— Как ты думаешь, кто это сделал? — Клара подала Питеру его красное вино, опустилась в мягкое кресло и отпила небольшой глоток из своего бокала. — Руфь. — Руфь? Ты действительно так думаешь? — Подавшись вперед, она впилась взглядом в мужа. Питер почти всегда оказывался прав. Иногда это даже пугало Клару. — Ты думаешь, что это Руфь убила Сиси? — Я полагаю, что не так уж далек от истины. По крайней мере, насколько я могу судить, из всех, кто там присутствовал, только Руфь способна убить не задумываясь. — Но ведь на самом деле ты так не думаешь? — Слова Питера удивили Клару, хотя нельзя было сказать, что она категорически не согласна с ними. — Ну почему же, думаю. Это заложено в ее натуре. Если она до сих пор никого не убила, то только потому, что у нее не было мотива и возможности. А способность убить была всегда. — Но разве стала бы она убивать кого-то током? Мне всегда казалось, что если бы Руфь решила отправить кого-то на тот свет, то воспользовалась бы для этого своей палкой. Может быть, застрелила бы или переехала машиной. Руфь никогда не отличалась особой утонченностью. Питер подошел к книжным полкам и начал просматривать названия расставленных как попало и просто сложенных стопками книг. Здесь были и биографии, и романы, и книги по истории и искусству. Множество детективов. И поэзия. Замечательная поэзия, которая заставляла Клару вздыхать и напевать в ванной. Именно там она любила читать стихи, потому что поэтические сборники были, как правило, тоненькими, и их было легко держать скользкими руками. Питер даже ревновал жену к словам, которые доставляли ей подобное наслаждение. Читая их, она издавала такие звуки, как будто они ласкали ее, входили в нее и прикасались к ней так, как имел право прикасаться только он. Питер сам хотел стать причиной ее вздохов и стонов. Но она вздыхала над Этвуд, Ангелоу и даже Йитсом. Она напевала и стонала от удовольствия, когда читала Одена и Плеснера. Но самое большое наслаждение ей доставляли стихи Руфи Зардо. — Помнишь этот сборник? — Питер снял с полки тоненькую книжечку и передал ее Кларе. Она наугад раскрыла ее и прочитала: Ты бабочкой ночной летела И невзначай мою щеку задела Во тьме. Убила я тебя. Не знала, Что ты всего лишь мотылек Без жала. Клара быстро перелистала страницы, просматривая одно стихотворение за другим. — Они почти все о смерти или об утрате, — сказала она, опуская книгу. — Я никогда не обращала на это внимания. Большинство стихотворений Руфи — о смерти. Она закрыла тоненький томик. Это был один из самых первых сборников Руфи. — Они не просто о смерти, — поправил ее Питер. Он подбросил в камин березовое поленце, которое сразу же весело затрещало, и отправился на кухню, чтобы проверить, не подгорела ли запеканка, которую они разогревали к ужину. Уже оттуда он крикнул: — Они еще и весьма утонченные. В Руфи есть много такого, о чем мы даже не догадываемся. — Всего лишь ночная бабочка, у которой нет жала… — задумчиво сказала Клара. Была ли Сиси всего лишь ночной бабочкой? Нет. У Сиси де Пуатье было жало. Это ощущал на себе любой, кто подходил к ней достаточно близко. И Питер ошибался относительно Руфи. Всю свою горечь она выплескивала в стихах. Руфь никогда не скрывала своих чувств, а Клара знала, что злоба, которая способна довести человека до убийства, должна долгое время вызревать, и очень часто это происходит под спудом фальшивых улыбок и сладких речей. Зазвонил телефон. Питер снял трубку и перекинулся с кем-то парой слов. — Допивай свое вино, — сказал он, появляясь на пороге гостиной. — Мирна приглашает нас пропустить по стаканчику в бистро. — То есть я должна быстро допить один бокал, чтобы выпить другой? — Совсем как в старые добрые времена. Арман Гамаш стоял на крыльце бывшего дома Хедли. Только когда за ними с Лемье закрылась дверь, он смог наконец расслабиться. Старший инспектор чувствовал себя ужасно глупо. Вместе с Лайоном он обошел все это угрюмое жилище. Нравиться больше оно ему от этого не стало, но никаких призраков и вурдалаков он там тоже не обнаружил. Дом казался просто очень печальным и поникшим. Он отчаянно нуждался в смехе. Так же как и его обитатели. Перед уходом Гамаш еще раз заглянул в гостиную, где на диване по-прежнему сидела Кри, в сарафане и шлепанцах. Он укутал ее одеялом и сел напротив, глядя в бесстрастное юное лицо. Потом инспектор закрыл глаза и сосредоточился. Он пытался установить бессловесный контакт с Кри, дать ей понять, что все будет хорошо. Когда-нибудь. Жизнь не всегда так мучительна. Мир не всегда жесток. Нужно только немного потерпеть. Счастье обязательно придет. И его нужно будет встретить. Возвращайся… Он повторил это несколько раз, открыл глаза и увидел Лемье, который стоял в дверях, наблюдая за ним. Теперь, оказавшись наконец снаружи, Гамаш поплотнее запахнул парку и зашагал по тропинке, направляясь к машине. В воздухе кружились легкие, пушистые хлопья — предвестники начинающегося снегопада. Он посмотрел на раскинувшуюся внизу, сверкавшую рождественскими огнями деревню. И подобно елочной гирлянде, в его мозгу вспыхнули слова Габри: «Чудовище мертво, и мирные селяне празднуют избавление». Намек на Франкенштейна был совершенно прозрачным. Но вот только в той истории селяне не просто праздновали избавление от чудовища, они сами же и убили его. Возможно ли, чтобы жители этой прелестной, тихой, сонной деревушки объединились для убийства Сиси де Пуатье? Гамаш уже хотел отогнать эту мысль как заведомо нелепую. Даже сумасшедшую. Но потом вспомнил, что это убийство именно таким и было. Сумасшедшим. — Вы ни о чем не хотите меня спросить? — поинтересовался Гамаш, не оборачиваясь к молодому человеку, который шел следом. — Нет, сэр. — Урок номер три, сынок. Никогда не лгите мне. Старший инспектор обернулся и посмотрел на агента Лемье взглядом, который молодой человек никогда не сможет забыть. Он был заботливым и предостерегающим одновременно. — Что вы делали там, в гостиной, вместе с ее дочерью? — Кри. Девочку зовут Кри. А как ты думаешь? — Для разговора вы сидели слишком далеко. И потом, ну… — Продолжай. — У вас были закрыты глаза. — Совершенно верно. — Вы молились? Задавая этот вопрос, Лемье чувствовал себя ужасно неловко. Для представителей его поколения молитва была чем-то неприличным, худшим, чем изнасилование, содомия, худшим, чем признание собственной несостоятельности. Он думал, что этот вопрос глубоко оскорбит шефа, но тем не менее задал его. — Да, я молился, хотя, наверное, это нельзя было назвать молитвой в общепринятом смысле этого слова. Я думал о Кри и пытался мысленно внушить ей, что мир не так уж и плох и что она должна просто жить дальше. Агент Лемье чувствовал, что получает больше информации, чем может переварить. Гораздо больше. Похоже, что выполнить поставленную перед ним задачу будет нелегко. Но, наблюдая за тем, как Гамаш неторопливо идет к машине, Лемье понял, что ответ старшего инспектора несколько успокоил его. Возможно, все окажется не так уж и сложно. Он достал блокнот, и когда они вдвоем забрались в теплый салон машины, Гамаш улыбнулся, увидев, что молодой агент тщательно записывает его слова. Стряхнув снег со своих курток, Питер и Клара повесили их на вешалку у дверей и оглянулись по сторонам. В бистро было людно и шумно. Официанты с заставленными едой и напитками подносами ловко сновали между круглыми деревянными столиками. — Мы здесь, — окликнула их Мирна. Они с Руфью стояли у дивана, уютно расположившегося возле камина. Супруги Парра как раз поднимались со своих мест, собираясь уходить. — Можете занять наши места, — сказала Ханна Парра, депутат от Трех Сосен в местных органах власти, и пока они с Рором, ее мужем, обматывались шарфами, готовясь к выходу, поинтересовалась: — Снег уже идет? — Не сильно, — ответил Питер, — дорога должна быть хорошей. — Мы в двух шагах от дома. Думаю, прогулка будет приятной. Pop обменялся с ними рукопожатиями, а Ханна расцеловала в обе щеки. В Квебеке прощание всегда превращалось в настоящий ритуал. Впрочем, и приветствие тоже. Обойдя весь зал и расцеловавшись со всеми знакомыми, Клара с Питером наконец-то смогли опуститься в мягкие кресла с подголовниками. Габри перехватил взгляд Питера и вскоре предстал перед ними с двумя бокалами красного вина и двумя вазочками с орешками кешью. — Невозможно поверить в то, что такое случилось, правда? — сказал он, отпивая глоток из бокала Клары и зачерпнув горсть орешков. — Они уверены, что это убийство? — поинтересовалась Мирна. Питер и Клара кивнули. — И расследованием снова занимается этот надутый индюк Гамаш, — фыркнула Руфь, протягивая руку к бокалу Питера. — Вы же помните, что было в прошлый раз, — добавила она, делая изрядный глоток. — По-моему, в прошлый раз он нашел убийцу, — сказала Мирна, предусмотрительно отодвигая свою рюмку с виски на другой край стола. — В самом деле? — Руфь бросила на нее лукавый взгляд. — Ему просто повезло. А что происходит сейчас? Женщине становится плохо на льду, и он сразу решает, что ее убило током. Кто убил? Божье провидение? — Но ведь ее действительно убило током, — заметил Питер как раз в тот момент, когда к ним присоединился Оливье. — Вы говорите о Сиси, — сказал он, с тоской поглядывая на пустые кресла у камина. Но при таком наплыве клиентов он никак не мог позволить себе сесть в одно из них.