Кроме того, страшно даже представить, сколько злодейств ежедневно не совершается именно благодаря лени. Вот, например, какой-нибудь душегуб задумал страшное преступление: детский сад отравить или, может быть, поджечь собес. Но покушал перед своим злодеянием слишком плотно, решил полежать немного, посмотреть телевизор для пищеварения. А там все шутят, пляшут, поют, кавээны всякие, ну и заснул злодей да и проспал всё. Проснулся – а ночь уже: детей всех родители забрали домой, собес закрыт, и пенсионеры все разошлись. Ну ладно, думает тогда злодей, завтра обязательно отравлю и подожгу. А завтра опять что-то жарко, трамвай до собеса ходит раз в два часа, и вообще никуда этот собес не денется. Потом, через месяц, злодей говорит сам себе, что уж в понедельник-то точно подожжёт, потом во вторник решает, что лучше первого числа, а потом, глядишь, и сам уже помер. И таких случаев миллионы! Сколько народу так спаслось – даже и сосчитать нельзя. Но, с другой стороны, если бы люди не были такие ленивые, они, может быть, давно бы додумались до каких-нибудь удивительных вещей, и всё было бы совсем-совсем по-другому. Ну например, вместо того чтобы давить друг друга железными коробками на колёсах, научились бы они перемещаться в пространстве при помощи силы мысли. Но это ж головой надо думать! Научились бы летать без самолётов, дышать под водой без акваланга, ходить пешком на Луну. Повернули бы реки, потом подумали бы и повернули обратно. Растопили бы наконец Антарктиду. И почему до сих пор не зацвели яблоневые сады на Марсе? Когда ещё собирались, а садов как не было, так и нет. И не будет никогда – это ж нужно жопу свою отрывать от дивана, лететь куда-то. И зачем, спрашивается? Яблок, что ли, своих не хватает? А затем! Затем, чтобы прилетел на Марс, вышел – а там яблони в цвету. Плохо, что ли? Или приплыл в Антарктиду, вышел из-под воды на берег – а там берёзки, сосенки, туристы-байдарочники у костерка: поют про солнышко лесное. Хорошо ведь! Кто скажет, что нехорошо? Но нет – лень. И вам лень, и мне лень, и вообще всем лень. А теперь пора спать. Реклама «Важнейшим из искусств для нас является реклама» – так непременно сказал бы дедушка Ленин, если бы какой-нибудь кудесник заново набил его пустое туловище человеческими органами. И был бы, как всегда, прав: реклама является не только важнейшим, но и вообще идеальным видом искусства. Кинематограф, даже если и показывает что-то, не имеющее к обычной жизни никакого отношения, – хоббитов каких-нибудь или «далёкую-предалёкую Галактику давным-давно», всё же ограничен в своих изобразительных средствах печальной необходимостью соблюдать хоть какую-то правдоподобность поведения героев. Рекламе же на это глубоко наплевать: её герой, внешне похожий на человека (две руки, две ноги и так далее), может легко прийти в нечеловеческий восторг от самого нелепого предмета – куска жевательной резинки, стирального порошка за тридцать два рубля или кошачьего корма из сушёного крысиного мяса. И никому это его поведение не кажется странным, никто даже не задумывается о том, что этого человека, возможно, следует отправить в лечебницу для душевнобольных – наоборот, все немедленно бегут в магазин покупать себе соответствующий корм, чтобы стать точно такими же, как он. В чём тут фокус? А фокус тут простой и даже не очень интересный: человеку нужно объяснить, что любая, абсолютно любая проблема разрешима за те самые тридцать два рубля. Даже если ты толстая безобразная тётка с дурным характером – купи себе правильный майонез, и вот уже в твои двери звонит волшебный слесарь Гоша в грязных сапогах. Выпей нужного пива – и станешь настоящим мужиком. И реклама, как это ни удивительно, совершенно права. Человек, он действительно может всё: ходить пешком на небо, дышать под водой и жить без скафандра на Луне – он просто не умеет сосредоточиться, всё время что-то ему мешает. А если сосредоточится на каком-нибудь чудо-творожке и, глядишь – полетел, полетел… Пусть низенько и без особого изящества – главное, чтобы он в это верил. Беда же состоит в том, что все мы недостаточно хороши для описываемого в рекламе мира. Вроде бы и купили целебную пасту и чистили ей всё внутри себя самой замечательной зубной щёткой с моторчиком: а зубы как были грязные и не все, да так и остались – ни одного нового не прибавилось. И волосы наши не стали струиться блестящей волной по нежной нашей коже, увлажнённой неземными маслами. И сникерснул изо всех сил, как предписывалось, но результат прямо противоположный – вместо того чтобы скакать по небоскрёбам наподобие сбрендившего бэтмана, полчаса выковыривал липкий этот продукт из зубов. Все волшебные предметы, как только мы принесли их домой и примерили на себя, сварили на газплите или засыпали в стиральную машину, тут же потеряли все свои свойства. А это потому, что мы не верим. Реклама в этом не виновата, и мы тоже не виноваты. Нас просто давным-давно обманули: вместо огромной и вкусной груди сунули нам в рот тоскливую резиновую соску, пахнущую тальком. Мы-то, может быть, этого и не помним. Но обида-то осталась. Потом было ещё много всяких обманов: фальшивый Дед Мороз и поддельные ёлочные игрушки, зимние ботинки, подаренные на день рождения, да много чего. Кто же после этого по-настоящему поверит в чудеса? Мы верим, конечно, верим, но всё равно сомневаемся. За стеклом Жизнь в офисе является параллельной формой жизни. Кто эту форму придумал и зачем – этого нам знать не дано. Часто даже и сами офисные работники не умеют объяснить, чем же они там, в офисе, занимаются. «Да так, – скажут, – маркетинг всякий». При этом никто, ни один человек, не знает, что такое этот самый маркетинг, хотя все притворяются, что знают. Всё в офисе не так, как в обычной жизни. Офисную мебель нельзя поставить дома или на даче. Офисную еду ни один человек вне офиса в рот не возьмёт. Нигде люди не улыбаются так часто и не произносят столько иностранных слов, кроме как в офисе: ресепшн, ланч, кофе-брейк, степлер, промоушн, таргет-груп и прочую абракадабру, непонятную наружному человеку. Наружный человек, волею случая попавший в офис, непременно чувствует такую же робость, как кузнец Вакула на приёме у Императрицы: все такие занятые! «Посидите, пожалуйста», – говорит посетителю офиса ослепительно наманикюренная ресепшионистка и тут же об этом неказистом посетителе навсегда забывает. Посетитель садится в удобнейшее кресло, в котором сидеть почему-то очень неудобно, и пытается читать журналы со столика – все журналы тоже про офисную жизнь и товары для офиса. Убедившись в том, что эти журналы читать решительно невозможно, посетитель начинает осматриваться вокруг, и его посещает чувство, что он уже здесь бывал неоднократно, хотя и пришёл сюда в первый раз: он уже много раз видел эти жалюзи, этот серый ковролин на полу, этот евроремонт на стенах и стеклопакеты в окнах. Даже и те мелочи, что призваны скрасить казённую обстановку, – пальму в кадке или плюшевого слона на шкафу, их он тоже уже где-то видел. Посетителю в годах непременно вспомнятся почему-то стены, выкрашенные жёлтой масляной краской, электрочайник на тумбочке в углу и портрет Вахтанга Кикабидзе над столом главного бухгалтера. Но нет, нет – это всё ушло безвозвратно, и на месте тусклого электрического чайника теперь стоит белоснежная кофеварка. И тишина. Вырвавшись из этой тишины, посетитель некоторое время стоит оглушённый: вокруг него Жизнь: светит солнце или идет дождь, едут куда-то машины, каркают вороны, и на лавке дремлет пьяный алкоголик со множеством пластиковых пакетов. Ничего этого в офисе нет и быть не может. Внутри офиса время останавливается и не идёт в зачёт человеческой жизни. Если бы какой-то человек никогда не выходил из своего офиса, он так и умер бы тем юношей, которым в этот офис зашёл, только очень дряхлым. И никто так не любит заофисную жизнь, как офисные работники. Зайдите в любое питейное или увеселительное заведение вечером в пятницу – кто там колбасится, напивается, размахивает руками и хохочет громким голосом? Это они, офисные работники, пытаются за краткое отпущенное им время наверстать ту жизнь, которую они пропустили за звуконепроницаемыми стеклопакетами. Каждый год миллионы офисных работников в период рождественских или летних отпусков срываются со своих рабочих мест и мчат в какое-нибудь отдалённое место, но всегда все в одно и то же: сначала это была Турция, потом Египет, потом Гоа, потом ещё что-то – и делают эти места совершенно непригодными для жизни. Потом они все одновременно возвращаются, загорелые и счастливые, и завешивают весь интернет миллионами одинаковых фотографий. И снова всё затихает: все ушли в офис. Человек в Валенках Большинство людей, живущих на нашей планете, ничего не знают о валенках. В их языках нет даже такого слова – «валенки». И это очень удивительно – ведь по своим свойствам валенки ничуть не уступают, а во многих отношениях даже превосходят всем известные магические предметы, наподобие волшебных посохов и эльфийских плащей. Во-первых, валенки немедленно полностью преображают своего владельца: если самого никчемного завсегдатая гей-клуба обуть в валенки, он примет почти человеческий вид и сможет даже без опаски пройти по улице в какой-нибудь сибирской деревне, если, конечно, будет молчать. Во-вторых, человек в валенках не может быть злодеем или мерзавцем. Можно ли себе представить Гитлера или Чикатило в валенках? Невозможно – только в сапогах и ботиночках «прощай молодость». Плохому человеку валенки жгут ноги, кусают, колют и жмут. Хороший же человек, обув валенки, дополненные ватными штанами, овчинным тулупом, рукавицами и шапкой-ушанкой, становится непобедим и неуязвим. Ему безразлично – произошла ли ядерная вспышка справа или слева. Плавностью движений он напоминает космонавта в открытом космосе. Он нетороплив, потому что ему некуда спешить – он и так всё успеет: уничтожить захватчика, починить телескоп, растопить баню, обнять жену и напоить скотину. Именно кажущаяся примитивность и не всем доступная красота валенок сделала их Абсолютным Оружием. Польские оккупанты, французы и немецкие фашисты отнеслись к валенкам с пренебрежением, считая их всего лишь «войлочными сапогами», и не вооружили ими свои войска. И жестоко за свою глупость поплатились. Один-единственный крестьянин в валенках уничтожил целое польское войско. Неграмотные крепостные в валенках прогнали вилами величайшего полководца в человеческой истории на остров Святой Елены. Когда фашисты встали у стен Москвы, в валенки переобулась вся Советская Армия – от рядового до генералиссимуса, и враг был разбит. Однако в последние несколько десятков лет делается всё, чтобы люди перестали носить валенки. Улицы городов для этого специально засыпают ядовитой солью, чтобы под ногами всегда чавкала отвратительная жижа. Невозможно уже пройти по главной улице в праздничных белых валенках, даже на резиновом ходу – один раз пройдёшь и выбросишь. В обществе создана атмосфера нетерпимости к людям в валенках: почему-то, например, считается, что в валенках нельзя прийти на деловую встречу, свидание с девушкой или на симфонический концерт. Частная охрана ни за что не впустит человека в валенках в ночной клуб или на показ стриптиза. Может показаться, что люди в сапогах и штиблетах в конце концов одержали окончательную победу. Эдак скоро само обладание валенками станет уголовным преступлением. Но это ничего. Когда-нибудь, когда ударят лютые морозы и завоет на окостеневших улицах метель, мы, последние из носителей валенок, достанем их из чуланов и антресолей, выйдем все одновременно на улицу, и тогда мы ещё посмотрим, кто в доме хозяин. Конец Я сунул руку в карман. Там не было даже пистолета. Ну вот и всё. Свобода. Тот, кто столько долгих лет помыкал мной как хотел, тот, кто цинично пользовался моими мыслями, чувствами, бессонными ночами, угрызениями и прозрениями с одной-единственной целью – склонить ту или иную даму к половому акту, этот кровопиец, тиран и циник меня покинул. Как, помню, я его умолял: – Ну посмотри же! Ну разве можно с этим созданием, которое нужно только обонять и лелеять, вытворить то, что ты предлагаешь? – Ха! – отвечал он, твердый как кремень. – Ещё как можно! Сейчас ты сделаешь следующее: усадив партнёршу на кухонный стол и подставив ей под левую ногу табуретку – вон она стоит, – ты прижмёшь правую ногу партнёрши к своему бедру, введёшь меня во влагалище и начнёшь совершать фрикции как миленький. И молчать у меня! – Слушай, – убеждал его я, – она же близкий мне человек, я так люблю поболтать с ней на кухне о том о сём, мы так понимаем друг друга, а если я сделаю это, подруга превратится в любовницу, ей нужно будет покупать колготки, нижнее и верхнее бельё… Да чёрт с ним, с бельём, но ведь я же начну её ревновать к мужу, начальнику, я стану злобен и подозрителен, она начнёт мне врать, а врать она умеет так хорошо, что я не буду верить вообще ни одному её слову. Я превращу её и свою жизнь в ад, она сбежит от меня и будет счастлива, а я буду грызть табуретки и пить запоем. Молчит. – А про мужа её ты подумал? – продолжаю. – Милейший человек, последнюю рубашку отдаст. Мне же с ним водку пить, как я буду ему в глаза смотреть? Да я сам муж, в конце концов! Я же столько лет сидел по другую сторону баррикад, я же этих любовников калёным железом! Опять молчит, сволочь, но всё так же прям и непреклонен. – Ну, и опять же, я ведь терпеть не могу врать, потому что всё равно не умею. А врать придётся с утра до вечера, это же тебе не девочка по вызову, у нас же общие знакомые, работа. Да, кстати, о работе – ты что, не знаешь непререкаемого правила «не гадь, где живёшь»? Да и служебный роман – это так банально и бездарно. Все сразу же всё поймут, будут хихикать, жалеть, открывать глаза мужу, им же заняться-то больше нечем, там же одни старые девы. Ему нечего возразить, я закуриваю и праздную победу. Нет ничего приятнее победы над самим собой. С ней не может сравниться никакой краткосрочный оргазм и временное облегчение. Пусть, пусть никто не узнает об этом подвиге, мне достаточно того, что я выдавил из себя ещё одну каплю рабства. «В человеке прекрасно именно то, что отличает его от животного», – с гордостью думаю я, подвигая табуретку под левую ногу партнёрши.