– Да, будь добра, милая. – Угу, – бормочет Беки. Она стоит возле кухонного шкафчика с хлопьями и жадно закидывает их в рот прямо из коробки, словно только что вернулась с голодного острова. Я включаю чайник, сажусь за стол и жду, когда вода закипит. – А где папа? – Я безумно хочу его снова увидеть. – Ой, он на секундочку вышел за газетой. – Мама рисует в воздухе воображаемые кавычки. Мы все знаем, что выражение «папа вышел за газетой» означает, что он решил втихаря выкурить сигаретку. А когда папа возвращается, прокуренный, карман его рубашки предательски оттопыривается от лежащей там пачки сигарет, однако мы все притворяемся, будто ни о чем не догадываемся, а он делает вид, будто в это верит. И к чему такие сложности?! Не понимаю. Я закатываю глаза и смотрю, как мама снова начинает суетиться. Она выдвигает ящики, стирает воображаемые пятна со столешницы, наклоняется, чтобы поднять рассыпанные Беки хлопья. – Не надо за ней убирать. Она уже большая девочка и сама вполне способна это сделать. – Я киваю на дорожку из хлопьев, которую Беки оставляет за собой, совсем как Гензель и Гретель. – Заткнись! – приходит в ярость Беки. – Ничего страшного, милая. Я не против. Ведь мне все равно убирать. – Но… – начинаю я и останавливаюсь. Невыносимо видеть, что с мамой обращаются как с прислугой, но в свое время я сама вела себя точно так же, поэтому, пожалуй, стоит прикусить язык. Я встаю и разливаю чай, добавляю в чашки молоко, подсластитель для мамы, один кусочек сахара для Беки, себе – ничего. – Милая, ты будешь завтракать? У меня болит голова, я осторожно тру виски. – Нет, спасибо. Я, наверное, выпью чай у себя наверху, а заодно закончу собираться. – Хорошо. Увидимся позже. Но только не задерживайся, твой папа хочет выехать пораньше. Кивнув, я поднимаюсь наверх и ставлю чашку с чаем на пол возле кровати. И снова ложусь. Мне необходимо секунду подумать. Не уверена, удастся ли мне полностью досмотреть продолжение сегодняшнего дня, но это так странно, когда знаешь, что будет дальше. Через пару часов мы с папой и мамой уложим мои немногочисленные пожитки в машину, помашем на прощание Беки, которой разрешили остаться дома, чтобы не пропускать хоккейную тренировку и ланч в городе с друзьями; затем мы прибудем в Ньюкасл, и мое сердце будет колотиться от ужаса, когда мы поедем по незнакомым улицам. А подъехав к моему новому дому, мы разгрузим машину, и я впервые в жизни останусь сама по себе – только я и мои новые соседи. На этом месте я словно получаю удар под дых, настолько сильный, что становится трудно дышать. Поверить не могу, что мне понадобилось столько времени, чтобы вспомнить. В тот день – самый реальный день – я впервые увидела Эда. Моего Эда, которого я оплакивала последние два месяца. Эда, чья смерть сломала меня, оставив потерянной и обозленной. Я перекатываюсь на бок, прижимая руки к животу и судорожно хватая ртом воздух. Неужели это значит… Мне страшно даже сформулировать мысль… Неужели это значит, что после двух месяцев скорби по Эду, после двух месяцев жизни с разбитым сердцем, двух месяцев отчаянных желаний потрогать щетину у него на подбородке, обвить руками загорелую шею и прижаться к нему всем телом, у меня появится шанс снова увидеть Эда? Похоже, я вот-вот потеряю сознание. В это трудно поверить, и тем не менее я не могу дождаться. Равномерное покачивание машины усыпляет меня, потому что, когда я открываю глаза, папа, оказывается, уже успел припарковаться. Мама с улыбкой поворачивается ко мне с переднего сиденья, и я оказываюсь в 1993 году, и у меня все хорошо, и я улыбаюсь маме в ответ. А потом я вспоминаю и снова начинаю задыхаться. – Милая, ты в порядке? Ты ужасно побледнела. Я выпрямляюсь, вытираю ниточку слюны в уголке рта. – Да, просто немного задремала. Извини. – Это меняет дело, – хмыкает папа. – Джон, оставь ее в покое. – Что? Она ведь еще подросток, а подростки всегда такие. – Папа кивает в сторону окна. – Посмотри, вот твой новый дом. Я бросаю осторожный взгляд на маленький домик с террасой, в котором буду жить весь следующий год. Дом я знаю как свои пять пальцев, и эта мысль вызывает у меня улыбку. Обшарпанная дверь открыта, оттуда выходит женщина средних лет и спешит к нам навстречу. – Привет… э-э-э? – С теплой улыбкой она протягивает папе руку. – Джон. – Папа отвечает ей крепким рукопожатием. – Джон Морган. А это моя жена Сандра. Они жмут друг другу руки, и женщина поворачивается ко мне: – Итак, ты, должно быть, Зои. Я мама Джейн. Кара. Очень рада тебя видеть. – Здрасте, – бормочу я, стараясь не показывать, что уже знаю, кто она такая. Мы заносим вещи внутрь и оставляем их в ближайшей комнате, в которой оказываемся. – Сейчас найду чайник. – Мама сдирает скотч с одной из коробок. – Не надо. Я уже приготовила чай. – Кара ведет нас на кухню. И пока мама с папой болтают с Карой, я прокрадываюсь наверх, чтобы осмотреться. А когда вхожу во вторую комнату, у меня перехватывает дыхание. Какая-то девушка, стоя спиной ко мне, аккуратно вешает джинсы в шкаф. Я вижу знакомые белокурые волосы, собранные на затылке в конский хвост. Она оборачивается посмотреть, кто там пришел; ее юное хорошенькое личико расплывается в широкой улыбке. – Привет, я Джейн. Ты, должно быть, Зои. Заходи. Присаживайся. Ой, если, конечно, найдешь куда. Она отодвигает в сторону ворох одежды, чтобы освободить мне место, я сажусь и пытаюсь сообразить, что можно сказать человеку, которого знаю как облупленного, но с которым, по идее, встречаюсь впервые. Боже, как жаль, что для таких случаев нет специального руководства, оно бы мне сейчас здорово пригодилось. – Очень приятно, что мы наконец смогли познакомиться. – Я осторожно усаживаюсь на край ее односпальной кровати. – Мне тоже. Я надеялась, что ты приедешь первой. Отлично. Все идет своим чередом. И пока никаких посторонних. Я оглядываю комнату и улыбаюсь: – Похоже, кроме нас, девочек тут больше нет. Интересно, а когда приедут остальные? Она пожимает плечами: – А бог его знает. Будем надеяться, что они не окажутся убийцами с топором. – Она подмигивает, я ухмыляюсь в ответ, нервный спазм в животе постепенно проходит. Это Джейн, моя лучшая подруга, с которой мы дружим почти двадцать лет. Так что не о чем беспокоиться. – Ты, случайно, не помнишь, как их зовут? Этих мальчиков. – Роб, Саймон и Эд, – слишком быстро выпаливаю я. На последнем имени мой голос слегка дрожит, и улыбка Джейн увядает. Однако через пару секунд Джейн снова широко улыбается: – Интересно, а нам удастся кого-нибудь из них подцепить? Ну, ты знаешь, я об этих романах с соседями по дому, которые хорошо начинаются, но плохо кончаются. А потом ты целый год страдаешь и чувствуешь себя неловко. Но без романа уж точно не обойдется, разве нет? По-моему, это закон жизни. – Угу, непременно. – Я чувствую, как горит лицо. Несмотря на отсутствие у меня энтузиазма, Джейн садится рядом со мной на кровать и продолжает: – Конечно, мой вопрос покажется тебе ужасно тривиальным, но хотелось бы узнать, что ты будешь изучать? Лично я – театральное искусство. Мама с папой хотели, чтобы я занялась чем-то более стоящим, но у меня мозгов не хватает. В любом случае, думаю, будет весело. – Французский и маркетинг. – Звучит убийственно скучно, и я уточняю для ясности: – Иностранный язык всегда пригодится, ну а кроме того, нужно приобрести специальность. – Я небрежно пожимаю плечами. – Ух ты! Девушка с амбициями. Мне нравится. – Она берет из кипы одежды свитер и начинает аккуратно складывать. – Ну а что еще? Как насчет музыки, кино, хобби? Парней? А ты не скрытая лесбиянка? Чемпионка по карате, помешанная на джазе? – Ха, об этом можно только мечтать. Не-а, на самом деле я жуткая зануда. И ужасно скучная. Впрочем, во мне есть что-то от рок-фанатки… – В подтверждение этого заявления я оглядываю свою одежду. – Что-то от зубрилки, а мой любимый фильм – «Назад в будущее», потому что, по-моему, было бы потрясающе иметь возможность совершить путешествие во времени, в прошлое… – Я замолкаю, неожиданно осознав скрытый смысл своих слов. – И нет. Никакого парня. Или девушки. – Конечно, у меня были парни, но сейчас как-то неловко о них говорить. Я делаю вялую попытку перевести разговор: – А у тебя? – Если честно, то похвастаться особо нечем. Родители наверняка сказали бы, что я бездарно растратила свои юные годы, распивая в парке и не заботясь об успеваемости, но сейчас все в порядке, потому что я здесь и они могут мною гордиться. – Она выразительно поднимает брови. – У меня был парень. Рич. Однако он уехал в Плимут, и я заявила ему, что нет смысла пытаться продолжать отношения, в связи с чем я, скорее всего, его больше не увижу. В любом случае, раз уж я здесь, у меня появился шанс встретить симпатичного и сексуального игрока в регби, да? – Она лукаво ухмыляется, но я не успеваю ответить, так как на лестнице раздаются чьи-то тяжелые шаги. Это Роб. Я сразу расслабляюсь. – Можно присоединиться или вход только для девочек? – спрашивает он, вваливаясь в комнату. – Входи, – отвечает Джейн. – А ты из них кто? – Я Роб, – ухмыляется он. – Самый красивый из них. Я улыбаюсь. Роб действительно красивый, но он жуткий бабник и еще до конца месяца успеет переспать чуть ли не с половиной первокурсниц. И, кроме того, он не Эд. – Очень приятно, красавчик, – говорю я. Он плюхается возле меня на кровать и небрежно вытягивает длинные ноги.