Гамашу наконец-то удалось найти шар Li Bien. Питер Морроу понял, что его загнали в угол и следует приготовиться к худшему. Когда Гамаш начал расспрашивать Клару о шаре, она радостно объявила, что это первый рождественский подарок, который Питер смог ей купить. — До сих пор мы были слишком бедны, — объяснила она. — Или слишком скаредны, — фыркнула Руфь. — Где вы его взяли? — спросил Гамаш. Вопрос был задан вежливо и спокойно, но в голосе старшего инспектора появились характерные жесткие нотки, и Питер понял, что отвечать придется. — Я забыл, — начал было он, но встретившись с решительным взглядом Гамаша, осекся и повернулся к Кларе. — Я очень хотел тебе что-то купить. — Но?.. — предчувствуя недоброе, сказала она. — Понимаешь, я как раз ехал в Уильямсбург, чтобы походить по магазинам… — Наш северный Париж, — ухмыльнулся Габри, поворачиваясь к Мирне. — Знаменитый своими торговыми пассажами, — поддакнула та. — И проезжал мимо свалки… — Свалки? — воскликнула Клара. — Свалки?! Ее голос сорвался на крик, и встревоженная Люси начала беспокойно жаться к ногам хозяйки. — От твоего визга этот шар сейчас расколется, — сказала Руфь. — Свалки… — повторила Клара. Ее голос снова звучал нормально, но глаза, устремленные на Питера, горели таким огнем, что тому больше всего хотелось провалиться сквозь землю. — Нашему чемпиону по раскапыванию помоек снова удалось найти настоящее сокровище, — попытался разрядить обстановку Габри. — Вы нашли вот это, — Гамаш поднял шар так, чтобы все могли его видеть, — на уильямсбургской свалке? Питер кивнул. — Я остановился возле нее. Так, по привычке. Я не собирался ничего искать. Но этот шар просто нельзя было не заметить. Вы сами видите, как он сияет. И это здесь, в полутемном помещении. Представьте, как он выглядел при ярком солнечном свете. Он был похож на маяк, который посылал мне сигналы. — Питер смотрел на Клару умоляющим взглядом. — Мне было просто суждено найти его для тебя. Но Клара оставалась неумолимой. Она упорно не желала верить в судьбоносность подарка, найденного на свалке. — Когда это было? — спросил Гамаш. — Я не помню. — Постарайтесь вспомнить, мистер Морроу. Все взгляды обратились на Гамаша. Казалось, что он внезапно стал выше ростом. В его позе и голосе чувствовалась такая властность, что даже Руфь притихла. Питер задумался. — Это было за несколько дней до Рождества. Вспомнил! — Он повернулся к Руфи. — Это было на следующий день после твоей презентации. Двадцать третьего декабря. Клара осталась дома, чтобы было кому выгулять Люси, а я поехал за рождественскими подарками. — На свалку, — съязвила Клара. Питер вздохнул и промолчал. — А где именно на свалке лежал этот шар? — спросил Гамаш. — Прямо с краю. Как будто его не выкинули, а аккуратно положили. — Вы нашли что-нибудь еще? Гамаш пристально наблюдал за Питером. Если бы тот солгал, он бы это сразу увидел. Питер покачал головой. Гамаш ему поверил. — А в чем дело? — поинтересовалась Мирна. — Почему этот шар так важен? — Этот шар называется Li Bien, — объяснил Гамаш. — И он принадлежал Сиси. Все ее духовное учение было создано вокруг этого шара. В своей книге она его очень подробно описывает и утверждает, что это единственная вещь, оставшаяся у нее от матери. Собственно говоря, она утверждает, что ее мать создала этот шар. — На нем изображены три сосны, — заметила Мирна. — И заглавная буква L, — добавила Клара. — Так вот почему Сиси переехала сюда, — сказал Габри. — Почему? — непонял Питер, который был настолько озабочен собственными проблемами, что с трудом следил за беседой. — Три сосны, — объяснил Габри. Питер по-прежнему смотрел на него непонимающим взглядом. — Три сосны, — повторил Габри, указывая на шар. И, махнув рукой в сторону окна, повторил еще раз: — Три сосны. — Три сосны три раза, — фыркнула йуфь. — Тебя зациклило? Габри вопросительно смотрел на Питера. — Дошло? — Три Сосны, — наконец сообразил Питер. — Мать Сиси была родом отсюда? — И, скорее всего, ее имя начиналось на букву L, — добавила Мирна. Эмили Лонгпре лежала в постели. Еще не было и десяти, но она очень устала. Эмили пыталась читать, но даже книга казалась ей слишком тяжелой, и она с трудом удерживала ее в руках. А ей очень хотелось дочитать роман до конца. Последнее время Эмили жила наперегонки со временем и теперь боялась, что ее время закончится раньше, чем она успеет закончить книгу. Ощущая ее тяжесть на своем животе, Эмили вспоминала, как лежала на этой же самой кровати много лет назад. Тогда она ощущала совсем другую тяжесть, и та тяжесть была приятной. Это была тяжесть ребенка, ее Давида, который развивался в ней. Тогда рядом с ней лежал Гас. А теперь рядом не было никого, и ей приходилось довольствоваться обществом книги. Нет, поправила она себя. Это неправда. А как же Би и Кей? Они всегда были рядом с ней. И останутся рядом до самого конца. Эта мысль воодушевила Эмили Лонгпре, и она снова перевела взгляд на тяжелую книгу в твердом переплете, которая поднималась и опускалась в такт ее дыханию. Закладка была примерно посередине. Она прочитала всего половину романа. Нужно было торопиться. Эмили снова взяла книгу в руки и прочитала еще несколько страниц, стараясь сосредоточиться на сюжете. Она очень надеялась, что у этого романа будет счастливый конец. Что главная героиня обретет свою любовь и счастье. Или хотя бы себя. Этого было бы вполне достаточно. Книга закрылась снова, и одновременно с ней закрылись глаза Эм. Она заснула. Матушка Би видела будущее, и в том, что она видела, не было ничего хорошего. Так было всегда. Даже в лучшие времена Матушка всегда видела будущее только в самых мрачных тонах. Этот особый дар сослужил ей плохую службу. Постоянно ожидая от будущего только самого худшего, она разучилась радоваться настоящему. Единственным утешением служило то, что ее мрачные предчувствия почти никогда не оправдывались. Самолеты не разбивались, лифты не падали, а мосты оставались стоять на своих местах, крепкие и надежные. Правда, муж действительно бросил ее, но последнее вряд ли можно было считать катастрофой. Матушка сама сделала все возможное для того, чтобы это ее пророчество исполнилось. Муж всегда жаловался на то, что они живут не вдвоем, а втроем. Беатрис, он и Бог. Кто-то должен был уйти. Матушка сделала свой выбор. И вот теперь она лежала в постели, закутавшись в мягкое пуховое одеяло, которое уютно облегало ее полное тело. Мужу она предпочла Бога и не жалела об этом. Но правда заключалась в том, что сейчас она была готова предпочесть им обоим хорошее, теплое одеяло и удобную постель с фланелевыми простынями. Это было ее самое любимое место на земле. Матушка лежала в своей кровати, в своем доме, живая и здоровая. Так почему же она не может заснуть? Почему она больше не может медитировать? Почему она даже не может есть? Кей лежала в постели и отдавала команды молоденьким, перепуганным пехотинцам, которые находились рядом с ней в окопе. Их плоские шлемы были сдвинуты набекрень, а на черных от грязи и дерьма лицах пробивались первые усы. Первые и последние. Кей знала об этом, но не стала ничего говорить. Вместо этого она произнесла воодушевляющую речь, горячо заверяя их в том, что, когда придет время, она первой поднимется из окопа. Потом они хором прочувствованно пели «Правь, Британия». Она знала о том, что они все скоро умрут. Кей свернулась калачиком, стыдясь собственной трусости, которая уже столько лет жила в ней, как дитя в утробе матери. А ведь ей так хотелось быть такой же мужественной, каким был ее отец. — Извини меня, — в сотый раз повторил Питер. — Дело даже не в том, что ты нашел его на свалке, а в том, что ты мне солгал, — солгала, в свою очередь, Клара. Дело было именно в том, что он нашел этот проклятый шар на свалке. Снова, уже в который раз, она получила рождественский подарок с помойки. Раньше, когда они не могли себе позволить ничего купить, это не имело значения. У Клары были золотые руки, и она мастерила для Питера какую-то безделушку. У Питера руки не были золотыми, и он отправлялся на свалку. Потом они оба делали вид, что в восторге от своих подарков. Но на этот раз все было по-другому. Это было первое Рождество, когда они наконец-то могли себе позволить отправиться за подарками в магазин. Но Питер все равно предпочел отправиться на свалку. — Извини, — еще раз повторил Питер, понимая, что это не поможет, но не зная, что может помочь. — Забудь об этом, — сказала Клара. У Питера хватило ума сообразить, что последнее было бы не очень умно с его стороны. Гамаш сидел рядом с кроватью Бювуара. Он видел, что температура у Жана Ги уже упала, но на всякий случай снова наполнил грелку горячей водой. Почему-то нашлась только одна грелка, и Гамаш никак не мог понять, куда делась вторая. И вот теперь он сидел рядом со спящим Бювуаром с тяжелой, толстой книгой на коленях. Гамаш уже посмотрел книгу пророка Исайи, хотя сделал это скорее для очистки совести, и теперь перешел к псалмам. Вернувшись в гостиницу, он сразу же перезвонил их приходскому священнику, отцу Нерону, и тот подсказал ему, где нужно искать. — Я был очень рад видеть вас на службе накануне Рождества, Арман, — сказал отец Нерон, услышав его голос. Это была необходимая прелюдия, и Гамаш был к ней готов. — У вас очаровательная внучка. Ей повезло, что она так похожа на бабушку. — Гамаш терпеливо ждал. — Так приятно видеть всю семью вместе. Как жаль, что в вечности вы будете разлучены со своими родными. Ведь вы попадете в ад. — Думаю, что мы все вместе попадем в ад, святой отец. Так что разлука нам не грозит.