— Что с ними. Гель Иванович? — опросила Элечка, а Рэсси вопросительно гавкнул. — По-моему, снижение коэффициента самооценки, — задумчиво произнес Громов. — Редчайший случай в робототехнике. Сейчас проверим, насколько злокачествен этот «эго». Он подошел к лежащему Электронику, окликнул его: — Ты слышишь меня? — Слышу, — отвечал робот, не открывая глаз. — Ты проанализировал, что с тобой произошло? — Проанализировал. — Ты можешь вернуться в рабочее состояние? — Не знаю, — сказал Электроник. — Я ищу выход. Профессор внимательно и долго смотрел на него. Только опытный роботопсихолог по мельчайшим внешним признакам мог установить, что случилось с его любимым сыном. Казалось, уплыли куда-то вдаль назойливые телевизор и сама комната с поверженными чемпионами, остались создатель и его дети. — Вот что, — прервал наконец молчание Громов, — я тебе задам один вопрос. В тебе идет переоценка основных понятий? — Да, — ответил Электроник. — Я не знаю, почему так происходит. — И я пока не знаю, — сказал профессор. — Помочь себе можешь только ты сам. Слушай внимательно… — Я слушаю. — Если ты не самовосстановишься, не поверишь в ценности жизни, ты перестанешь быть Электроником, погибнешь как личность. Понял меня, Элек? — Понял, — отозвался робот, вытягиваясь неестественно прямо на кровати. — Даю тебе, — профессор взглянул на часы, — ровно пять минут. Работай, Элек! Громов подвинул кресло к кровати, уселся возле больного. Потянулись тягостные минуты. Какая-то внутренняя перестройка шла внутри робота, но шла значительно медленнее, чем этого хотелось бы Громову. Лицо профессора было серьезным, он застыл на месте. Элечка вся напряглась и ощутила, как постепенно меняются внутри лежащие схемы, как восстанавливаются прежние контакты, но Элек не подавал никаких признаков выздоровления. Глаза Рэсси мигали зелеными вспышками, отсчитывая быстрые секунды, и Элечка в нетерпении спросила: — Он успеет… восстановиться? Громов молчал. — А как же я? — Что ты? — Я без него не могу. — В голосе Эли звучала тревога. Девчонки переживали за своего капитана, почувствовали всю серьезность момента. Профессор грустно улыбнулся: — Все зависит только от него. Тогда Элечка взяла лежащего за руку, громко произнесла: — Послушай, Элек, это свинство так подводить товарищей! — Я робот-свинтус, — прошептал Электроник. — Он ответил! — сказала Электроничка. — Он просто свинтус. Громов рассеянно взглянул на часы. — Медленно, медленно, — пробормотал он, и Элечка догадалась, что наступает критический момент в выздоровлении: быть ее товарищу Электроником или каким-то иным, совсем новым роботом. Нет, она не хотела видеть кого-то другого! — До чего ты дошел, — сказала Элечка с отчаянием, почти дерзко. — Ты потерял человеческий облик! Робот пытался что-то ответить и не сумел. Мигали секунды — вспышки в глазах Рэсси. Наконец Электроник произнес: — Я почти человек, могут же быть и у меня слабости… — Ты не человек, потому что не развиваешься, — пояснила электронная девочка. — Ты не хочешь выздоравливать… Громов поднял голову, с интересом наблюдая за необычным поединком. — Хорошо, я не человек, — сонно согласился больной. - У суперробота свои слабости… Электроничка подошла к нему ближе. — Никакой ты не супер! — отчеканила Электроничка и вдруг запнулась: — Ты… ты так старался стать человеком… Вспомни, ты им почти стал!.. А теперь… Еще немного — и ты превратишься в груду железа! Девчонки затаили дыхание: ведь Элечка борется за жизнь товарища! — Электроник, осталась минута, — напомнил профессор. Робот вздохнул: — Хорошо, я останусь железным Элеком… Элечка оглянулась, увидела сонных мальчишек на постелях, лица подруг в окнах, пылающее лето за их спинами, и ей впервые в ее электронной жизни стало тоскливо и страшно. — Значит… — произнесла она звонко, — значит, я, как и ты, никогда не смогу стать настоящим человеком? Глаза Элечки помимо ее воли стали влажными, она быстрым движением протерла их, чтоб лучше видеть. Что-то необычное случилось в ней в тот миг. Электроник сразу уловил ее состояние, едва заметно шевельнулся. — Плачь, плачь, — тихо сказал он, — это так же полезно, как и смеяться. Я помню, как я впервые засмеялся… Я даже хохотал… — Вот и смейся! — Элечка топнула ногой. — Смейся и хохочи! — Не могу… Она посмотрела в глаза Рэсси и поняла, что время, отведенное профессором ее товарищу, кончается. — Эль-эль-элечка! — вдруг очнулся от спячки Гусев. — Вот где ты! Эль-эль-элечка!.. Элечка еще секунду всматривалась в лицо Электроника. Потом повернулась к двери, крикнула: — Все вы обманщики! Я ухожу! Прощайте! Одним прыжком Эля миновала веранду, скользнула мимо кустов, перескочила через забор. Исчезла. В ту же секунду последний блик отсчета времени мелькнул в глазах Рэсси. Пять минут истекли. Электроник открыл глаза, сел, осмотрелся. Увидел Рэсси. — За ней! — приказал робот. — Рэсси, догнать! Вернуть Элечку!.. Громов едва заметно улыбнулся: все-таки Элек сумел пересилить болезнь, доказал свою жизненность. Он уловил знаменитую фразу философа, которую Электроник произнес почти про себя: «Я мыслю — значит, я существую». Да, кризис миновал… Рэсси, подчиняясь приказу, молнией скользнул в окно и взмыл в вышину неба — над лагерем, над Васильками, над миром, — чтоб отыскать одинокую бегунью. — Ребята, что же мы?… — громко сказал Электроник, и все очнулись, словно от заколдованного сна. — Что это? Где мы? Что случилось? Постепенно лица становились осмысленными, память восстанавливала прошедшее. Вон тот человек, которого Макар обозвал стариканом, — их кумир Гель Иванович Громов; он, как обычно, что-то старательно набрасывает в свой блокнот. Элек на месте, он движется, говорит: вероятно, он самовосстановился. Еще минуту назад здесь, кажется, была Электроничка и кто-то мигал зелеными глазами. Куда они девались? Пожалуй, в комнате случилось что-то необъяснимое, что-то очень важное. Мальчишки сгрудились вокруг Электроника. Девочки робко вошли в палату. — Ребята, что мы натворили?! — спрашивал себя и друзей Электроник. — Электроша… — Сыроежкин коснулся плеча друга. — Ты здоров! Я так и знал, что ты притворяешься… — Он потянулся. — Ох и выспался я!