюда ехала. Говорила, дочка, просто так в медицине таких денег платить не будут. Значит, придется что-то незаконное делать… — Она заплакала. — Да ладно вам ныть, подумаешь, губу разбили… Нечего метаться было, как кошка на пожаре… — Мужской голос из противоположного угла проявился приятным баритоном. — Где сейчас в медицине закон, о чем вы, уважаемые? Кто смел — тот и съел. Идите, вон на рынок рыбой торговать, будет все законно. Все зашумели, только я отмалчивалась, пытаясь хоть что-то полезное узнать для себя из общей дискуссии. Выстрелов я не боялась. Однозначно, что налет на больницу связан со смертью криминального авторитета. Я помнила телохранителя, похожего на мультяшного положительного героя русских народных сказок, грузившего невезучего хозяина казино в шикарную машину. Парень серьезный, явно из силовиков в прошлом, еще может, для нас все хорошо закончится. По крайней мере, мне стоило попытаться воспользоваться возникшей неразберихой и сбежать отсюда. Однако прямо сейчас предпринять что-либо было сложно. Я попыталась задремать, так как сидеть в темноте было довольно тягостно, но тут мне в бок кто-то двинул кулаком, и женский голос тихо шепнул мне на ухо: — Молчи! Я молчала. — Бежать отсюда нужно скорее, пока не пришли. Нас всех в расход пустят. Ты — девка ловкая, тебя с собой возьму, другие пусть остаются… — А почему вы думаете, что нас убьют? — очень тихо прошептала я, обращаясь к невидимой собеседнице. — Было уже такое. Я рядом живу в поселке, санитаркой работать пришла сюда, работы нет, а жить надо. Я потом тебе рассажу, сейчас молчи, через полчасика я тебе знак дам, поползешь за мной. Только молчи как рыба! Я замолчала, и вовремя: — А вы чего там шепчетесь, говорите вслух! — Потребовал властный баритон. — Это я молюсь, извините, страшно очень… — отговорилась я. — В Бога верите? Что за глупость!.. — И баритон начал излагать свою точку зрения, идущую явно вразрез с религиозной идеологией. — Где ваш бог находится, простите, если люди так страдают и умирают? Что за дикость считать, что кто-то может вам помочь, кроме вас самих? Я молчала, не собираясь вступать в дискуссию. Желающих хватало и без меня. — А на кого надеяться, как не на Бога, простите, в такой вот ситуации? — А на себя и на здравый смысл! — Где же ваша душа, уважаемый, находится? В каком месте вы ее чувствуете? Сколько врачом работаю, не видел я душу ни у кого из своих больных. Просто случай определяет исход, и все! — Что за глупости вы говорите? Вы считаете, человек умирает — и все? — Конечно. Все остальное — плод воображения родственников. Ну, я имею в виду все эти сны. Голоса, звуки, о которых близкие умершего человека рассказывают. — Ну что вы такое говорите? Я в детской больнице работала, у нас, если ребенок умирал в операционной, всегда дежурная бригада ночью слышала звуки, как будто ребенок по потолку бегает. Все слышали, разом. У нас даже заведующий оперблоком остался на ночь как-то, хотел доказать нам, что мы врем. Так утром он совсем по-другому выглядел… Атеист, между прочим, такой же неверующий как вы! — Я не атеист, с чего вы взяли? Я — агностик! — Ваши сексуальные предпочтения оставьте при себе! — Да причем здесь секс!!! Агностицизм не имеет к этому отношения!… В этот момент меня кто-то потянул за руку, и я тихонько, стараясь не шуметь, поползла в указанном направлении. Громкие споры на теологическо-философскую тему мне были только на руку. Внезапно голоса смолкли, я замерла в неудобной позе. Но дискуссия тут же продолжилась.