– Откуда… Это же Злое море. Да ты не смейся! Вот в Белых Камнях был один, тоже все шутил, ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай не верил, пока не всплыла перед его лодкой Морская Пучина – Кругом Глаза[16]. – Чего? Это зверь такой или рыба? – Никто не знает. Кто видел – уж не расскажет. Хуже этого только Лодья мертвых. Обр крякнул. Пустота, простор, слишком много неба вокруг и непривычно высокие волны кого хошь напугают и без страшных рассказов. Но дурочка не унималась. – Говорят, если плыть и плыть прямо на полночь, вода станет густой, как смола, и откроется в ней бездонная яма. – Прямо в море яма? – Так рассказывают. И вот раз в год, в самую глухую зимнюю полночь подплывает к этой яме Лодья мертвецов. Неужто не слыхал? Она правда есть. У нас на рыбацком конце многие видели. И дядька Макар, и дядька Степан с сыновьями. Большая лодья. Паруса черные и все рваные. Но идет быстро, потому что весел много. За гребцов на этой лодье все, кто помер в минувшем году. А кто умер последним – тот у руля. Рассказывая, Нюська так увлеклась, что даже глаза приоткрыла. Видать, надеялась поглядеть, как Хорт дрожит и пугается. Но он пугаться не стал. – Те, кто умер в этом году… Хм… Это, значит, полная лодка Хортов. Неплохо. Глядишь, своих повидаю. Нюська передернулась и зажмурилась поплотнее. – Ты давай, кончай жмуриться, – хмуро велел Обр, – открой глаза-то. – 3-зачем? – Решать надо, куда пойдем. На полночь земли никакой нету. Или есть? – Нету. – Стало быть, только черная яма. В яму я пока не собираюсь. Значит, остаются восток и запад. – Ты не понимаешь. Этот карбас для моря не годится. Маленький. На нем только вдоль берега ходят. – Так мы вдоль берега и пойдем. – Вдоль берега здесь тоже нельзя. Камни. – А меж камней Морская старуха. Я понял. Пойдем осторожно, в отдалении. Скажи только: восток или запад? – А куда нам надо? – Куда-куда… Туда, где нас нет. Главное, подальше отсюда. Нюська тяжело вздохнула, открыла глаза. – На закат до самой Новой Крепи сплошные скалы, на три дня ходу при попутном ветре. – А на восток? – На восток до Сафонова креста тоже пристать негде. Камни, скалы, обрывы. Если и пристанешь, то наверх не вылезти. – А потом? – Крест на мысу ставили, у входа в хорошую бухту. До нее тоже не то два дня, не то три. – Так, – прикинул Обр, – ветер у нас западный, значит, плывем на восток. А ты не сиди как засватанная. Я жрать хочу. Там где-то торба с едой была. Нюська всполошилась, забыла, что надо бояться, покопалась под лавкой, вытащила большую торбу. Внутри оказался здоровенный рыбник и четыре толстые ватрушки. Ватрушки Хорт засунул обратно. В море предстояло болтаться дня три, не меньше. Рыбник же пристроил на лавке и с аптекарской точностью рассек ножом на две равные части. – На, лопай. – Мне столько не нужно. – Нужно, – свирепо рявкнул Обр и впился зубами в поджаристую маслянистую верхнюю корку. – Ешь, кому говорят, – промычал он с набитым ртом, – твой дружок в ряске сказал, что тебя как дитя малое кормить надо. Щас так и сделаю. Насильно все в рот запихаю. Нюська уставилась на него перепуганными круглыми глазищами, вздохнула и робко отломила кусочек. Конечно, она была голодна. Кусочки исчезали довольно быстро. Хорт порадовался, что его ничуть не мутит, хотя лодку то вздымало вверх, то неумолимо тянуло вниз. Рыбник был обильно сдобрен маслом и немного солоноват. Запить надо бы. – Слышь, – вдруг испугался он, – а вода-то у нас есть? – В носу бочонок, – отозвалась Нюська, – у нас без запаса в море не ходят. – Эт хорошо, – сыто пробурчал Обр, озираясь в поисках ковша, – эт правильно. – В торбе еще наливка, – робко сообщила Нюська. – Потом. Когда до берега доберемся. Вот тогда я нарежусь. Всех помяну. И ближних и дальних. Тут он заметил, что его уже никто не слушает. Дурочка снова сползла с лавки и спит, прижавшись щекой к сырому веслу. Хорт усмехнулся, но тревожить ее не стал. * * * Карбас качался мерно, как деревенская зыбка, туго натянутый парус тихонько гудел. Ветер уверенно гнал лодку на восток. В отдалении тянулся темный гористый берег, отчетливо различимый в стеклянном сумраке летней ночи. Остыв от лихорадочной гребли в проливе, Обр начал мерзнуть. Ветер студил потное тело с прилипшей на лопатках рубахой. Поежившись, он потянул со дна лодки плащ, набросил на себя. Гладыш этот, видно, мужик хозяйственный, и плащ у него хороший, широкий, плотный, но от лежания на дне лодки отсырел, и резкий ветер все же умудрялся как-то прорваться сквозь пропитанную ворванью кожу. Спать по этой причине не хотелось. Да и нельзя спать. Унесет далеко от берега – конец, прибьет слишком близко – тоже конец, на камнях, в объятьях той самой старухи. А вот дурочка совсем сомлела. Нюська съежилась у левого борта. Покрасневшие руки зябко обхватили острые плечики под тонкой рубашкой. Накрыть бы ее чем. Вылезать из плаща ради малахольной девчонки? Нет, таких глупостей Обр делать не собирался. Но все же придумал, как помочь горю. Сгреб дурочку в охапку и, завернувшись в плащ вместе с ней, уселся прямо на дно лодки. Кстати, и дуть будет меньше. Замученная Нюська даже не проснулась. Лишь, цепляясь слабыми лапками за его рубаху, завозилась, как котенок за пазухой, и промяукала что-то: не то «мама», не то «милый мой». Какой уж там милый мог быть в ее жалкой жизни, Хорт не знал, да и знать не хотел. Проверил, удобно ли держать правило, с удовольствием вытянул ноги. Нюська угрелась, замерла, тихо дышала, уткнувшись Обру в подмышку. Теперь и ему стало тепло. Даже, пожалуй, жарко. Злое море качалось под бледным небом с тусклыми льдинками звезд, луна канула за темный берег, зато впереди, на востоке все ярче разгоралась светлая полоса. Но Оберон Александр Хорт знал: до настоящего рассвета еще далеко. Он долго следил, как конец мачты чертит круги в светлеющем небе. Наконец, соскучился. Нюська по-прежнему спала, уткнувшись лицом в его плечо. Разбудить, что ли? Или нет. Пусть ее… Узелок, которым был затянут новый, но теперь уж не очень белый платок, маячил прямо перед носом. Ага. Вот и дело нашлось. Распустить туго затянутый узел было нелегко. Обр долго возился, подцепляя грубыми непослушными пальцами плотные складки ткани, но все же справился, одолел проклятую тряпку. Освобожденные концы упали, и он медленно, пядь за пядью потянул платок в сторону. Никаких роскошных кудрей под ним не оказалось. Было бы что прятать. Волосы как волосы. Рыженькие такие, вроде сереньких. Легкие, слабые, такие же недокормленные, как сама Нюська. Зато пахли приятно. Морской травой и горькой полынькой. Глава 9 Яркий слепящий луч зажег под сомкнутыми веками небольшой пожар. Обр вскочил и только чудом не вывалился за борт. Несколько мгновений он в ужасе озирался. Проспал! Вокруг только небо яркой утренней синевы и волны, бесконечные волны. А… вот он, берег. Чернеет надежной полосой далеко на юге. Опасно далеко. Обр плюхнулся на лавку и торопливо повернул лодку к юго-востоку. Сколько же он проспал? Должно быть, не очень долго. Солнце стояло совсем низко. Злое море яростно сверкало золотой рябью, но даже это сверкание казалось холодным. От перепуганных трепыханий Обра проснулась Нюська, села и, конечно, первым делом схватилась за голову. – Ой, а где… – Что где? – решил поразвлечься Обр. – Берег вон, никуда не делся. А если ты Морского змея ищешь, так он уплыл уже. Как тебя увидел, так сразу и слинял. Я, говорит, таких тощих не жру. – Где мой платок? – А, платок… так он того, развязался и улетел. Морской старухе обновка будет. – Ой, а как же я теперь… – и смотрит с таким ужасом, будто осталась не без платка, а без головы. – Ладно, – сжалился Обр, – на, получай. Я его спас, не дал погибнуть в пучине. Дурочка шутку не поддержала. Вцепилась в мятую тряпку и принялась торопливо наматывать на голову. Обр наблюдал за этим без особого одобрения. – Слышь, а зачем все это? – Что зачем? – Платки эти ваши. Городские девки хоть кружевные носят, прозрачные, а по деревням все до носа закутаны – от семилетних до семидесятилетних. – Ну как же без платка-то, – рассудительно возразила успокоившаяся Нюська, прищурилась на солнце из-под руки, поглядела на берег, тщательно разгладила полотняные складочки. – Без платка никак нельзя. Вдруг кто из Хортов заметит. – Ну и что? – И украдет. Схватит и увезет в проклятое Укрывище.