* * * Предатели Айя Субботина Часть 1. Глава 1: Анфиса Платье Светы мне жуть как велико. Портниха охает и вздыхает, чуть не проглатывая шпильки, всплескивает руками и нервно подбирает то тут, то там, пытаясь скрыть очевидные недостатки. Света выше меня. У Светы длиннее ноги и больше грудь. У Светы шире бедра. Но Света сейчас далеко — не достать, не догнать. Сестра, что же ты наделала? Зачем ты так со всеми нами? — Тушь потечет, — строго, словно генерал на плацу, командует мать. Подходит, резко и грубо, словно с куклой, опускает мои руки вниз, подальше от лица. — Тебе не стыдно сопли пускать? Мне очень стыдно. В мои-то двадцать шесть и с такими внешними данными вдруг отхватить самого Островского — это даже не удача. Это — чудо. Чудо для всех нас, потому что меня предложили наобум, просто так, вдруг согласится взять взамен красивой Некрасовой — некрасивую. Никто не верил, что согласится. А Островский посмотрел на меня, как барин на вошь, покрутил пальцем, чтобы показала себя со всех сторон, и сказал: «Беру». Даже для приличия не поторговался. Хотя мог. Ох, Светка, зачем ты так со мной? — Это никуда не годится! — вскидывает руки портниха и почему-то яростно трет и без того покрытые странными высыпаниями щеки. — Я просто… отказываюсь! Мать медленно поворачивает голову в ее сторону. Молча, как она умеет. Взгляд, от которого вянут цветы и замертво падают птицы. Вот так же она и на меня смотрела всю жизнь, потому что младшая «рожей не вышла», и у нашего бедного, но очень именитого семейства вдвое уменьшились перспективы снова заблистать в свете богатств наших с сестрой будущих мужей. — Ты дура? — спрашивает мать, чуть не кроша несчастную портниху взглядом. — Ты знаешь, за кого она выходит замуж? Знаешь, что с тобой сделает ее муж, если хоть в одной газете напишут, что невеста Островского была «недостаточно элегантна»? — Но я не… — лепечет несчастная женщина, боком подходя к небольшому возвышению посреди комнаты, на котором я уже битый час изображаю безмолвный манекен. — Я попробую, Инга Игоревна. — Нет, милочка, — щурится мать. — Ты — сделаешь на совесть. И у тебя в запасе целый час. Один великий генерал говорил, что за шестьдесят минут можно начать и выиграть войну. Ее любимая цитата. Я слышала ее так много раз, что даже пыталась найти первоисточник, чтобы узнать, кто же выиграл целую войну всего за один час. Так и не нашла. И поняла, что мать просто все придумала. Но ведь куда интеллигентнее прикрывать амбиции чьими-то цитатами, чем говорить об этом от своего имени. Мне так отчаянно хочется, чтобы она хоть раз оказалась в проигрыше, но и сегодня мать на высоте. Когда портниха заканчивает, платье сидит на мне так, словно сшито на мою маленькую грудь и узкие плечи. Ничего нигде не топорщится, не выпирает и не вздувается. Кружева лежат на коже, словно приклеенные. Мать отходит в сторону, обходит меня, осматривая, точно породистую кобылу. Морщится. Как обычно. Для нее все недостаточно идеально. Кроме Светланы. Которая очень идеально вышла замуж и сбежала за пару дней до свадьбы c Островским. — Неплохо, — выносит вердикт мать. И это чуть ли не самая большая похвала от нее, какую я слышала за всю свою жизнь. Так и хочется спросить, не распять ли себя в угоду ее планам на хорошую жизнь — может, хоть тогда на что-то сгодится и «паршивая овца». Но я молчу. Все уже решено. Все уже не имеет значения. Как сказал тот парень? Я вздрагиваю, словно колючий январский ветер пробрался под кожу и выстудил кости. «Ты нужна здесь только Деве Марии, детка. Христос, я слышал, родился глухим…» Глава 2: Анфиса Днем ранее В храме холодно, словно в склепе. Я медленно, на деревянных ногах иду по узкому проходу между ровными, словно под линейку, рядами тяжелых темных скамеек. Мне страшно. Мне так страшно, что хочется, как Света, бросить все и убежать. Далеко-далеко, в ту часть света, где я смогу забыть взгляд Островского и его это великодушное: «Беру!» Отмыться бы, содрать с себя вместе с кожей. Залить в уши расплавленный свинец, да только все равно ведь останется в памяти сухой голос и пустой взгляд. Разве что немного голодный. Разве мужчине под пятьдесят не должно быть все равно до… секса?! Я закрываю глаза, прошу Бога простить меня за непотребные мысли в храме его. Мне нужно помолиться. Сесть на скамью, собраться с мыслями и попросить себе еще немного храбрости. Своей уже совсем не осталось. Ноги, словно спички, выкручивает в обратную сторону, а в голове вертится заевшей пластинкой: «Это не твоя ошибка, не твой грех, не тебе за него на крест…» А кому же еще? Когда в семье голод — на убой пойдет даже паршивая овца. Я останавливаюсь, когда замечаю прямо перед алтарем высокую мужскую фигуру. Не сразу понимаю, почему испытываю прилив негодования — не все ли равно, кто пришел к Богу в тот же поздний час, что и я? Но я пришла с просьбами, а этот — с сигаретой и бутылкой абсента. В свете свечей зеленая жидкость отдает желтизной первосортного яда. Мужчина лениво, как будто ему невыносимо наскучила жизнь, подносит сигарету ко рту, затягивается и, запрокинув голову, выдыхает дым под потолок.