Нет, он меня видеть не мог никак, правда же? Разве только в такой вот можный бинок, а таких ни у кого больше не было. Я вообще ничего подобного в Прентисстауне никогда не видал. Не мог он меня видеть. Но он безжалостно поднял руку и показал, показал, ткнул ею прямо в меня, словно я от него через стол сижу, напротив. Я даже подумать еще не успел, а уже бежал, назад бежал, вниз по холму, назад к девочке, как мог быстро бежал, на ходу доставая из-за спины нож, а Мэнчи, вопя во всю глотку, за мной по пятам. В чащу и вниз, и вокруг той большой купы кустов… и она все так же сидела на камне, но хоть глаза подняла, когда на нее выбежал. – Пошли! – я схватил ее за руку. – Скорее, надо уходить! Она попыталась было вырваться, но я не отпускал. – Нет! – крикнул. – Уходить! СЕЙЧАС ЖЕ! Она принялась дубасить меня кулачонками, пару раз по физиономии попала. Но я все равно не отпускал. – СЛУШАЙ! – и я вывалил на нее весь свой Шум, открыл его нараспашку. Она еще раз мне двинула, но через мгновение уже смотрела, смотрела в мой Шум как он есть, на картину того, што ждало на болотах. Ждало, как же! Што упорно к нам подбиралось… Аарон, который все никак не сдохнет, напрягающий все свои извилины, штобы найти нас, и пришедший на сей раз с верховыми, с людьми, и их много, и они гораздо быстрее нас. У нее аж вся мордочка сморщилась, словно ей стало вдруг очень больно; она и рот раскрыла, будто вот-вот закричит, но только ничего из него все равно не вышло. Так и не вышло. Никакого Шума, ни звука, ничего вообще. Не понимаю. – Не знаю, што там, впереди, – сказал я ей, – я вообще ничего ни о чем не знаю, но што бы там ни было, оно все равно лучше, чем то, што позади. По-любому. Она слушала, и лицо у нее изменилось – расчистилось почти опять до пустоты, и губы она сжала. – Идти! Идти! Идти! – разорялся Мэнчи. Она протянула руку за сумкой, взяла, встала, положила бинок унутрь, сумку на плечо повесила и прямо в глаза мне поглядела. – Ну, стало быть, ладно, – подытожил я. И во второй раз за два дня кинулся опрометью к реке, с Мэнчи на хвосте, но на этот раз еще и девчонка не отставала. На самом деле – обгоняла, и так почти все время – очень уж она быстрая оказалась. Вверх по холму и вниз – с другой его стороны. Остатки болота на глазах сменялись нормальным лесом. Земля стала куда тверже и для бега пригодней и клонилась, на счастье, вниз, а не вверх – хоть какая-то удача за все последнее время. Слева уже то и дело проглядывала река. Рюкзак молотил меня по спине, да и воздуха уже едва хватало. Но нож свой я из руки не выпускал. Клянусь. Клянусь перед богом или перед кем там угодно еще, прямо щас вот клянусь. Если мне удастся еще хоть раз дотянуться до Аарона, я его убью. Никаких колебаний. Без вариантов. Убью. Обещаю. Я его прикончу. Я его ушлепаю нахрен совсем. Вот помяните мое слово. Пологий склон, по которому мы бежали, стал круче, деревья – листвянее, светлее. Нас сначала приблизило к реке, потом снова увело от нее. У Мэнчи язык вывалился из раззявленной пасти и только што не развевался на бегу. Сердце у меня колотилось по миллиону раз в минуту, ноги собирались при первой возможности расстаться со всем остальным, но мы все равно бежали. Вот снова вильнули к воде. – Погоди! – выдохнул я. Девочка, убежавшая сильно вперед, остановилась. Я доковылял до кромки, огляделся, нет ли кроков, наклонился и отправил несколько полных горстей воды в рот. На вкус преснее, чем должна бы. Кто его знает, што там в ней, из болота все-таки течет, – но пить иногда все равно надо. Ее тишина спорхнула рядом – девочка тоже пила. Я отполз малость в сторонку. Мэнчи тоже нахлебался своего. В промежутках между глотками все мы втроем хрипло хватали ртом воздух. Я вытер рот, глянул вперед по маршруту: берег там быстро становился каменистым и круто забирал вверх, не побегаешь, а дальше тропинка разрезала склон, подымалась и вилась дальше по верху ущелья. Я аж сморгнул, когда понял. Я видел тропинку. Кто-то протоптал там тропинку. Девочка тоже повернулась и посмотрела. Тропа шла вверх, река – вниз, делаясь глубже, быстрее и завиваясь в водовороты. И там кто-то сделал тропу. – Это наверняка дорога к другому поселению, – сказал я. – Просто обязана быть она. И тут вдалеке мы услышали бой копыт. Совсем слабо, но точно его. Я и слова вымолвить не успел, потому што мы уже были на ногах и неслись по тропе. Река под нами проваливалась все ниже и ниже, а на другом ее берегу вставала бóльшая гора. На нашем лесная чащоба отодвигалась от прибрежных утесов. Тропу тут явно проложили, штобы люди могли спокойно путешествовать вдоль реки. Она и для лошадей вполне широка, даже шире. Пять-шесть лошадей по ней спокойно в ряд пройдут. Это даже и не тропа никакая, дошло до меня, а натуральная дорога! Мы летели по ней, по всем ее изгибам и поворотам: девочка – впереди, я – следом, Мэнчи поспешал последним. Пока я едва не врезался в нее – еще немного, и сшиб бы вниз. – Ты чего творишь?! – заорал я и вцепился в нее, штобы обоим не свалиться с обрыва в реку, да еще за ножом следя: не ровен случай убью. Но дальше я увидел то, што видела она. Мост. Довольно далеко впереди. Перекинут с одного скалистого края на другой, через реку, футов, наверное, в сотне над ней, а то и больше. Дорога, или тропа, или што она там такое, на нашей стороне заканчивается и превращается в голый камень и густой лес. Проще говоря, идти дальше некуда, кроме моста. В голове што-то такое шевельнулось – первые начатки мысли. Копыта стучали уже громче. Позади, в той стороне, откуда надвигался на нас мэр, уже вздымались облака пыли. – Вперед! – Я промчался мимо нее и припустил со всех ног к мосту. Мы затопотали по окаймлявшей гребень утеса дороге, вздымая изрядно собственной пыли; Мэнчи несся так, што у него уши по шее распластало. Но вот наконец и он – и это не какой-нить тебе пешеходный мостик: футов шесть в ширину, по меньшей мере. В основном веревки, натянутые меж деревянных шестов, вогнанных в скалу по обе стороны реки, и туго набитые доски от одного берега до другого. Я проверил его ногой, ясное дело, но он оказался такой прочный, што даже не спружинил. Более чем достаточно для мальчика, девочки и собаки. И более чем достаточно для отряда мужчин верхами, как пить дать. Кто бы его там ни построил – строил он на века. Я снова глянул вверх по течению, откуда мы прибежали. Пыли прибавилось, копыта гремели громче, шепот мужского Шума набирал силу. Вроде бы даже молодой Тодд слыхать, но скорее я это себе навоображал – Аарон наверняка сильно отстал, пешком-то. Но што я хотел, я увидел: мост – единственная переправа через реку, от горизонта до горизонта, на мили, докуда хватает глаз. Может, и на нашу голову немного удачи свалилось. – Идем, – скомандовал я, и мы побежали. Мост был настолько хорошо сделан, што между досками – ни просвета: прям как по дороге идешь. На той стороне девочка встала и уставилась на меня, не иначе прочтя мою мысль в Шуме и ожидая, как мы будем действовать. Нож я все еще держал – сжимал в кулаке его силу. Может, удастся все-таки сделать им што-то путное. Наш конец моста привязан к торчащим из скалы шестам. У лезвия жуткий зазубренный край с одной стороны… Я выбрал узел послабже на вид и принялся его пилить. Пилил и пилил. А копыта гремели все громче, разлетаясь эхом по всему ущелью. Ежели моста вдруг не станет… Я вгрызся в веревки с удвоенной силой. И еще. И еще. Только вот никакого прогресса у меня не наблюдалось. – Што за черт?! – я обвинительно воззрился туда, где пилил. Там почти што ни царапинки. Я потрогал для верности зубец на ноже и укололся: кровь пошла в ту же секунду. Присмотрелся к веревке: похоже, она покрыта слоем какой-то тонкой смолы. Чертовой тонкой смолы, твердой как сталь, которую нипочем не прорезать. – Глазам своим не верю, – простонал я и посмотрел на девочку: она стояла с биноком у глаз и глядела вверх по течению вдоль дороги. – Видишь их? Впрочем, никаких биноков уже было не надо: вон они, скачут, невооруженным глазом видать. Маленькие еще, но растут, не мешкают, грохочут по камню, будто после них хоть потоп. Три минуты. Может, четыре. Дерьмо.