– Эх… – прикрывает глаза от усталости Виктор Андреевич. – Девчонка ты совсем. Хотел сообщить тебе, когда все срастется, но скажу сейчас. – Что? – недоуменно вглядываюсь в его хитрое выражение лица. Вроде и без сил он, тело слабое. А иногда, как взглянет, так жутко становится. – Отца твоего ищу. Нанял частного детектива. – О, – изумленно прикрываю рот ладонью. – Думаете получится? Я о нем ничего не знаю. – Всё получится. Жалко мне тебя. Я помру, совсем одна останешься. Спутаешься со своим тупоголовым Артемкой, он тебя по миру пустит. – С ним не свяжусь, – возражаю. – Обещаю. – Ладно. Пока сильно не радуйся. И приходи почаще. – Я приду, обещаю, – меня одолевает какой–то приступ нежности, и я хватаю отчима за руку. – Вы только живите, дядя Витя. Он ласково гладит меня по волосам, едва дотянувшись. – Еще бы пожил, но мои легкие-заразы не хотят. А ты давай не дури, девочка. Нечего по чужим людям носиться, возвращайся к себе домой. Я тебя не выгонял, сама ушла. Вся в мать гордячка. – Я ушла, потому что не оправдала ваших ожиданий. Подумав, добавляю: – Ничьих ожиданий не оправдала. И вам не помогла, и… – Ну–ну, выше нос. Еще около получаса провожу в больнице, а потом еду к Елене Степановне, которая по доброте душевной поселила меня в гостиной, на старом продавленном диване. Может, и правда вернуться к себе? Забрать Тасю и собак обратно. Начать жить дальше. Забыть обо всём?! Не простит он. Чересчур принципиальный. Никогда не поверит, что до конца я так и не смогла его предать. Да, хотела. Себя, конечно, предательницей считаю. Да и доказательства железобетонные – проклятая папка с копиями документов Шацкой. Я долго злилась на эту пачку бумаг, словно она виновата. Но осознание пришло позже – правда все равно бы вылезла наружу. Рано или поздно Арсений бы все узнал. Хотя бы про моё липовое образование. Но, как дура, еще на что–то рассчитываю… Вместо того чтобы мыслить реально, я уже больше недели, как вернулась от Надежды Георгиевны, пытаюсь застать его на лестничной клетке. Каждый вечер подолгу брожу с Кнопкой возле подъезда, но, как назло, встретить Долинского не получается. О чем я мечтаю? Чем сейчас живу? Одной лишь мыслью, что Арсу настолько же плохо без меня, как и мне без него. Надеюсь, он в первую очередь, позволит себе меня простить. Да хотя бы выслушать. Пусть кричит, ругается, оскорбляет. Что хочет делает! Я просто хочу, чтобы мой любимый человек дал нам еще один шанс. Шанс ни мне… Нам. В маршрутке довольно холодно и пахнет перегаром. Недовольно скашиваюсь на сидящего рядом мужчину и зажимаю нос рукой. Кое–как высиживаю, чтобы не вылететь раньше своей остановки, а когда наконец–то добираюсь до неё, практически вприпрыжку бегу к Елене Степановне. В осенней легкой одежде холодно и это еще один повод встретиться с Долинским, потому что мои вещи до сих пор у него. Подлетая к подъезду, глазам своим не верю. Белый мерседес стоит на месте. В полнейшей эйфории несусь на третий этаж и нетерпеливо жму на звонок замерзшей рукой. Кусаю губы и ладошками растираю щеки. Дверь открывается, я наконец–то вижу его и неуклюже, виновато улыбаюсь. Арс почти не изменился. Чуть загорел, как будто только что прилетел из отпуска. На нем все та же футболка и домашние спортивные брюки. Это так привычно и знакомо, что я даже немного не верю в своё счастье. Арсений, кажется, как и я зависает, жадно осматривает мои убитые сапоги, худые коленки и распахнутое пальто, а потом… из-за его спины появляется девушка в домашнем платье, похожем на кимоно. Перевожу ошеломленный взгляд с Арса на загорелое лицо блондинки. Пытаюсь набрать побольше воздуха в легкие, но не выходит. Ногти вминаются в ладони с такой силой, что становится смертельно больно. Больно везде. Клиническая смерть. Конец. Наверное, так это называется. – А ты говорил, доставка приехала, – разочарованно тянет девушка, располагая ладонь на мужском плече. Кажется, я никогда это не развижу! Хрупкая, ухоженная рука на его плече… Прямо на шраме, скрытым под футболкой… Прежде чем успеваю что-то сказать, Арсений отмирает, и его глаза превращаются в лёд. Холодные светло-синие льдинки, пронзающие моё истекающее кровью сердце. – Квартирой ошиблись, – выговаривает он тихо и захлопывает дверь перед моим носом. Глава 30. Арина В полнейшем смятении спускаюсь на этаж ниже и открываю дверь, ведущую в квартиру Елены Степановны. Получается это не сразу, потому что ключ никак не попадает в замочную скважину. Здесь достаточно уютно, хотя ремонт выглядит несвежим. Мебель тоже не новая, но в этих стенах меня до сегодняшнего дня останавливало две вещи. Во-первых, близость к Арсению, хоть какая-то надежда на воссоединение. А ещё то, что рядом со мной был понимающий, добрый человек. Именно соседка Долинского придала мне веры в себя. В квартире тихо, так как её хозяйка в это время всегда отправляется на ежедневную прогулку. После операции врач рекомендовал разрабатывать ногу. С грохотом запираю дверь и швыряю сумку. Пытаюсь снять сапоги, но не получается. Руки настолько дрожат, что даже собачку на замке уловить не могу. Опустившись на пуфик возле входа, закрываю лицо ладонями. В глазах стоит эта блондинка. Он. Его взгляд. Боже. Я отказываюсь в это верить. Пока я мечтала о том, что Арс найдёт в себе силы простить меня, он… уехал отдыхать с новой девушкой. У него отношения?! Вот так? А как же я? Любовь, о которой он говорил?! Разве настоящие чувства так быстро проходят? Всю неделю его не было. Может мои мозги и не такие грандиозные, как у членов семьи Долинских, но два плюс два я складывать умею. Он с ней спит. В дверь настойчиво стучат, и я подскакиваю, ожидая увидеть Елену Степановну. Открыв замок, отхожу и шокировано вскрикиваю, когда оказываюсь в захвате сильных рук. В нос проникает аромат мужской туалетной воды. Арсений в том же пуховике, в котором отправился в ту ночь к отцу. Наверное, сказал своей девушке, что вышел по делам. Как-то оправдался перед ней. Да зачем я вообще об этом думаю?! Он тоже предатель. Не меньше, чем я. Даже больше. Потому что, когда я согласилась помочь дядя Вите, я Арсения ещё не знала. А он… говорил, что любит. Долинский больно сдавливает локти и упирает моё тело в стену. Его глаза больше не холодные, в них агрессия, перемешанная с бешеным, опасным пламенем, которым он старается меня продавить. – Не трогай меня, – кричу вырываясь. – Больше никогда меня не трогай. – Не ори, – говорит он стальным голосом. – Зачем приходила?