Следователь не отреагировал на его замечание. Он рассматривал свою руку, так как после нанесенного им удара, он сильно рассек костяшки пальцев об его зубы. Павел продолжил читать, отмечая про себя все неточности замеченные им в протоколе. Попросив ручку, он стал писать свои возражения на протокол. Лишь только убедившись, что все неточности, замеченные им в протоколе, учтены, он расписался. Он, молча, положил протокол на стол и поднял глаза на следователя. — Запомните Лавров, я сделаю все, чтобы посадить вас в тюрьму и надолго, — произнес он. — Есть у русских такая пословица, что не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Поживем, увидим. Следователь вызвал в кабинет конвой и приказал отвести его в камеру. * * * Лавров зашел в камеру и лег на свое место. — Ну и как? — поинтересовался у него Игорь. — Что, как? — переспросил его Павел. — Я смотрю, у тебя губа разбита. Били что ли? — Нет гладили. Этот сука следователь, хочет на меня повесть эти два преступления. У самих ничего нет, но все равно, пытаются повесить. Игорь слез со своей койки и присел рядом с Павлом. — Слушай, Павел, я бы тебе посоветовал занять другую тактику общения с операми. Ты согласись, скажи, да я завалил их. Пойми, все решается не в этих кабинетах, а в суде. А, ты в суде и заявишь, что понятие не имеешь об этих преступлениях. Что били тебя, и ты вынужден был признаться в совершении этих преступлений. Павел удивленно посмотрел на Игоря. — А, ты в свидетели пойдешь? Могу я на тебя рассчитывать или нет? Теперь уже Игорь удивленно посмотрел на Павла. — Ты, знаешь Павел, я, наверное, не смогу быть твоим свидетелем. Меня на днях нагонят в тюрьму, а там суд и зона. Помимо этого, я всегда придерживался одного правила, это не быть свидетелем. Я из блатных, а мы против закона. Не могу же я менять свои принципы. — Понятно. А, я вот слушая тебя, так рассчитывал на твою помощь. Вот скоро сутки, как мы все вместе. Рамиль ты говоришь, сгорел на краже, а ты за что здесь? — Да мы с ребятами хату выставили. Вещи уже собрали, а тут хозяйка. Вот я ее пером в бок и саданул. — Понятно. А на чем погорел? Не сам же пришел сдаваться? — Да, дружок сдал меня. Сам погорел на краже. Стали его крутить, а он взял и меня запалил. — Понятно. По-крупному ты залетел. Червонец, наверняка потянешь. Игорь вздохнул тяжело и посмотрел на Павла, словно ожидая от него каких-то вопросов. Однако, Лавров и без него знал, что ему делать дальше. Он подошел к двери и стал стучать в нее. — Что нужно? — спросил контролер. — Сейчас, ты у меня достучишься. Он открыл «кормушку», через которую подается пища, и посмотрел на Лаврова. — А, это ты «Душман»? Что тебе нужно? — Дай, мне пожалуйста бумагу и ручку. Хочу написать жалобу прокурору республики. Створка закрылась, и до ушей Павла донеслись удаляющиеся шаги контролера. «Пошел советоваться с руководством, — подумал Павел. — Ладно, еще молчат и не говорят, что я служил в милиции, так как на основании, действующего закона, содержать бывших работников правоохранительных органов и обычных арестованных в общих камерах не разрешается». Прошло минут пятнадцать, створка открылась. — Вот, возьми. Пиши. Сегодня вечером передадим ее дежурному сотруднику прокуратуры. Павел взял лист бумаги, ручку и сев за стол начал писать. * * * Лавров шел по улице, чувствуя на себе пристальный взгляд оперативника, который приклеился к нему от самых ворот изолятора временного содержания. Вчера вечером, его привели к начальнику криминальной милиции Новикову. — А, ты оказался проблемным человеком, Лавров, — произнес Новиков, когда Павел присел на стул. Он промолчал на эту реплику. Ему не хотелось, не только спорить с ним, но даже разговаривать. — «Душман»! Давай, поговорим на чистоту. Неужели ты не понимаешь, что ты рано или поздно проколешься? Не может же тебе все время вести, когда-нибудь это везение закончится, что тогда? — Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите. Что вы от меня хотите? — «Душман»! Послушай, мой добрый и бесплатный совет. Уезжай из города. Неужели ты не понимаешь, что ты лишний в этом городе. Может, ты действительно герой, афганец, но это здесь не самое главное. Ты мешаешь спокойно жить многим людям, в том числе и мне. — И чем я вам мешаю Владимир Иванович? У вас своя жизнь, у меня своя. Мы, по-моему, пока нигде не пересекались, чтобы я вам мог в чем-то помешать. Новиков пристально посмотрел на него. — Я тебе еще раз говорю, уезжай. Так будет лучше для тебя, а иначе я тебя посажу. Лавров невольно усмехнулся и задумался. Он не знал, стоит ли ему озвучивать то, что он знал об этом человеке или нет. Прикинув про себя, что сейчас это не так главное, он промолчал. Новиков по-своему оценил молчание Лаврова. Он посчитал, что сказанное им, заставило его задуматься. — Ну, ты сам подумай, «Душман». У тебя в городе больше никого нет. Ты один, как перст. Что тебя здесь держит? — Что меня здесь держит, спрашиваете вы? Я скажу честно, память и месть, — коротко ответил Павел и посмотрел на Новикова. Тот не ожидал подобного ответа от Лаврова. Он на какой-то миг растерялся, а затем его лицо исказила кривая улыбка. — Я так и думал, что это ты убиваешь этих людей. Ты маньяк, «Душман». Самый настоящий маньяк. — Скажите мне, разве я не имею право это делать? За что они убили мою девушку. Разве она была виновата в том, что я задержал и расколол «Кактуса». Я понимаю, что это эксцесс исполнителя, что он не должен был убивать ее, но он все-таки убил. Ведь этот Гришин выполнял указание тех лиц, которым я мешаю жить. Так почему вы его тогда не посадили? Почему из моего сейфа пропали документы, а взятый вами протокол допроса «Кактуса» бесследно исчез? Кто его уничтожил, Владимир Иванович, случайно не вы? Вся эти люди виноваты в смерти моей девушки и матери, начиная с «Жана» и кончая вами. Так знайте, что я не успокоюсь до тех пор, пока все вы ходите по этой земле. Вы им передайте, что скоро я доберусь и до них. Это вы и ваши друзья сделали из меня карателя, поэтому вы все и боитесь меня. Новиков не знал, как реагировать на слова Лаврова. В принципе это было его признание в совершении этих преступлений. Однако, он почему-то не догадался зарядить свой магнитофон и теперь это признание остается лишь словом и ничем больше. Он посмотрел на Лаврова и сразу понял, что ничего подобного он больше никогда не услышит. Он невольно вспомнил испуганное лицо «Жана» и его слова об этом человеке. Он действительно представлял большую опасность не только для бандитов, но и для него лично. Владимир Иванович впервые за все это время почувствовал реальную опасность, исходящую от этого парня. «Если он действительно пойдет по цепочке, то непременно выйдет и на меня. Почему он обратился ко мне, со словами, чтобы я предупредил всех их, в том числе и „Жана“, что он не остановится. Выходит, он знает или догадывается, что я связан с „Жаном“ — подумал он. — Теперь, уже нужно думать мне, как избавиться от этого парня». — Значит, не договорились, — произнес Новиков. — Мне очень жаль. Он вызвал конвой и попросил его отвести Лаврова в камеру. * * * Отсидев в камере трое суток, он был освобожден. За все это время с его один раз допросил следователь прокуратуры, не считая его разговора с Новиковым. Он вышел из здания городского УВД и сразу же направился в столовую авиационного института. Пообедав, он вышел из столовой и медленным шагом направился в сторону улицы Баумана. То, что за ним неотступно движется оперативник, он уже знал, так как хорошо запомнил лицо этого парня. Лавров пересек улицу Ленина и стал спускать вниз по Чернышевского. Он не заметил, как наступил на ледышку и, хватая воздух руками, упал на заснеженный тротуар. Он моментально почувствовал, как его тело пронзила сильная боль. Он с трудом поднялся с тротуара и хромая, побрел дальше. Лавров вышел на улицу Баумана и, свернув направо, направился к остановке троллейбуса. Он оглянулся назад, парень, словно приклеенный шел за ним, стараясь держать необходимую дистанцию. «Это хорошо, что они повесили за мной хвост, — подумал он. — Непонятно, на что они рассчитывают? Думают, я, как выйду из камеры, так сразу же побегу кого из них убивать. Пусть походит немного, потаскаю его с недельку, а там посмотрим». Он зашел по дороге к дому в магазин. Пройдя по отделам магазина, он купил все необходимое и направился домой. Около подъезда он снова оглянулся и, увидев всю ту же знакомую фигуру, вошел в подъезд дома. Раздевшись, он прошел на кухню и начал готовить себе ужин. В прихожей настойчиво зазвонил телефон. Павел вытер руки кухонным полотенцем и направился в прихожую. — Привет Павел, это Громов, — услышал он голос отца Надежды. — Ты знаешь, мы с женой на тебя в обиде. Что мы тебе такого сделали, что ты забыл о нас. Прости, может, я что-то не так тебе сказал или сделал, но ты поступаешь не хорошо в отношении нас. — Простите меня, Гаврил Семенович, — начал оправдываться Лавров, понимая, что тот абсолютно прав. — Кручусь, как могу. Вы же сами хорошо знаете все. Пока я валялся в больнице, меня почему-то уволили с работы. Кто-то похитил из моего сейфа документы, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы обвинить меня в халатности и превышения должностных полномочий и нарушения законности. — Слышал я о твоих приключениях, но это не дает тебе оснований забывать нас стариков. Сколько ты у нас не был? Вот и я говорю, что около пяти месяцев. Так, что приходи завтра, жена испечет пироги, посидим, поговорим по душам. — Хорошо. Завтра обязательно зайду ближе к вечеру. — Вот и договорились, — произнес Громов и положил трубку. Павел вернулся на кухню и прежде чем заняться приготовлением ужина, подошел к окну и слегка отодвинул краешек занавески. В дальнем конце двора стояла незнакомая ему «шестерка», окутанная клубами выхлопных газов.