* * * В ночь накануне отъезда в Бургем я побывал в беббанбургской часовне. Нечасто я ходил туда, и уж тем более с охотой, но Бенедетта попросила, и потому я повел ее в холодную ночь к маленькому храму, стоящему рядом с господским домом. Я предполагал, что мне просто придется потерпеть, пока она помолится, но обнаружил, что Бенедетта обстоятельно подготовилась к визиту, потому как в часовне нас ждали широкое мелкое блюдо, кувшин с водой и фляжка. Алтарь освещали свечи, замерцавшие, когда порыв ветра ворвался в открытую дверь. Бенедетта закрыла ее, набросила капюшон плаща на темные волосы и опустилась на колени перед блюдом. – У тебя есть враги, – с горечью произнесла она. – У всякого мужчины есть враги, иначе он не мужчина. – Я защищу тебя. На колени. Я неохотно, но подчинился. Мне ли привыкать к женщинам и магии? Гизела бросала рунные палочки, чтобы предсказать будущее, моя дочь использовала заклятия, а давным-давно в одной пещере мне были ниспосланы сны. Колдуны есть и среди мужчин, конечно, и мы их боимся, но женская магия более тонкая. – Что ты делаешь? – спросил я. – Тише! – Она налила воду в мелкое блюдо. И продолжила негромко: – Il malocchio ti ha colpito. Я не стал спрашивать о значении этих слов, так как понимал, что они обращены скорее к ней самой, чем ко мне. Бенедетта вытащила пробку из фляжки и очень осторожно влила в воду три маслянистые капли. – Теперь жди, – велела она. Капли растекались, поблескивая, образуя фигуры. Ветер стонал под крышей часовни, дверь поскрипывала. Волны бились о берег. – Есть опасность, – сказала итальянка, глядя на масляный узор. – Опасность всегда есть. – Дракон и звезда, – произнесла она. – Они пришли с севера? – Верно. – Однако опасность грозит с юга. – В тоне звучало удивление. Она ниже склонилась над блюдом, и капюшон закрыл ее лицо. Женщина снова замолчала, потом махнула мне: – Подойди ближе. Я подполз на коленях к ней. – Нельзя мне поехать с тобой? – с мольбой спросила она. – Если там опасно? Нет. Бенедетта приняла ответ, хотя и осталась недовольна. Она и прежде упрашивала взять ее собой, но я строго-настрого запретил своим воинам брать женщин и не мог сделать исключение для себя. – Не знаю, подействует ли это, – пробормотала итальянка. – Это? – Hai bisogno di farti fare l’affascinò. – Она поглядела на меня и нахмурилась. – Я должна защитить тебя при помощи… – Бенедетта запнулась, подбирая слово. – Чар? – Заклинания? – Вот только женщина, – тон ее по-прежнему был печальным, – способна сотворить его лишь три раза в жизни. Всего три! – А ты уже использовала три раза? – Я наложила три проклятия, – подтвердила Бенедетта. – На работорговцев. Три проклятия. Еще девочкой ее обратили в рабство. Пройдя через весь христианский мир, она оказалась в холодной, дикой Британии, где превратилась в невольницу третьей жены короля Эдуарда. Теперь ей выпала судьба стать моей спутницей. Бенедетта перекрестилась: – Однако Бог может дать мне сотворить еще одно заклинание, потому что это не проклятие. – Надеюсь. – Господь милостив. Он дал мне новую жизнь, и я встретила тебя. И не оставит меня теперь одну. – Она коснулась пальцем масляного пятна. – Ближе. Я наклонился ниже, и Бенедетта дотронулась испачканным в масле пальцем до моего лба. – Вот и всё. Когда почувствуешь, что опасность близка, тебе нужно будет сплюнуть. – Просто сплюнуть? – Я хмыкнул. – Сплюнуть! – выпалила она, рассердившись на мою усмешку. – Думаешь, Богу, ангелам и демонам что-то большее нужно? Им ведомо, что я сделала. Этого довольно. И твои боги, они тоже знают! – Спасибо, – смиренно произнес я. – Ты вернешься ко мне, Утред Беббанбургский! – Вернусь, – пообещал я. Если только не позабуду сплюнуть. * * * Никто из нас не знал, где находится Бургем, но перепуганный поп, доставивший в Беббанбург вызов, заверил меня, что это в Камбрии. – Думаю, Бургем расположен где-то к северу от Мамесестера, лорд. – К северу от Мамесестера много чего расположено, – огрызнулся я. – В Бургеме монастырь есть, – с надеждой пробормотал поп, но, когда я ничего не ответил, сник. А потом вдруг просиял. – Кажется, там поблизости битва была! – Кажется? – Думаю, да! Я слышал про это. Люди говорили, что это была твоя битва. – Он улыбнулся так, будто ожидал, что я улыбнусь в ответ. – По их словам, ты одержал важную победу! На севере, близ великой стены. Говорят, ты… – Голос его ослабел. Единственная подходившая под описание битва состоялась в Хеабурге, и потому, следуя расплывчатым указаниям попа, мы поскакали на запад вдоль древнеримской стены, пересекающей Нортумбрию. Погода испортилась, с шотландских гор пришел промозглый холодный дождь, и мы медленно продвигались вперед по возвышенностям. Однажды на ночь мы встали лагерем на развалинах каменного римского форта, одного из бастионов великой стены. Я сидел под прикрытием осыпавшейся стены, вспоминая ожесточенную битву под укреплениями Хеабурга. Дождь норовил залить наши костры, и едва ли кто из воинов крепко спал в ту ночь. С рассветом небо прояснилось, робко выглянуло солнце, и вместо того, чтобы идти дальше, мы провели утро, обсушивая одежду и чистя оружие. – Сдается, мы опоздаем, – сказал я Финану. – Впрочем, мне дела нет. Но не сегодня ли праздник того святого? – Да вроде так. Не уверен. Завтра, может быть? – Кто он хоть был-то? – Отец Кутберт сказал, что это был дурачок-свинопас, ставший папой. Зефирин Глупый. Я рассмеялся, потом понаблюдал как стервятник парит в полуденном небе. – Думаю, пора выступать. – Мы идем в Хеабург? – уточнил Финан. – Куда-то туда, – ответил я. У меня не было желания возвращаться в то место, но если поп был прав, то Бургем лежал южнее, так что мы последовали по неровной тропе через скалистые холмы и провели ночь в долине Тинана, под укрытием густого леса. На следующее утро под моросящим дождем поднялись из долины, и на далекой вершине холма я увидел Хеабург. Солнечный луч освещал древний форт, оставляя в тени римские рвы, в которых нашли гибель столь многие из моих людей. Рядом со мной скакал Эгил. Про битву под Хеабургом он не проронил ни слова. – Чего нам ожидать в Бургеме? – спросил мой друг. – Неприятностей. – Ну, значит, ничего нового, – мрачно процедил Эгил. Это был высокий, приятной наружности норманн с длинными светлыми волосами и здоровенным, как корабельный штевень, носом. Эгил – странник, обретший дом на моей земле и плативший мне дружбой и преданностью. Он сказал, что обязан мне жизнью, потому как я спас его младшего брата Берга от жестокой смерти на валлийском берегу, но думаю, мы давно уже были квиты. Эгил остался, полагаю, потому, что я пришелся ему по душе, как и он мне. – Говоришь, у Этельстана две тысячи воинов? – осведомился он. – Утверждают, что так. – Если мы ему не по душе, то окажемся слегка в меньшинстве, – промурлыкал Эгил. – Так, самую малость.