— Иди сюда. — Гамаш оттянул Бювуара подальше от опасной двери. — Шеф, кажется, я кое-что нашел. — Бювуар стоял над крышкой люка. Рванув ее на себя, он посветил вниз фонариком. — Николь?! Ничего. Увидев ведущую вниз лестницу, он протянул свой фонарик Гамашу. То, что он собирался сделать, было чистым безумием, но Бювуар твердо знал одно: чем скорее это все закончится, тем лучше. Опустив ноги в зияющую в полу дыру, он нащупал ступеньки и начал быстро спускаться вниз. Гамаш отдал ему его фонарик и луч своего тоже направил вниз. Это был обычный земляной погреб, в котором хранились ящики с пивом и вином, мешки с картошкой, репой и пастернаком. Здесь пахло паутиной и дымом. Бювуар посветил фонариком в дальний угол и увидел медленно подползающую к нему волну дыма. Бювуар смотрел на нее как загипнотизированный. Но недолго. — Николь?! Петров?! — для очистки совести крикнул он, пятясь обратно к лестнице. Он уже понял, что их здесь нет. — Быстрее, Жан Ги! — голос Гамаша звучал встревоженно. Бювуар высунул голову из люка и увидел, что дверь в соседнюю комнату уже начинает дымиться. Она могла вспыхнуть в любую минуту. Гамаш рывком вытянул его из люка. Теперь в кухне был отчетливо слышен нарастающий рев бушующего пламени. Огонь приближался. Выкрики, доносящиеся снаружи, стали еще более громкими и нервными. — В таких старых домах почти всегда есть вторая лестница, — сказал Гамаш, освещая фонариком стены кухни. — Она небольшая и, скорее всего, скрыта под обшивкой. Бювуар начал распахивать шкафы, пока Гамаш простукивал обшитые в шпунт стены. Бювуар совсем забыл дом своей grand-mère[69] в Шарлевуа, с его потайной лесенкой на кухне. Он не вспоминал о ней много лет. Не хотел. Бювуар старался навсегда похоронить эти воспоминания как можно глубже, и ему это почти удалось. Но теперь он оказался в этом незнакомом пылающем доме, и память решила вернуться к нему. Воспоминания накатывали медленно и неумолимо, как волна дыма в подвале, постепенно полностью поглощая его. Внезапно Бювуар снова стал маленьким мальчиком, притаившимся на темной лестнице в задней части дома. Он прятался от своего брата. Прятался до тех пор, пока ему это не надоело, и он решил выйти. Дверь оказалась запертой снаружи. На лестнице совсем не было света, и внезапно он почувствовал, что ему нечем дышать. Стены медленно сдвигались, как будто собираясь раздавить его. Ступени жалобно скрипели. Такой знакомый и уютный дом вдруг стал чужим и враждебным. Когда бьющегося в истерике ребенка наконец обнаружили и извлекли на свет божий, брат утверждал, что все получилось случайно. Но Жан Ги не поверил ему и так никогда и не простил. В возрасте шести лет Жан Ги Бювуар понял, что никому нельзя доверять и нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. — Сюда! Он направил фонарик в низенький дверной проем, который обнаружил в небольшом чулане. За ней виднелись узкие, крутые ступени. Посветив фонариком вверх, Бювуар увидел закрытую крышку люка. Оставалось только молиться о том, чтобы она не оказалась запертой. — Пойдем! — Гамаш отстранил Бювуара и начал первым подниматься наверх. Оглянувшись, он удивленно посмотрел на Жана Ги, который, казалось, никак не мог решиться ступить на темную лестницу. — Ну что же ты? Идем. Лестница явно была рассчитана на худых квебекских фермеров начала двадцатого века, а не на хорошо упитанных офицеров Сюртэ начала двадцать первого, да еще и одетых в объемистую зимнюю одежду и пожарную форму. Им приходилось буквально ползком протискиваться наверх. Гамаш снял шлем, и Бювуар последовал его примеру, с радостью избавившись от этого обременительного предмета экипировки. Они медленно продвигались вперед, к закрытому люку. Сердце Бювуара бешено колотилось в груди, дыхание стало частым и прерывистым. Действительно ли запах дыма стал сильнее, или ему показалось? Нет, не показалось. Бювуар обернулся. Он был почти уверен, что увидит подбирающиеся к ним снизу языки пламени, но увидел только темноту. Его это отнюдь не утешило. Сейчас ему хотелось только одного — поскорее выбраться отсюда. Даже если весь второй этаж пылал, как свеча, это все равно лучше, чем быть замурованным на этой проклятой лестнице. Гамаш уперся плечом в крышку люка и попытался приподнять ее. Ничего не произошло. Он толкнул сильнее. Крышка даже не шелохнулась. Бювуар посветил фонариком вниз. Из-под низенькой двери просачивался дым. А люк над ними был заперт. — Давайте я попробую. — Он попытался протиснуться мимо Гамаша, хотя изначально было ясно, что даже мыши это вряд ли бы удалось. — Подденьте ее топором! — повысил голос Бювуар. У него начался нервный зуд, катастрофически не хватало воздуха, голова кружилась, и ему казалось, что он в любую секунду может потерять сознание. — Мы должны выбраться отсюда! — выкрикнул он, ударяя кулаком о стену. Темная лестница схватила его за горло и начала душить. Бювуару было нечем дышать. Он был в западне. — Жан Ги! — окликнул его Гамаш. Щека и плечо старшего инспектора упирались в крышку люка, и он чувствовал себя совершенно беспомощным. Он не мог подняться наверх и не мог спуститься вниз, чтобы успокоить впавшего в панику Жана Ги. — Толкайте сильнее! Сильнее! — истерически выкрикивал Бювуар. — Господи, сюда идет дым! Гамаш чувствовал, как он судорожно пытается протиснуться повыше, подальше от дыма и пламени. Им никогда отсюда не выбраться. Они умрут здесь, на этой лестнице. Бювуар был в этом уверен. Стены сомкнулись, зажав его в узком безвоздушном пространстве. — Жан Ги! — Гамаш тоже перешел на крик. — Прекрати истерику! — Она этого не стоит. Ради Бога, давайте поскорее выберемся отсюда! — Голос Бювуара срывался, и он дергал Гамаша за рукав, пытаясь стащить его вниз, в темноту. — Она этого не стоит! Нам нужно поскорее выбраться отсюда! — Прекрати! — скомандовал Гамаш. Он развернулся настолько, насколько это позволяло ограниченное пространство, и его ослепил свет фонаря Бювуара. — Послушай меня. Ты меня слушаешь? — рявкнул он и почувствовал, что рука, судорожно вцепившаяся в его рукав, разжалась. Лестница быстро заполнялась дымом. Гамаш понимал, что у них очень мало времени. Он попытался повернуть голову так, чтобы смотреть не на слепящий его фонарь, а на лицо Бювуара. — Скажи мне, кого ты любишь? Бювуар подумал, что у него начались галлюцинации. Господи, неужели шеф собирается цитировать стихи? Он не хотел умирать под аккомпанемент тоскливых, безотрадных виршей Руфи Зардо. — Что? — переспросил он. — Подумай о ком-нибудь, кого ты любишь. — Голос шефа звучал спокойно и настойчиво. Я люблю вас… Это была первая мысль Бювуара. Уже потом он подумал о своей жене, о матери. Но первым был Арман Гамаш. — Представь себе, что мы здесь для того, чтобы спасти этих людей! — Это было не предложение, а приказ. Бювуар представил себе раненого Гамаша, который не может выбраться из горящего дома и зовет на помощь, выкрикивая его имя. И внезапно узкая лестница стала не такой уж и узкой, а темнота перестала казаться угрожающей. Рене-Мари… Гамаш снова и снова повторял про себя имя жены с той самой секунды, как понял, что придется идти в горящий дом. Он шел сюда не за агентом Иветтой Николь. И не за Саулом Петровым. Он шел сюда спасать Рене-Мари. Когда речь шла о ее жизни, Гамаш не мог думать о собственной безопасности. Он не боялся ничего и никого. Он должен был найти свою жену. Николь превратилась в Рене-Мари, и страх уступил место мужеству. Гамаш толкал люк снова и снова. Он кашлял от дыма и слышал доносящийся снизу кашель Жана Ги. — Кажется, поддается! — крикнул он Бювуару и удвоил усилия. Гамаш уже понял, что сверху люк придавлен каким-то большим предметом. Судя по весу, чем-то вроде холодильника. Он ослабил давление и постарался сконцентрироваться. Несколько секунд он пристально смотрел на крышку, потом закрыл глаза, снова открыл их, мощным толчком приподнял крышку и быстро вставил в образовавшуюся щель лезвие топора. Используя его как рычаг, он начал открывать люк. Едкий дым слепил глаза и разъедал носоглотку. Гамаш уткнулся лицом в плечо, стараясь дышать через ткань. Наконец неизвестный предмет с грохотом упал на пол, и крышка люка распахнулась настежь. — Николь! — проорал он во всю мощь своих легких, которые тотчас же наполнились дымом. Гамаш зашелся в мучительном приступе кашля. Он почти ничего не видел, но все же смог определить, что находится в маленькой спальне. Рядом с откинутой крышкой на боку лежал опрокинутый комод. Бювуар выбрался следом за шефом и сразу заметил, что дым в комнате значительно гуще, чем на лестнице. Времени почти не оставалось. Бювуар слышал рев пламени и чувствовал его обжигающий жар. Из леденящего холода они попали в самое настоящее пекло. — Николь! Петров! — хором выкрикивали Гамаш и Бювуар. Они прислушались, но никто не откликался. Тогда они вышли в коридор и в конце его увидели стену огня. Языки пламени то лизали потолок, то оседали вниз, как будто собираясь с силами. Гамаш быстро двинулся в противоположную сторону и попытался войти в соседнюю комнату, но споткнулся о скрюченное на пороге тело. — Я здесь! — Николь с трудом поднялась и упала на грудь Гамаша. — Спасибо вам, спасибо, спасибо, — повторяла она. — Вы не пожалеете об этом. Я этого стою, вот увидите. Простите меня! — Николь цеплялась за Гамаша, как утопающий за спасательный круг. — Где Петров? Вы меня слышите? Где Петров? Николь отрицательно покачала головой. — Ладно. Держите! — Он протянул ей свой фонарик. — Бювуар, иди вперед. Жан Ги развернулся, и они гуськом побежали обратно по коридору, к стене бушующего пламени и дыма. Нырнув в маленькую спальню, Бювуар чуть не провалился в открытый люк. Оттуда шел жар. Посветив вниз фонариком, он увидел клубы дыма и языки пламени. — Здесь мы не выйдем! — прокричал он. Огонь бушевал уже у самой двери. Гамаш подошел к окну и локтем выбил стекло. — Сюда! — донесся до них снизу крик Руфи. — Они наверху! Несите лестницы! Не прошло и минуты, как в окне появилось лицо Билли Уильямса. Вскоре они уже нетвердой походкой удалялись прочь от пылающего здания. Перед тем как сесть в автобус, Гамаш обернулся и увидел, как обрушилась кровля. Взметнулся столб огня и дыма, вместе с которым на небо вознеслась и душа Саула Петрова. Глава 32 На следующее утро они проснулись поздно, и за окнами была настоящая зимняя сказка. Мороз спал, и с неба падал густой снег. Он толстым слоем покрывал машины и дома, а неторопливо занимающиеся своими повседневными делами жители Трех Сосен напоминали оживших снеговиков. Из окна своей комнаты Гамаш видел Питера Морроу, наполняющего зерном кормушку для птиц. Как только он ушел, к ней тотчас же устремились черноголовые синички и синебокие сойки, к которым вскоре присоединились голодные белки и бурундуки. Билли Уильямс расчищал каток, хотя это был заведомо напрасный труд, так как расчищенные места сразу же исчезали под свежим слоем пушистого снега. Эмили Лонгпре выгуливала Генри. Очень медленно. Казалось, что все в этот день происходит как в замедленной съемке. Принимая душ и натягивая вельветовые брюки, свитер с высоким воротом и теплый пуловер, Гамаш думал о том, что деревня, как это ни странно, казалась гораздо более опечаленной гибелью никому не известного фотографа, чем смертью Сиси. Было десять часов утра. Они вернулись в гостиницу только под утро, в половине седьмого, и Гамаш еще долго лежал в горячей ванне, стараясь ни о чем не думать. Но в мозгу настойчиво всплывала одна и та же фраза. — Я этого стою, вот увидите, — лепетала Николь, всхлипывая и цепляясь за его одежду. — Я этого стою. Гамаш не понимал почему, но эта фраза не давала ему покоя. Жан Ги Бювуар быстро ополоснулся под душем и нырнул в постель. Он давно не испытывал такого душевного подъема. Бювуар чувствовал себя так, как будто только что выиграл первенство мира по триатлону. Промелькнула мысль о том, чувствуют ли игроки в керлинг что-либо подобное. Физически он был на пределе. Совершенно обессиленный и промерзший до костей. Но на сердце было легко и радостно. Они потеряли Петрова, но зато вошли в горящий дом и спасли Николь. Руфь Зардо приняла ванну и отправилась на кухню. Сидя за пластиковым столом, она потягивала виски и писала стихи. Есть новость для тебя: грядет освобожденье,