– Ты прекрасна, – шепчу я. – Ты говоришь это только на грани смерти или в полусне, – отзывается она, не отрывая взгляда от карандаша, но ее губы изгибаются в улыбке. – Но я постоянно так думаю. – Прости, если разбудила, – вздыхает она. Но я только рад. Поспать еще успею. – Что ты делаешь? – спрашиваю я. – Рисую подарок для миссис Васкез. В благодарность ей. Портрет. У нее чудесная улыбка. – Ты в моей рубашке. – Ее было проще надеть, чем платье. – И снять тоже проще. – Да. Снова улыбка. – Ты вообще спала, Наоми? – Я была слишком счастлива. Не хотела тратить время на сон. Если не спать, то ночь покажется длиннее. Она наконец переводит на меня взгляд, полный такого же волнения, какое я видел на нашей свадьбе. – Иди ко мне, – зову я. Наоми делает еще пару штрихов, а затем встает, как послушная жена, со свечой в одной руке и листком бумаги в другой, и забирается в постель, прижимая замерзшие ступни к моим ногам. – Я еще вот это нарисовала, – шепчет она. – Свадебный подарок для мужа. Чистые темные линии изображают наши переплетенные тела. Моя голова склоняется над ее, мои руки обвивают ее обнаженную спину, изгиб бедер. – Не знаю, правда ли мы так выглядим со стороны или это просто то, что я чувствую. Хочу навсегда запомнить этот день, – говорит Наоми. Я забираю у нее свечу и рисунок, снимаю с нее свою рубашку и клянусь сделать все, чтобы мы не забыли свою свадьбу. Я целую ее, она с жаром отвечает на поцелуй, но потом отстраняется, чтобы сделать рваный вдох, обхватывает мое лицо руками и гладит мои губы подушечками больших пальцев. Меня переполняет любовь, такая неистовая и необъяснимая, что мне приходится отвести взгляд. Я поворачиваю голову и целую ее ладонь. – Я не хочу уезжать без тебя завтра, – шепчет она. Я рассказал ей, что рассчитываю собрать повозку, и мы договорились, что утром караван уйдет, оставив меня и Уайатта. – Ты же знаешь, что я скажу? – бормочу я. – Да. Ты скажешь, что это всего на несколько дней. – Она замолкает на несколько мгновений. – И как ты думаешь, что я отвечу? – Ты ответишь, что нам не нужна повозка, что мы можем просто продолжить путь как раньше. – Вот именно, – тихо говорит она, положив голову на мою руку. Ее глаза смотрят с мольбой, а губы яркие и зацелованные. – Но если мы продолжим путь без повозки, я не смогу делать вот так. – Я целую ее сосок. – И так. – Целую второй. – Нам придется снова ждать и держаться на расстоянии друг от друга. – Я не смогу, – стонет она. – Я знаю, – смеюсь я. – И что ты скажешь теперь? – Нам нужна своя повозка, – сдается она, и я снова не могу сдержать смеха. – Да, нам нужна своя повозка, – повторяю я, уткнувшись в изгиб ее шеи, потираясь носом, пробуя на вкус ее кожу. Ее сердце начинает биться быстрее, а рука скользит по моей груди… по бедру… и ложится на поясницу, притягивая меня ближе. А потом ее губы соединяются с моими, а тело оказывается под моим телом, мягкая плоть, острые углы и прекрасные изгибы, и мы оба забываем о том, чего не высказали. * * * Утром я оставляю Тедди Боулзу письмо, опасаясь, что в скором времени мне будет уже не до того. Он уверяет меня, что в ближайшие дни кто-нибудь отправится на восток. У него накопилось уже два холщовых мешка с письмами переселенцев. На этот раз я решаю написать два отдельных письма. У меня нет ни времени, ни лишней бумаги. Я нацарапываю несколько строк, сообщая отцу и Дженни, что я здоров, с мулами все хорошо и, кстати, я теперь женатый человек. У меня не вышло бы сообщить эту новость как-то более изящно на таком маленьком клочке бумаги, так что я даже не пытаюсь. Мои слова звучат сдержанно и холодно, пожалуй даже примитивно, и я морщусь, глядя на неловкие строки. Но мой талант к языкам не распространяется на письменную речь, и я заканчиваю так: Ее зовут Наоми Мэй. Ты один раз видел ее, отец. Ее семья путешествует с караваном, и мы останемся с ними до конца пути. Дженни будет рада узнать, что наш брак скрепил пастор, на церемонии прозвучало Священное Писание и церковные гимны. Наоми прекрасная женщина, и я люблю ее. Еще я нашел Ану. Она теперь жена шошонского вождя, и у нее чудесная маленькая дочка. Ана благодарна вам обоим. И я тоже. В следующий раз напишу, когда доберусь до Калифорнии. Ваш сын Джон Лоури 15. Шип-Рок Джон У ПОДНОЖИЯ ХОЛМА ЛЕЖИТ немало фургонов, все поломанные и подпорченные, но в разной степени: отвалившиеся колеса, дырявая холстина, гнилые дышла и погнутые оси. Я молча, руки в боки, смотрю на все это, охваченный таким же отчаянием, как когда впервые увидел форт. – Не беспокойтесь, Лоури. Если вы останетесь без повозки, я останусь без мула. Мы выберем лучшие детали, – говорит Джефферсон и начинает спускаться с холма, упираясь каблуками сапог в глинистый склон. Мне никогда в жизни не доводилось собирать повозку, так что я не знаю, сумею ли определить, что можно брать, а что нет, но я спускаюсь на дно оврага, готовый научиться всему, что нужно. Джефферсон начинает копаться в обломках, кряхтя и отбрасывая фрагмент за фрагментом, пока наконец не объявляет, что одна из повозок – это настоящая золотая жила. – Козлы целы, гнили нет. Внизу, похоже, тоже все сохранилось: все штыри и пластины… И дрога вроде хорошая. Похоже, тормоз сломался. Это я могу починить, сделаю новые тормозные колодки. – Он забрался под повозку, чтобы рассмотреть механизм. – Нужно будет найти дуги для крыши и новую холстину – с этим нам поможет Тедди. Я перебираю обломки и нахожу дюжину дуг, а Джефферсон тем временем обнаруживает два непогнутых и нетреснувших колеса от других повозок. – Ничего, что потертые, мы их как следует смажем. Может, заменим некоторые спицы. Ступицы на месте, оси тоже, а вот на этом сохранился даже счетчик миль. Сам я таким не пользовался, но может пригодиться. Джефферсон с удовольствием копается в обломках и ходит по дну оврага еще около часа, бормоча что-то про дегтярки и кормушки, прежде чем объявляет, что можно возвращаться. С помощью моих мулов и нескольких цепей мы начинаем катить повозку наверх. Уайатт ждет наверху, а мы с Джефферсоном поднимаемся вместе с ней. На полпути цепь соскальзывает, и вся эта «золотая жила» скатывается обратно, по пути потеряв еще одно колесо. – Ничего страшного, – кричит Джефферсон. – Это я починю. Еще через час нам удается затащить повозку наверх, и Джефферсон решает, что починить колеса и укрепить лопнувший тормоз прямо здесь будет проще, чем разбирать все и тащить по частям до форта. – Если сделать так, потратим меньше времени. Он принимается за дело и лишь потом понимает, что у него нет с собой нужных инструментов. Приходится все же разобрать повозку – открутить колеса и снять кузов, – чтобы сложить все в фургон Джефферсона. На это уходит целый день. Мы въезжаем в Форт-Бриджер через час после заката и через пятнадцать часов после того, как Эбботт с караваном отправился в путь. Джефферсон предупреждал, что на то, чтобы съездить за повозкой, уйдет день, так что мы не отстаем от расписания, но моя вера в него пошатнулась. Похоже, что тревога, скользкая, как клубок змей, будет всякий раз сворачиваться у меня внутри, когда рядом нет Наоми. Я уже почти привык к этому ощущению, но змеи становятся тяжелее и беспокойнее, когда приходится зависеть от кого-то другого. И сейчас этот кто-то – Джефферсон Джонс. – Завтра будем работать весь день. Не волнуйся, – успокаивает меня Уайатт, когда мы расстилаем лежанки, чтобы немного поспать. – И с твоими мулами мы сможем двигаться намного быстрее, чем караван. Даже если отстанем на три дня, все равно догоним их еще до поворота. Ты же слышал, что сказал Эбботт. На северо-запад до Сода-Спрингс, потом свернуть налево у Шип-Рок, и дорога везде неплохая. А там мы уже успеем их догнать. Наоми Когда мы добираемся до Смитс-Форк в двух днях пути от Форт-Бриджера, там нас ждет мост, построенный в прошлом году какими-то трудолюбивыми путешественниками. Перейти по мосту намного проще, чем разгружать фургоны и переправляться вброд по пояс в воде, но Плуту и Тюфяку все это не нравится, как и остальным мулам в караване. Уэбб успел кое-чему научиться у Джона, так что он показывает животным, что делать, широко раскинув короткие ручки и расхаживая взад-вперед по мосту, чтобы убедить мулов последовать за ним. На берегу много свежей травы, но такие тучи комаров, что животные не могут спокойно поесть, как и мы сами, так что Эбботт принимает решение двигаться дальше. – Тут не заблудишься, мисс Наоми. Очень скоро он нас нагонит. А разбивать здесь лагерь бесполезно. Никто не сможет отдохнуть, – объясняет он, и все соглашаются. Я отрываю длинный лоскут от подола своего заношенного и заляпанного желтого платья, привязываю к дереву возле колеи и оставляю записку на гвоздике, вбитом в ствол: