— Если ты еще раз появишься в поле зрения Егора или начнешь ему гадить, тебе деньги уже не понадобятся, ты меня поняла, — прорычал на нее Марат, — я не такой жалостливый, как друг, поняла? Лида мотнула головой и вышла из кабинета, мне стало легче, но тут я вспомнил глаза Маши и побежал на кухню. У двери меня поймал отец и сказал, что Маша ушла. Я метался по кухне, просто в бешенстве. Посмотрел на часы и понял, что целый день разбирался с тем, что и яйца выеденного не стоит, а Машка где-то дома навыдумывала себе не бог весть что. То я сплю с ней, то на меня жена бывшая вешается. Вот Ромео. Марат попытался с Янкой наладить контакт, но та ушла в оборону. Друг совсем поник. Тут отец сказал то, от чего сердце просто упало. — Маша, скорее всего, уехала из города, я видел в руках спортивную сумку, подглядел, когда Яна выходила за ключами, — виновато закончил он. Начал звонить Игорю, тот сказал, что Маша приехать не обещала, на связь выходит регулярно, успокоил его, и отключился. Ну и где ее искать? Что я знаю о ней? Ничего. Отпустил девчонок и закрыл кафе. Надо немного успокоиться и подумать. Сели за стол: я, отец и Марат. Из нас троих в нормальных чувствах был только отец. Марат явно думал о Янке, а я не переставая соображал куда могла податься моя ненаглядная. — Давайте не молчать, — заговорил отец, — вы хоть и мальчики взрослые, но что-то, видимо, не шибко умные. Давайте разбираться. Одна голова хорошо, три получше будет. Давай с Марата начнем, что случилось, почему Янка такая взвинченная? Чего ребенка до красных глаз и трясущихся рук довел? Марат отвернулся. Было видно, что ему плохо, очень плохо и делиться этим плохо тяжело и непривычно. Рассказывал он о себе очень обрывисто, кратко, но даже по этому было понятно, почему он свое отчество не переваривает и фамилию ненавидит. Когда дошел разговор до Янки, в голосе добавилось нежности, тепла, я не узнавал друга. Был рад, что кто-то смог его отогреть после всего, что пережил он в прошлом. Но когда он рассказал про погром, и про разговор с Максом, то мне стало не по себе. Зная, что пережила Яна, стала понятна ее реакция и поведение. Кроме откровенного разговора с ней больше предложить было нечего. Примет его такого израненного, значит примет, нет, значит, друг мой совсем пропадет. Но надеюсь не сломается. Слушал я Марата и думал, что ж я за человек такой? Ничего не знал о близких. Что у брата дети были, не знал, что Игнат сын Игоря не знал, что лучший друг пережил, опять не знал, про Машу свою и то ничего не знаю. Ведь она не в пустоту растворилась, а поехала куда-то, а куда? — А ты что скажешь? — вывел меня из размышлений отец, — Машу стало быть любишь? — Люблю, сильно люблю, — отозвался я. — А она знает? Помотал головой. И подумал, я не только ничего о ней не знаю, и она обо мне не знает. Что женат был, что детей иметь не могу, что люблю ее, безумно люблю. И что теперь с этим делать? — А что времени не было сказать? — уточнил отец. — Как то не было подходящего случая, — помялся я. — Теперь достаточно подходящий момент? — съязвил он, — да только говорить некому, — вздохнули все, — видимо не самое лучшее ты унаследовал от меня. Дотянулся кота за всякие подробности… Сидим, молчим, и тут Марат бьет себя по любу, куда- то звонит и потом говорит мне, куда уехала моя Маша на поезде. Сбегал в кабинет Игоря и выписал из личного дела адрес ее прежней прописки. Она поехала домой. Попросил Марата присмотреть за кафе, пока нас не будет, а сам пошел собираться, а рано утром выехал на машине к своей беглянке. Глава 37 Маша Села в поезд и выдохнула. Дорога, оказывается, обладает волшебным свойством, отдалять тебя от твоей проблемы. Смотришь на все как будто со стороны. Немного абстрагируешься. Может не только из-за невозможности повторной встречи, все рассказываешь попутчику. А еще и потому, что в дороге по-другому смотришь на свою жизнь, как бы со стороны и хочется это проговорить, чтобы закрепить в своем сознании. Людям повезло, попутчиков у меня не было. Так что проговаривать было некому. А очень хотелось. В голове творился хаос. Что творится в моей жизни? А главное зачем? Я только-только успокоилась, дети пристроены, переезд прошел хорошо, Тая подарила мне не только дом, но и ощущение семьи. Работа мне нравится, есть свои особенности и недостатки, но есть и перспективы. Зачем мои волнения? Откуда взялись слезы? И главный вопрос — Что с этим делать? Какие отношения нас связывают с Егором, и как это выглядит со стороны? Приехала из глухой провинции мамаша, ни разу не была на могиле Игната, за то перевернула его кафе, навязала внуков его отцу, и пытается предъявлять какие-то права на его старшего брата. Вот так Маша, молодец. Тихая, скоромная, не алчная девушка, говорите? Слезы опять покатились по щекам, мысли уходили все дальше в негатив, за окном становилось непроглядно темно, как и в моей голове. В поезде выключили свет, стало совсем одиноко и тоскливо, но в купе свет включать не стала. Атмосфера вокруг передавала внутренне состояние. За окном мелькали столбы, поля, леса, полустанки, маленькие вокзальчики, вводя меня в состояние транса. Постепенно я сосредоточилась на происходящем за окном, и голова очистилась от всех мыслей, была только я, потемневшее окно и бесконечное мелькание. Не заметила, как уснула. Спать сидя, прислонившись к окну, было неудобно. Проснулась спустя несколько часов от сильной ломоты в шее, сползла на подушку и тут же уснула. Сон был очень тревожным. Мне снилась мама, она смотрела на меня не одобрительно и качала головой. Мои родители не любили ругаться, всегда выясняли отношения в разговоре, при моем воспитании тоже в основном разговаривали, очень редко применяли наказания, но чаще это было ограничение в чем-то, очень редко со мной не говорили день или два. Увидев молчащую маму, мне стало очень тревожно, сердце сжалось, как в детстве. Только вот за что меня корят, я не поняла. Я ведь никому не желала зла. И как теперь быть мне я не знала и ехала домой, чтобы собраться мыслями, подпитаться спокойствием и энергией. Мне очень не хватало мамы, но до этого момента мне не хватало ее помощи с детьми, по дому, ее ласкового взгляда и теплых рук. А сейчас мне катастрофически не хватало человека, с кем я могу посоветоваться и точно быть понятой, принятой и услышанной. Проснулась в еще более растрепанных чувствах. Утро давило на меня, сердце было сжато от тоски, растерянности и непонимания. Мне так хотелось свернуться калачиком и так и ехать долго-долго, просто в никуда. Но в купе заглянула проводница. Собрала белье, сдала вместе со стаканом, которым так и не воспользовалась. И стала готовиться к выходу из поезда. Чем ближе был дом, тем меньше мне хотелось выходить. Меня лихорадило, я не знала что хочу. От этого стала злиться сама на себя. Никогда не думала, что окажусь в такой ситуации. Станция показалась в окне, ничего не изменилось, полгода назад я уезжала от сюда в новую жизнь, вот только куда приехала и чего хочу в итоге? Стою на пироне с сумкой, оглядываюсь и как будто первый раз в этом городе. Чувство странно кольнуло. Я тут прожила год. А как будто все чужое. Пошла на автобусную остановку, надо добраться до деревни. Опоздаю на утренний автобус, придется ждать обеденного, и тогда могу не успеть обратно на поезд вечером. Прибавила шаг, зимнее утро в глубинке отличается от утра в Москве. Снег играет, его не вывезли, переливается, солнце такое яркое, не заслоняется высотными домами. Смотрю на это, как будто впервые и улыбаюсь, глаза щурятся. На автобус успела, доехала до своей остановки быстро. Вышла на трассе, автобус газанул, обдавая меня выхлопными газами и снегом из под колес, и поехал дальше по маршруту. От трассы до деревни еще два километра пешком. Когда-то это воспринималось совершенно привычно, а сейчас сильно удручало. Постояла на остановке и отправилась в сторону дороги на деревню. Шла я медленно, рассматривая местные пейзажи. И не заметила, как мимо пролетела иномарка, потом резко дала по тормозам и съехала на обочину. Солнце слепило глаза, отражаясь от белого снега, поэтому не сразу заметила знакомые формы и значок машины. По мере моего приближения, в груди стало клокотать, непонятное волнение зародилось в груди. Как только подошла совсем близко, узнала машину Егора. Остановилась, ноги как парализовало. Хотела развернуться и как маленькая побежать в обратную сторону. Только вот куда бежать? И далеко ли я убегу от машины? Дверь открылась и из салона вышел Егор. Выглядел он усталым, взъерошенным, немного виноватым, но таким родным, моим. Хотела кинуться ему на грудь и обнять. Мне так физически, нестерпимо, просто до боли по коже, захотелось его объятий. Но я себя остановила. Стою, смотрю на него, не моргаю. — Я люблю тебя Маш, прекрати дурить и мне нервы мотать, — захрипел Егор. Из глаз покатились предательские слезы. Егор подошел, обнял меня, крепко-крепко, до боли, но мне было так хорошо, вцепилась в него и не могла оттолкнуть. Сумка осталась лежать у ног. Сколько мы так стояли, не знаю, но слезы высохли, сердце стало биться мерно, спокойно, весь мир стал понятным и родным. Отлипать было сложно, но под руками почувствовала слабую дрожь на спине Егора и только тогда заметила, что он стоит в одном свитере. Он наклонился, забрал мою сумку, закинул ее на заднее сидение и открыл мне переднюю пассажирскую дверь. Стояла и смотрела на него, не знаю как поступить. Мне нужно было подумать. Побыть одной. Но без него мне совсем не думалось. Без него я страдала. А с ним мне хорошоооо… Егор посмотрел с просьбой во взгляде. И я сдалась. Села в машину, он тут же оббежал ее и оказался на водительском сидении, машина тронулась, а я расслабилась. Ехали мы молча. Я не знала, что сказать на признание, а он не требовал ответа. Заметила, что мы приближаемся к моему дому. — Подожди, я не домой шла, — обратилась к Егору. — А куда? — напрягся мужчина, руки сильно сжали руль. — На кладбище, — опустила голову и отвернулась к окну я. — Там снега по колено, Маш, какое кладбище? — запротестовал Егор. — Я пролезу, они с краю похоронены, — продолжила настаивать на своем. — Ты ведь не отступишься? — проговорил он. Помотала головой. — Вот настырная! — фыркнул мужчина, — куда ехать, говори. Объяснила, как добраться до кладбища и попросила подождать в машине. Пролезть к могилам было действительно сложно. Снега здесь было на порядок больше, чем даже в близлежащем городке. Настырно проползала, утопая в снегу, но не отступалась. Наконец дошла до пункта назначения. Надгробные памятники были наполовину занесены снегом, но фотографии были видны. Посмотрев в теплые глаза мамы, которые смотрели на меня с фотографии, упала на колени и разрыдалась в голос. Как будто все напряжение тех лет, что ее нет рядом, выходило одномоментно, лавиной накатив на меня и выплескиваясь фонтаном слез. Я столько времени была сильной, примером, столпом. И только сейчас я почувствовала, что безумно устала, что хочу на ручки, хочу рыдать, хочу чтобы утешали, чтобы сказали, что все будет хорошо, и я обязательно поверю, хочу чтобы помогли, чтобы пожалели, подсказали и самое главное объяснили, что же происходит со мной. Почему так муторно на душе, почему так хочется рыдать? Ведь все хорошо, дети пристроены, я работаю, жить есть где, родной человек есть, так чего же мне не хватает, и почему мне так больно, когда рядом с Егором образуется женщина. Что я хочу от него? Что я хочу от себя. Сидела и рыдала. Все старалась найти хоть какой-то символ, подсказку, знак, но ничего не было. Тут меня резко дернули под мышки, закинули на плечо и понесли с кладбища, по знакомому свитеру, поняла — это Егор. Обняла его за талию, прижалась вниз головой к пояснице, и засмеялась. Хохот начал вырываться истерическим ржанием. Слезы перешли в истерику. Меня поставили на ноги и оценивающе оглядели. Смех не прекращался. Тут Егор резко меня притянул и начал целовать, страстно, безапелляционно, постепенно втянулась в процесс. Смех отступил, слезы высохли, по телу начал разливаться жар, грудь начала покалывать. Она как будто стала тяжелее, в низу живота, сново что-то зашевелилось. Ощущения были странными, такими пугающе-новыми, мозг переключился на них и больше ничем не был занят. Я была сплошным ощущением, без мыслей, чувств и рассуждений. И эти ощущения, хоть и пугали новизной, но бесспорно мне нравились. Тут поцелуй и ласки прекратились. Смотрю непонимающе на мужчину, а он растирает лицо. — Боже, Маша, я чуть не сорвался. Капец, на кладбище! — истерично заржал Егор, — только осталось это и все, премия «Провал года!» моя. Смотрю непонимающе на него, а он взял меня за локоть и потащил к машине, помог сесть захлопнул дверью. И уже глядя в окно, заметила, что ширинка, которая оказалась на уровне глаз, весьма красноречиво оттопырена. Лицо вспыхнуло и вмиг стало красным. Закрыла его руками. Егор сел молча, завел машину и вырулил в сторону моего дома. Глава 38 Егор Выехал я очень рано, или можно сказать поздно ночью. Спать не мог, поэтому решил не тянуть. Дорога проносилась на автомате, только мелькали пейзажи за окном и петлял лентой впереди асфальт. Кое где трасса была не так хорошо прочищена. Поэтому сбавлял скорость, на автомате переключая радиостанции. Пытался сосредоточиться на вождении, но мысли все убегали к Маше, что она там напридумала, в голову вбила, что так быстро собралась и уехала? Все пытался выстроить диалог с ней. Но мысли прыгали, сбивались и ничего путевого не вышло. Доехал быстро. Несся к указанному в навигаторе адресу и чуть не пропустил, идущую по другой стороне обочины Машу. Резко затормозил, припарковался. И стал ждать, когда она поравняется с машиной. Мысли, выстроенные не до конца диалоги, все вылетело из головы, когда я увидел ее. Слова с признаниями сами вылетели, я даже не успел их осмыслить. Все хотел в романтической обстановке сказать, все повода ждал, и на тебе. На обочине дороги, как укор и ультиматум, молодец Егор! Ты как всегда отличился. Усадил в машину, сидим, и я ощущаю, что напряжения, которого ждал, нет. Сидит, молчит, но не супится, только притихшая какая-то. Еду по маршруту, тут моя зазноба выдала, на кладбище собралась. Сказать, что я удивился, ничего не сказать. Кто в непролазный снег на кладбище ходит? Ладно в Москве, где все чистят, дорожки прокладывают, за некоторыми могилами постоянно ухаживают, но в деревне, где пролезть можно только к недавно захороненной могиле? Спорить не стал. Отвез на кладбище. Только долго смотреть на свою любимую, рыдающую в голос и убивающуюся на мокром снегу, зимой, по пояс в сугробе, долго не смог. Вообще не понятно, зачем мы тут и какая связь между Лидой и могилами ее родителей. Логику вещей не уловил, но расспрашивать не стал. Несу свою ненормальную, и тут ко мне прижались. Да так эмоционально, так чувственно. Поставил на ноги и тут разразился хохот. Меня это напугало. То плачет, то смеется, по кладбищам ходит. Что происходит? И главное мне- то, что делать? Смех начал походить на истерику. Не придумал ничего лучше, чем поцеловать. С начала вся инициатива исходила от меня, и как не старался сдерживаться, все равно целовал ее страстно, властно, просто не мог иначе. Не смотря, на зиму, и то, что я опять выскочил в одном свитере, мне было тепло, даже жарко. А когда Маша начала с такой же страстью отвечать, мои стоп-краны сорвало. Я просто сходил с ума. Целовал, а сам не мог оторваться, гладил ее везде, где только мог дотянуться, и при этом не встречал не сопротивления со стороны Маши, не противоречащей моим действиям реакции ее тела, она была в моих руках, как жидкое стекло, чувствовал себя скульптором. В какой-то момент мне стало мало поцелуев, касаний, стало мало всего, желание было настолько сильным, что тело начало трясти мелкой дрожью. В паху болело. Еще немного и я бы взял Машу прям там, на кладбище. От осознания сумасшествия, хотелось надавать себе подзатыльников. Признание на обочине дороги, секс на кладбище, что еще Егор Сергеевич? Усадил в машину ее, а сам не мог успокоиться. Ехать было сложно, пах болел, губы еще помнили ее прикосновения, руки так и тянулись к ней. Замкнутое пространство, такая моя, податливая, нежная, моя Маша. Как добрались до ее дома, ума не приложу, откуда выдержку взял, не знаю. — Я не собиралась в дом, — услышал шепот с боку. — А куда ты тут собиралась? — повернулся к ней и начал разглядывать, чтобы лучше понять. — Я не знаю, — пожала плечами, — на кладбище хотела, потом зашла бы к соседке, а потом обратно в город, на вечерний поезд до Москвы. — Ты шутишь? Ты сорвалась, мне нервы накрутила, чтобы утонуть в снегу на кладбище? — не верил своим ушам я. — Мне надо было понять, — прошептала опять Маша. — Что? — Все. — И как? — Не знаю. Маша отвернулась к окну. Я сидел и смотрел перед собой. Вот и поговорили. Поплакали на кладбище, посидели в машине, для этого надо было столько проехать и столько пережить. Злость на себя затопила меня. — Маш, я не отступлюсь, не смогу, понимаешь, я без вас не смогу, — начал я. — Почему? — повернулась ко мне Маша, взгляд стал цепким, изучающим. — Потому что люблю. Я полюбил тебя еще тогда, когда пересматривал видео с камер дорожных. Только не понимал, я все ждал, что ты придешь. А ты не шла и не шла. А потом в подсобке, я сам тебя нашел. Ты такая красивая, Маш, такая настоящая, моя. Я прикипел к тебе, все думал, как подойти, а ты никак не подпускала. Мне было страшно, что не примешь, что не поймешь, не ответишь. Я ведь тоже не подарок. Не смогу тебе подарить детей, у меня много заморочек. Я был женат и моя бывшая хочет денег. Мой брат тебя бросил, мой отец вообще не пойми где мотался. Но я очень хочу тебя, хочу насовсем, чтоб ты моя, чтобы дети бегали по дому, чтобы ты улыбалась по утрам, ругалась, когда устанешь, хочу просыпаться с тобой в обнимку, целовать тебя и не только. Хочу доставить тебе не один оргазм, хочу, чтобы ты поняла, что такое быть любимой, желанной, сексуальной женщиной. При разговоре о сексе, Маша покраснела, закрыла лицо руками и сжала непроизвольно ноги. А я был рад. То как она рассказывала мне, по дороге в детский сад, об отношениях с Игнатом, меня напугало- никакого смущения, волнения, ничего. А тут есть реакция. И это прекрасно, не все для меня потеряно. — Неужели ты не хочешь зайти в дом? Ведь ты так долго там не была, — решил перевести тему разговора, чтобы сильно не смущать. — Хочу, но это лучше сделать летом, — вздохнула Маша. — Почему? — Егор, там система отопления законсервирована, мы не растопим котел, дома холодно, да мы до котла не дойдем, мы даже калитку не откроем, посмотри, весь двор в снегу, мы до утра раскапывать будем, — смотрела на меня как на неразумного, моя женщина. Вздохнул, и хотел уже заводить машину и направляться в обратный путь. Как в окно машины постучали. Перед Машей стояла пожилая женщина с веселыми глазами, одетая наспех, с пуховым платком на голове. Опустил окно. — А я смотрю, выглядываю, Машка это или нет!? Все глаза сломала, — затараторила бодрым голоском женщина.