— И все же, — вмешался в их разговор Габри, — это очень странное совпадение, тебе не кажется? — Какое совпадение? — невинно поинтересовалась Матушка. Выражение ее лица было ясным и безмятежным, но напряженная поза выдавала волнение. — То, что Сиси назвала свою книгу «Обретите покой». Кажется, именно так называется твой медитационный центр? Все молчали. — Я что-то не то сказал? — озираясь по сторонам, спросил Габри, хотя уже сам понял, что сел в лужу. — Это просто совпадение, — раздался спокойный, ровный голос Эмили. — А возможно, своеобразная дань тебе, та belle. — Она обернулась к Матушке и положила свою изящную кисть на пухлую руку подруги. — Ведь эта женщина уже почти год живет в бывшем доме Хедли, и наверняка именно твой духовный труд вдохновил ее на написание этой книги. Этим названием она просто хотела выразить свое почтение к тебе. — И наверняка все ее рассуждения еще дерьмовее твоих, — цинично заметила Кей. — Пусть это послужит тебе утешением. Честно говоря, я не думала, что такое возможно, — добавила она, оборачиваясь к Руфи, которая смотрела на нее с откровенным восхищением. Кей Томпсон всегда была ее кумиром. — Симпатичная прическа, — сказал Оливье, обращаясь к Кларе. Он явно пытался разрядить напряжение. — Спасибо. — Клара взъерошила волосы, отчего они встали дыбом. — Ты была права, — Оливье повернулся к Мирне. — Она действительно похожа на перепуганного солдата-пехотинца времен битвы при Вимах[16]. Не каждый решится сделать себе на голове такое. Очень смело, очень по-современному. Отдаю честь твоей отваге, дорогая. Прищурившись, Клара метнула на Мирну убийственный взгляд, но та лишь улыбнулась еще шире. — К черту Папу! — сказала Кей. Стул снова стоял неровно, и Сиси поправила его. Она стояла одетая в пустом гостиничном номере. Саул ушел, даже не попытавшись поцеловать ее на прощание. Сиси была рада его уходу. Теперь наконец-то она могла это сделать. С экземпляром «Обретите покой» в руках Сиси подошла к окну и, медленно подняв руки, прижала книгу к груди так крепко, как будто та была неотъемлемой частью, которой ей недоставало всю жизнь. Запрокинув голову, она ждала. Неужели в этом году знакомое видение не посетит ее? Но нет. Нижняя губа Сиси задрожала, ресницы затрепетали, а к горлу подступил комок, который тут же начал шипеть и пениться, как глоток шампанского. А потом пришли холодные слезы, которые ледяными струйками стекали по ее щекам прямо в рот, который теперь был широко открыт в беззвучном крике. Сиси обрушилась в глубокую темную пропасть, на дне которой оказалась знакомая комната. Было Рождество. Ее мать стояла рядом с давно засохшей, неукрашенной сосной, установленной в углу пустой темной комнаты, пол которой был усеян острыми иголками. На голых ветках висел один-единственный шар, и теперь ее мать резким движением сорвала его. Сиси слышала шелест, с которым иголки дождем осыпались на пол, и видела, как шар летит прямо на нее. Она не собиралась ловить его и вытянула руки лишь для того, чтобы защитить лицо, но шар не отскочил от ее ладоней, а прилип к ним, словно он всегда был именно там. Мать в истерике каталась по полу, доводя Сиси до отчаяния. Ей хотелось остановить ее, закрыть ей рот и во что бы то ни стало успокоить, прежде чем соседи вызовут полицию и мать снова заберут от нее, оставив Сиси одну, в окружении совершенно чужих ей людей.. Но Сиси не сдвинулась с места. Она замерла, глядя на шар в своих руках. Теплый на ощупь, он светился изнутри. На нем был незамысловатый рисунок. Три высокие сосны со сгибающимися под снегом ветвями стояли рядом, как члены одной семьи. Под ними была надпись, сделанная рукой ее матери: Noël. Сиси погрузилась в атмосферу тишины и покоя, которую излучал шар, и растворилась в ней. Но, должно быть, она стояла так слишком долго. Громкий стук в дверь вырвал ее из мира трех сосен и вернул к жуткой реальности. Из-за двери доносился властный мужской голос: — Что у вас происходит? Немедленно откройте! И Сиси подчинилась. Хотя с тех пор она больше никогда, ни разу не впустила никого ни в свой мир, ни в свою душу. Проходя мимо «Рица», Кри остановилась напротив стеклянных дверей, пытаясь рассмотреть холл роскошного отеля. Швейцар не обратил на нее ни малейшего внимания и не пригласил зайти внутрь. Она пошла дальше, медленно переставляя ноги в покрытых снежной кашей ботинках. Прикрепленные к рукавам вязаные варежки, отяжелевшие от налипшего на них снега, болтались, оттягивая руки вниз. Но Кри было все равно. Она устало брела по темным, заснеженным, многолюдным улицам. Прохожие задевали ее, и Кри чувствовала на себе их брезгливые взгляды, как будто вид толстого, неуклюжего ребенка оскорблял их. Тем не менее Кри продолжала упрямо идти вперед, хотя к этому времени ее промокшие ноги совершенно замерзли. Она была обута явно не по погоде, но когда перед ее уходом из дому отец робко намекнул, что неплохо бы надеть на ноги что-нибудь более теплое, Кри проигнорировала его. Точно так же, как его всегда игнорировала ее мать. Точно так же, как его игнорировал весь мир. У магазина «Monde de la musique»[17] она снова остановилась. На ярком плакате Бритни Спирс танцевала на залитом жарким солнцем пляже в окружении подпевающих ей улыбающихся людей. Кри долго стояла перед витриной, не ощущая онемевших от холода рук и ног. Не ощущая вообще ничего. — Что ты сказала? — спросила Клара. — К черту Папу! — четко и громко повторила Кей. Матушка Би сделала вид, что ничего не слышала. В отличие от Эмили, которая шагнула к подруге, как будто приготовившись подхватить ее, если та вдруг потеряет сознание. — Мне девяносто два года, и за свою жизнь я поняла все, — сказала Кей. — Кроме одной вещи, — добавила она после небольшой паузы. После этих слов в книжном магазине снова воцарилось неловкое молчание. Но постепенно любопытство все же взяло верх над замешательством. Кей, обычно такая резкая и немногословная, собиралась им что-то рассказать. Все подтянулись поближе. — Во время Первой мировой мой отец воевал в составе Канадского экспедиционного корпуса… — начала Кей к изумлению всех присутствующих. Если они чего-то и ожидали, то явно не этого. Речь Кей стала тихой и плавной, лицо расслабилось, а взгляд был устремлен мимо них на книжные полки. Она путешествовала во времени, совсем как Матушка Би во время своих медитаций, хотя о путешествиях последней было известно только с ее собственных слов. — Они сформировали отдельную дивизию, состоявшую исключительно из католиков. В основном в ней, конечно, воевали такие же ирландцы, как мой отец, и квебекцы. Он никогда не рассказывал о войне. Никто из них никогда не рассказывал о войне. А я никогда не спрашивала. Представляете? Возможно, он ждал от меня этих вопросов, как вы думаете? — Она посмотрела на Эм, но та молчала. — Хотя одну-единственную вещь о войне он нам все же рассказал… После этих слов Кей тоже замолчала и оглянулась по сторонам. Заметив свою пушистую вязаную шапочку, она взяла ее, натянула на голову и снова выжидательно посмотрела на Эм. Все затаили дыхание, с нетерпением ожидая продолжения. — Да не тяни ты, ради всего святого! Говори, — не выдержала первой Руфь. — Ах да! — создавалось впечатление, что Кей вообще только что заметила их присутствие. — Отец участвовал в битве на Сомме[18]. Под командованием Роулинсона. Тот еще болван. Я наводила справки. Отцу вместе с остальными приходилось торчать в окопах, по самую шею в грязи и дерьме, конском и человеческом. Еда кишела червями. Люди гнили живьем. Их кожа покрывалась язвами, а волосы и зубы выпадали. Они уже сражались не за короля и отечество, а за жизни друг друга. Отец любил своих друзей. — Кей снова посмотрела на Эм, но потом перевела взгляд на Матушку. — Ребятам сказали вытянуться в шеренгу и примкнуть штыки. Все слегка подались вперед, стараясь не пропустить ни единого слова. — Последняя волна ребят поднялась из окопов около минуты назад. До них долетали крики и конвульсивно подергивающиеся части тел убитых и раненых. Теперь наступила и их очередь, отца и его друзей. Они ждали команды. Отец понимал, что погибнет. Понимал, что ему осталось жить считаные минуты. Он знал, что следующие слова станут последними в его жизни. И как вы думаете, что делали эти ребята, поднимаясь из окопов? Казалось, что весь мир замер в ожидании. — Они осеняли себя крестом и выкрикивали: «К черту Папу!» Все слушатели отпрянули назад, как будто отброшенные этими словами. А Кей повернулась к Кларе и устремила на нее пристальный взгляд слезящихся голубых глаз: — Как ты думаешь, почему? Клара не понимала, почему Кей адресовала свой вопрос именно ей. Она не знала ответа, и у нее хватило ума промолчать. А Кей уронила голову на грудь, как будто она вдруг стала слишком тяжелой для ее хрупкой шеи. — Нам пора идти, дорогая. Ты, наверное, устала, — сказала Эм, положив свою узкую ладонь на руку Кей. Матушка Би взяла ее под локоть с другой стороны, и три пожилые женщины медленно пошли по направлению к выходу. Они возвращались в Три Сосны. — Думаю, что нам тоже пора, — сказала Мирна. — Руфь, тебя подвезти? — Нет, я должна испить эту горькую чашу до дна. Это вы, крысы, бежите с тонущего корабля. Но я на вас не в обиде. Оставьте меня одну. — Святая великомученица Руфь, — сказал Габри. — Наша Прекрасная Дама Вечной Поэзии, — подхватил Оливье. — Мы остаемся с тобой. — Жила-была дама по имени Руфь… — начал Габри. — Служила Эрато, Евтерпе… — продолжил Оливье. — Пошли, — поторопила Мирна Клару, которая остановилась на полдороге. Ей было любопытно узнать, какую рифму эти двое придумают к словам «Руфь» и «Евтерпа». Она сама попыталась это сделать, но безуспешно. Наверное, быть поэтом значительно сложнее, чем может показаться на первый взгляд. — Погоди, мне еще нужно кое-что сделать, — сказала Клара. — Это займет всего несколько минут. — Я заберу машину со стоянки и буду ждать тебя снаружи. Мирна стремительно направилась к выходу, а Клара спустилась в небольшой кафетерий «Огилви», где купила горячий бутерброд, пакет с глазированными рождественскими печеньицами и большой стаканчик кофе. Лишь после этого она направилась к эскалатору. Клара испытывала странное чувство вины перед несчастным существом, через которое ей пришлось буквально переступить, чтобы зайти в «Огилви». Она всегда втайне подозревала, что если Бог когда-нибудь решит спуститься на землю, то он обязательно примет облик нищего. А если это был Он? Или Она? А впрочем, неважно. Если это действительно был Бог, то он наверняка появился здесь для того, чтобы поближе познакомиться именно с ней, Кларой. Ступив на переполненный эскалатор, она увидела знакомую фигуру, которая спускалась ей навстречу. Сиси де Пуатье. И Сиси тоже заметила ее. В этом Клара была абсолютно уверена. Сиси де Пуатье увидела женщину, поднимающуюся по встречному эскалатору, и ее рука крепче сжала резиновый поручень. Клара Морроу. Эта самоуверенная, нахальная, постоянно улыбающаяся деревенщина. Вечно она в окружении своих друзей, вечно с ней рядом ее красавчик-муж, которого она демонстрирует с таким видом, как будто то, что ей удалось отхватить одного из монреальских Морроу, было ее личной заслугой, а не нелепой прихотью судьбы. Сиси с трудом сдерживала ярость, охватившую ее при виде счастливого лица Клары, на котором сияли широко распахнутые глаза. Ей хотелось перемахнуть через разделяющую их узкую полосу и вцепиться в горло этой ненавистной ей женщины, навсегда стерев улыбку с ее лица. Гнев, клокотавший в груди Сиси, превратился в пылающий сгусток, и если бы она могла дать ему выход, то сразила бы Клару Морроу наповал. К сожалению, это было невозможно. Но то, что придумала Сиси, было немногим хуже. Повернувшись к стоящему рядом с ней незнакомому мужчине, она сказала: — Мне так жаль, Денис, что работы Клары показались тебе дилетантскими и тривиальными. Значит, она лишь попусту тратит время? Краем глаза Сиси увидела, как улыбка моментально сбежала с мерзкого, самодовольного личика Морроу, и испытала чувство радостного удовлетворения. В яблочко. Сиси широко улыбнулась совершенно ошарашенному незнакомцу. Ей было совершенно безразлично, что он о ней подумал. Когда Клара сошла с эскалатора, все было как в тумане. Казалось, что пол ушел из-под ног, а стены расступились и исчезли где-то вдали. Ей не хватало воздуха. Дыши, приказала она себе, испугавшись, что может просто упасть и умереть. Сраженная наповал. Сраженная словами Сиси. Такими небрежными и такими жестокими. Правда, мужчина рядом с Сиси показался Кларе не очень похожим на Фортана, но ведь до этого она видела его только на фотографиях. Он назвал ее искусство дилетантским и тривиальным. А потом пришла настоящая боль. И слезы. Клара стояла посреди универмага «Огилви», места, которое с самого детства было для нее совершенно особенным, и плакала навзрыд. Всхлипывая, она опустила свои чудесные дары на мраморный пол, осторожно поставив стаканчик с кофе рядом с пакетами с бутербродом и печеньем, как ребенок, оставляющий еду для Санта-Клауса. И наконец Клара сама опустилась на колени и замерла — крохотный сгусток боли, приносимый в жертву неведомому божеству. Дилетантское и тривиальное… Все ее подозрения, все самые худшие опасения оправдались. Значит, вкрадчивый голос, который мучил ее по ночам, когда Питер спал, не лгал.