– Своим ничего не грозило. Они там втроем были. Тройной щит, особенно с участием господина Илма, надежнее любой крепостной стены. Чугунные ядра в лепешку плющит. А вот охрану княжескую мгновенно смели бы. И люди погибли бы. Филиппа в Сенеже любят. Могли кинуться защищать. Ярмарочная толпа. Женщины. Дети. Да что тебе объяснять. Ты человек опытный. – Угу. – Рыжую я просто запру. Давно об этом мечтал. Пусть сидит в замке. Но Ивар – здешний травник, по призванию, по наследству, по сути. Запрети я ему покидать замок, он просто не станет меня слушать. Ходить за ним хвостом я тоже не могу. Люди не поймут, да и он никогда не согласится. Он считает, что сам может себя защитить, и это вполне справедливо. Но, чтобы отразить опасность, надо ее видеть, узнавать в лицо. А он… Про таких у нас в Пригорье говорят – по облакам гуляет. Все у него добрые, все хорошие, как у твоей Аннушки. – Ясно. Хотите, чтоб я прикрывал ему спину? – Что ж. Ты многое умеешь и, главное, чуешь угрозу. Частенько даже там, где ее нет. Ну что, берешься? Плата хорошая, как у княжеского телохранителя. – Ладно. Идет, – поразмыслив, решился Оберон. – А как же Нюська? – Мы будем делать все, что возможно. Дадим тебе еще немного времени. Думай! Спасти ее можешь только ты. Кстати, крайны по-прежнему должны тебе желание. – А, – решился Обр. – Так это просто. Скажите вашему лесу, что я свой. – Чего-чего? – Ну, здешний лес со мной говорить не хочет. Вы же его хозяева. Скажите ему, что я свой. Крайн некоторое время разглядывал его, по-птичьи склонив белую голову. – Не понимаю, – наконец, сообщил он. – Ничего. Совсем. Обр знал, что ему никто не поверит. Но тоска по лесу оказалась сильнее стыда и страха. Как мог, запинаясь на каждом слове, рассказал все. – Во-от как, – протянул крайн, – а говорил: ничего не умею. Кто ты, Оберон Александр? Ты, друг мой, умеешь такое, что здесь никому и не снилось. – Но я же слышал, как этот ваш Ивар… – Пел для Пригорского леса. Все верно. Но это иное. Понимаешь, мы поем для них, для гор, лесов и полей. Но они никогда не отвечают. Никто, никогда не говорил с лесом, как ты. Я, конечно, исполню твою просьбу. Это не трудно. Эй, лес, он свой! – И все? – Ладно, скажем то же самое, только красиво. Крайн поднялся, запрокинул голову к пробивающимся сквозь кроны лучам. – Повелеваю лесам Пригорским и Заозерским, Сенежским и Пореченским считать Оберона Александра своим отныне и во веки веков. Ну как, помогло? – Да, – прошептал Обр и стал шелестящей зеленой хвоей, кустами брусники, греющимися в теплых солнечных пятнах, могучим и счастливым Пригорским лесом. Господин Лунь присел рядом и долго глядел на него. – Кто ты, разбойник? Кто ты на самом деле? Глава 17 – Ты хоть меня не позорь, – мрачно сказал господин Ивар, – рожу умой. Патлы в хвост подбери. Будем говорить, что ты мой ученик. Вроде как подмастерье. – Че? Да я в этом деле ни ухом ни рылом! Если только рану на скорую руку перевязать. – Ежели скажем, что ты со мной для охраны ошиваешься, люди насмерть обидятся. Работа оказалась тяжелой, почти непосильной и безумно опасной. День первый. Село Стрелицы. Роды. Принес пять ведер воды. Две охапки дров. Затопил баню. Потом три часа сидел на крыльце, слушал вопли роженицы и уговоры Варки-травника. День второй. Деревня Овсяницы. Роды. Принес три ведра воды. Две охапки дров. Затопил баню. Сидел, слушал вопли. День третий. Деревня Добрицы. Роды. Ведра. Дрова. Баня. Вопли. День четвертый. Деревня Кресты. Все то же. Плюс тяжкий бой с какой-то визжащей бабой, которую господин Ивар выставил на двор и велел ни под каким видом не пускать внутрь. Отделался расцарапанной рожей. Царапины господин Ивар вылечил моментально, так что, можно сказать, обошлось без потерь. День пятый. Пригорские жители плодились, как зайцы летом. Роды – дрова – вода – баня – вопли. С раннего утра в знакомых Столбцах, после обеда и до глубокой ночи в Перебродах. В Столбцах удалось немного развлечься. Успокоил молодого мужа, который со страху так напился, что потерял всякие берега. Правда, потом пришлось выслушать выговор от господина великого травника. Мол, бить надо было аккуратней, а то теперь роженица увидит эту морду и напугается. А ей нельзя. Молоко пропасть может. В деревнях, селах и маленьких деревушках, стоявших среди лесов над быстрыми речками, кроме рожающих баб, водились детишки с заушницей, криксой и золотухой, парни с выбитыми из плеча руками, мужики с прострелом и выпавшей грыжей. Попадалась и белая горячка. На седьмой день случилось самое страшное. К мирно посиживавшему в тени плетня Обру подкрались и набросились три девицы, наряженные будто на праздник. Целый час пришлось отвечать на вопросы, где господин Ивар, да когда он выйдет, да правда ли, что в него стреляли, да верно ли говорят про невесту-красавицу, что он принес из-за гор. После этого Оберон не выдержал и вечером отыскал господина Луня. – Вы зачем меня к нему приставили? – Помнится, мы все уже обсудили. – Ну да, он нуждается в охране. Сильно нуждается. В страшной опасности парень. Еще бы. Все пригорские девки за ним, как за дичью, гоняются. Я с девками воевать не обучен. – Хм. – Да там все на него молиться готовы. Руки ему целовать. Или башмаки. Или следы его на дороге. Только и думают, как бы угодить получше. Да они любого, кто ему чего-нибудь сделает, не просто порвут. Они… – Кажется, я уже упоминал, что никому не могу доверять. Кроме того, сейчас он тебе нужен ничуть не меньше, чем ты ему. – Зачем он мне? В ответ крайн только улыбнулся печально, и все осталось по-старому. * * * Городки, деревушки, леса и дороги, хворые ребята, бабы и мужики. К иным Варка отправлялся, сверяясь со своими растрепанными записями, которые, чтоб не потерялись, прикалывал кинжалом к столу в любимой лаборатории. К другим срывался хоть днем, хоть ночью по записке, полученной голубиной почтой. Обр честно таскался за ним, хотя пользы в этом никакой не видел. Времени на дорогу не тратили. Оказалось, что почти до любого места можно добраться, просто шагнув с каменистого взгорья под лиственницей. Оберон быстро ко всему привык и ничему не удивлялся. Лишь от деревни к деревне ходили пешком, торной дорогой или лесными тропами. Обр вполне мог бы завести себе хорошие сапоги, но ходил босиком, радуясь мягкой дорожной травке, теплому песку, пружинящим под ногами моховым кочкам. Великий травник господин Ивар, он же Варка, спутником оказался хорошим. Ходил без спешки, но споро, говорил мало. Про себя ничего не рассказывал, но и Обра ни о чем не расспрашивал. Ни родом, ни положением не кичился, на Обра как на низшего не смотрел, укорять ничем не пытался. Еду, которую то и дело навязывали им сердобольные хозяйки, делил честно. Неплохой оказался парень, даром что белобрысый. На вид и не скажешь, что у него крылья и всякое такое. Ходил-то он по земле, как все люди. Лишь иногда исчезал, не позвав Оберона. И тогда уж ясно было – улетел, отправился лечить куда-то далеко, к границам княжества, например в Поречье, куда иначе не доберешься. Как раз там, по мнению Обра, было опасней всего, но Варка Обровым мнением не интересовался. Впрочем, Оберон особо не огорчался, целый день сидел с Нюськой, которая то ли спала, то ли просто от слабости даже век не могла поднять. Рассказывал ей все подряд. Чего видел, чего слышал, чего разузнал. Иногда она отвечала, иногда нет, но он все равно рассказывал. Странная такая жизнь. Тихая, сытая, спокойная. Вот только душа болит. Да еще спать хочется. Сил никаких нет. Так он размышлял, яростно борясь с дремотой в высоких, чисто прибранных покоях Бреннской ратуши, старательно подставляя лицо легкому сквозняку, который просачивался в широко раскрытое окно. Из окна открывался расчудесный вид на реку и красные башни Бренны Приречной, города не столичного, но большого, торгового и весьма богатого. Рядом клевал носом лучший травник по обе стороны гор. Весь вчерашний день и большую часть ночи они провели в здешнем сиротском приюте. Среди сироток вдруг открылась та самая горячка с красной сыпью, от которой Обр чуть не помер в детстве. Варка обозвал ее как-то по-мудреному, после чего началось форменное светопреставление. Полночи Оберон провозился с котлами, в которых кипело, вываривалось белье и ветхая детская одежонка, собственноручно скоблил, поливая какой-то едкой гадостью, полы, столы и лавки и с огромным удовольствием дал по морде начальнику сего заведения, который, как оказалось, не столько пестовал и питал несчастных сироток, сколько питался сам. И вот теперь было совсем невмоготу. Хоть веки пальцами подпирай. Варка еще крепился. Время от времени издавал какие-то осмысленные звуки и даже ухитрялся складывать их в слова. В обширном покое находилось еще дюжины две ученых травников, деревенских знахарок и повитух. Самый нудный из них стоял посредине, у небольшой кафедры и бубнил что-то про отвар сушеницы болотной. Прочие прилежно внимали. Смысл этого собрания, как понял Обр, заключался в том, что великого травника, каким бы шустрым и семижильным он ни был, на всех не хватало. Секретами в среде травников делиться не полагалось, но непоколебимый господин Лунь как-то сумел переломить всеобщее упрямство и повелел устраивать подобные сборища хотя бы раз в полгода, дабы всякий мог спросить совета у самого господина Ивара, а также поведать о собственных достижениях. Он-то повелел, а слушать про сушеницу болотную пришлось Варке с Обром. – Я закончил! – возвестил занудный старикан. Все с облегчением зашевелились. – Очень хорошо! – встрепенулся Варка. – А что вы думаете об использовании в качестве кровоостанавливающего средства гусятника полевого? И понеслось. Закипело как в котле. Великий травник что-то разъяснял, ему возражали. Сначала почтительно, потом не очень. Посыпались рассказы о трудных больных или, как они тут выражались, любопытных случаях. Варка чувствовал себя во всем этом как рыба в воде, проснулся совершенно и явно проводил время с пользой. «А вот интересно, – лениво думал Обр, щурясь от далекого водяного блеска, – когда он вообще живет? Ну, так, для себя. По кабакам пройтись, пива выпить, с девкой всерьез закрутить, да просто поспать подольше». Других развлечений Оберон придумать не смог, но господин великий травник и этого не делал. Вечно то с больными, то зелье варит, то книжками обложится, сидит, шуршит страницами, кончик хвоста своего белобрысого в пальцах крутит. Значит, не ладится у него. Как с Нюськой. Денег за работу, как лопух последний, никаких не берет. Разве что с городских, богатых, да и то если сами предложат. Работает за спасибо. Если же спасибо не говорят, обходится и так. Может, это и есть «отдавать», – закопошилась в головке вялая мыслишка, – может, господин Лунь нарочно… Но обдумать все это Обр не успел, потому что заснул окончательно. * * * – Эй, проснись! Тоже мне, охранник. Прямо на посту дрыхнет.