— Это опять вы? — в голосе девушки звучала обреченность. — Я, — весело подтвердил Григорий, сейчас, когда он был сыт, злость утихла. Более того, после разговора с сестрой, Белов почти смирился с неизбежным, и смущение невольной невесты его забавляло. Анастасия тяжело вздохнула, набираясь смелости. — Я должна просить у вас прощения… Поверьте, если бы в моей власти было все исправить! — Не будем об этом, — оборвал ее преображенец, — Мне все равно надобно будет с вами поговорить об этом, но позже. Сейчас скажите, что вы собираетесь делать с вашим мужиком? — С кем? — С ним, — гвардеец кивнул на угрюмо замолчавшего Петра. — В фрейлинских домах лицам мужского пола вход заказан! И за этим правилом тщательно следят. — Не знаю, — призналась девушка, под двумя пристальными взглядами, — Езжай-ка ты, Петр, наверное, в имение. Глашасо мной останется — поспокойнее будет. — Только пусть девка ваша на глаза государыне не попадается, — тут же предупредил Белов, — Елисавета Петровна не любит красивых крепостных, вмиг косу острижет! Да и одну ее никуда пока не пускайте — солдат тут много, они до девок охотчие. Настя согласно кивнула. Петр с этих слов вздрогнул, огляделся на гвардейца, и решительно начал: — Прости, Настасья Платоновна мне мое своевольство, но не поеду я. — Как? А куда тогда… — девушка захлопала глазам — Пачпорт у меня в исправности, я на постоялом дворе расположусь, или на завод в Стрельне наймусь! Не дело это, двух девушек одних оставлять! Анастасия подавленно смотрела на него. У себя в имении она знала бы что сказать, чтобы ее распоряжение было выполнено. Но здесь, в Питерсбурхе, девушка терялась. К стыду своему, она была бы даже рада, если бы Петр остался. Мужик он разумный, если говорил, то по делу. Верный слуга, он всегда присутствовал в жизни Настасьи, и без него девушка чувствовала себя совсем покинутой. Она с отчаянием взглянула на гвардейца, словно спрашивая совета. — Если все бумаги в порядке, то я могу забрать вашего Петра в помощь моему денщику! — неожиданно сам для себя предложил Григорий, которому порядком осточертело мокнуть под дубом, — Лишние руки мне всегда сгодятся. — Но… — девушка хотела возразить, но не нашла слов. Слишком уж много событий обрушилось на нее за последнее время. Это не укрылось от проницательного взгляда Белова, он усмехнулся и выжидающе посмотрел на Петра. — А что, Настасья, барин дело говорит, — оживился тот, — И рядом буду. Уж к вам-то меня всегда отпустят! — Петр, ты же знаешь, что волен поступать, как сочтешь нужным, — слабо возразила девушка. — Если господин Белов не против… — На том и порешили! — преображенец нахлобучил мокрую треуголку и поежился, струйки воды противно текли за шиворот. — Тогда ступайте в комнату, я пришлю сюда своего Ваську, чтоб помог Петру сундук занести. Он собирался было сесть на коня, но Анастасия вдруг коснулась его ладони: — Подождите! — Что еще? — Григорию было приятно прикосновение её пальцев и, чтобы скрыть это, он говорил достаточно резко. Настя вздрогнула, но руку не убрала. — Обещайте мне, что будете относиться к Петру, как к вольному человеку, — потребовала девушка. — Что? — слегка опешил Белов. Пользуясь его замешательством, Настя торопливо пояснила: — Петр не слуга мне, а друг. Ему отец вольную хотел дать, да не успел. Последнее было ложью. Отец никогда даже не задумывался о вольной, но гвардейцу об этом необязательно было знать. Ожидая ответа, девушка с тревогой всматривалась в золотисто-желтые волчьи глаза преобраденца. Слишком часто видела она неоправданную жестокость помещиков по отношению к крепостным. Соседи не только не стыдились, а даже бравировали изощренностью в выдумке наказаний, нарочно сзывая гостей на зачастую кровавые зрелища. Белов, не зная всех ее мыслей и желая лишь скорее отправиться в казармы, раздраженно пожал плечами: — Да как хотите. Провинится, к вам на расправу пришлю! Здесь, благо, рядом! Ступайте уже в дом, а то совсем вымокнете! — Спасибо! — выдохнула Настя. Белов хотел возразить, что это не стоит благодарности, но передумал. Пусть лучше так. — И, кстати, не говорите пока никому о том, что произошло у государыни, — приказал он, уже вскакивая в седло и пуская коня вскачь. После отъезда гвардейца напряжение ослабло. Настя выдохнула и нерешительно посмотрела на своего слугу. Тот неодобрительно качал головой. — Настасья, Настасья, с таким характером и поведением ты никогда себе мужа не найдешь. Вон и этот ускакал, будто ошпаренный. — Да куда он ускачет от приказа государыни, — пробурчала Настя себе под нос и добавила громче, — Ты, Петр, езжай в казармы Преображенского полка, располагайся там, вещи мои привезешь, как дождь закончится! — Преображенского? — ахнула Глаша, осеняя себя крестом. — Глаша, ступай в комнату! — Настя строго посмотрела на нее, — Дверь направо. Я там теперь жить буду. Государыня меня во фрейлины приняла. — А… — девка замялась. — А Платон Александрович. — Потом расскажу. Ступай! Глаша кивнула и поспешно ушла в дом. Настасья вновь обернулась к Петру. — Петр, я… В носу противно защипало, словно слуга уезжал навсегда. — Вы б под дождем не стояли, Анастасия Платоновна, — строго произнес слуга, поняв, что у девушки сейчас на душе. — Не рове́н час застудитесь! Ветер вон какой! А за меня не переживайте, я ж по соседству буду! Настя невольно улыбнулась. — Бог в помощь, Петр! Если что — мигом ко мне! — наказала она, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Будет сделано! — мужик развернул возок и причмокнул губами, высылая лошадь. Девушка украдкой перекрестила удаляющуюся фигуру и вернулась в комнату. Глаша уже хлопотала у печки, выложенной сине-белыми изразцами, пытаясь развести огонь. — Дрова сырые, — пожаловалась она хозяйке. — Словно неделю под дожем были. — Может и были, — вздохнула Настя. — Кто ж их разберет… Оглянувшись, чтобы никто не видел, она подошла к печи и провела рукой над поленьями. Сила отозвалась волной тепла. Водя запузырилась, зашипела на древесине, сразу посветлевшей. — Вот. Сухие, — улыбнулась девушка. Глаша неодобрительно покосилась на хозяйку. — Осторожнее бы вы, Настасья Платоновна с шалостями такими. Что, если кто увидит? — А кто увидит? — отмахнулась Настя, — тут кроме меня да тебя и нет никого! — Оно то так, токмо постелей то две. Стало быть, соседка у вас имеется! — Имеется, — подтвердила Настя, вновь садясь на кровать. — Зябко как, Глаша, ты печь-то подожги! Та послушно постучала кресалом, поджигая трут. Разведя огонь, она прикрыла заслонку и повернулась к хозяйке, явно желая выведать подробности, как хозяйку зачислили в фрейлины, и откуда вдруг Настя водит знакомства с преображенцами. К счастью девушки, не желавшей отвечать на вопросы молочной сестры, дверь в комнату отворилась и на пороге возникла высокая темноволосая девица в желтом платье. — Ты что ли новенькая? — она с любопытством посмотрела на сидящую на кровати девушку. — Наверное я. — Лизетта ко мне весточку отправила. Просила за тобой присмотреть, пока сама на дежурстве, — девица с завистью посмотрела на огонь в печи, — Не дымит! А у нас дрова сырые! Глаша бросила многозначительный взгляд на хозяйку, та сделала вид, что не заметила, внимательно рассматривая незваную гостью. — Дарья я, — представилась та, — Соседка твоя и Лизетты. Вы с ней в этой комнате, а я одна — в соседней. Остальные — в других домах расселены. — А почему ты одна живешь? — вырвалось у Насти.