— Мы можем договориться… — я посмотрела на жрецов выжидающе. Увы, но я не знала их слабых мест, если таковые были; не знала, имелись ли у этих оживших ледяных скульптур привязанности. Было ли хоть что-то, на чем я могла сыграть? — Нам ничего не нужно от тебя, Воплощенная, кроме одного: покинь смертное тело, которое захватила, — сказал первый жрец. — Иначе, Савэто свидетель, мы сделаем все, чтобы тебя уничтожить, — добавил второй. Они были очень серьезны, серьезней не бывает. Пусть их слова не являлись полноценной клятвой, но никто из разумных не будет попусту призывать силу Равновесия. Чревато. Я могла убить Мервина (гнев части моей сущности поднялся в душе, как цунами), или я могла уйти. Мервин — всего лишь смертный («…нет, он мой эль-эро! Мой!»), всего лишь смертный, а я долгие столетия ждала этого воплощения. Но и позволить углубиться расколу в своей душе я не смела… Интерлюдия 4 Какое бы решение ни собралась принять Воплощенная, ее лицо осталось столь же непроницаемым, а взгляд холодным. Наконец она слегка наклонила голову: — Если я соглашусь на ваши условия, то как моя суть уйдет за пределы щитов этого мира? Первый жрец ответил ровно, не позволив ни капли радостного триумфа пробиться за ледяной фасад внешности: — Убедившись, что смертная свободна, мы создадим щель, достаточную для тебя. — Мне нужна клятва, что никто не будет пытаться накинуть сеть подчинения либо иначе удержать мою суть, — Воплощенная смотрела внимательно, знающе. Должно быть, уже находились глупцы, пытавшиеся подчинить себе этого Духа Бездны. Такое подчинение было возможно — на краткое время. Но жрецы видели руины немалого числа городов, погибших из-за подобных экспериментов. — Мы дадим такую клятву. — Именем Савэто, — требование прозвучало категорично. — Клянемся именем Савэто. Призванный символ Равновесия, сияющий алый шар, на мгновение возник в воздухе. — Позднее вы заплатите мне за причиненное неудобство, — тон Воплощенной подразумевал, что данную оплату она выберет сама, в удобное для нее время. Жрецы промолчали. Воплощенная сделала несколько шагов назад, вскинула голову к небу и замерла. Несколько мгновений ничего не происходило, потом ее тело пронзила сильная дрожь, и Присутствие, которое жрецы ощущали, как пронизывающий холод, тем сильнее, чем ближе они были к Воплощенной, исчезло. Девушка, вновь — обычная смертная, упала на землю. Глава 11 Подо мной согнулись мягкие стебли травы; нежно, проникая до самого сердца, грело солнце, лицо ласкал прилетевший с моря ветер. Потом рядом почудилось какое-то движение, и я повернула голову. Таирт сидел, почти касаясь меня, на лице — задумчиво-грустное выражение. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Так хорошо и спокойно мне не было уже очень давно. Ни о чем не хотелось ни думать, ни говорить, пусть только этот миг растянется в вечность… Мервин улыбнулся уголками губ и прервал игру в молчанку: — Ты проспала пять недель. — Что? — я посмотрела на него непонимающе. — О чем ты? — Ты пролежала без сознания пять недель, — повторил Мервин терпеливо. — Если хочешь точную цифру, то даже чуть дольше — тридцать семь дней. Я села, зачем-то одернула рукава платья и огляделась. Мы находились на невысоком холме, за спиной зеленела роща, впереди расстилалась изумительно синяя морская гладь. — Красиво, — сказала я негромко. Мервин не ответил: таирт прекрасно понимал, что сейчас мне требовалось время — вспомнить, понять, осмыслить… Здесь действительно было красиво. Я подняла голову к небу, прозрачно-чистому, только дальше у горизонта висело несколько пушистых облаков. А море было пусто — ни единого паруса. — Пять недель, — сказала я, не оборачиваясь к Мервину. — Почему так получилось? — Ты не помнишь… — я была почти уверена, что он хмурится, но меня словно что-то держало, не позволяя взглянуть на таирта. — Риэль, что осталось в твоей памяти последним? — Не знаю. Обрывки — словно мне снился длинный и запутанный сон. — Ты помнишь Ее? — интонация Мервина изменилась, теперь он был напряжен, словно тетива лука. Натяни чуть сильнее — и порвется. — Ее? — повторила я за ним. — Ее. Дух Бездны. Я вздрогнула. Ответить вслух значило вспомнить о Ней, вновь призвать Ее. Я не хотела отвечать — мне было слишком страшно. — Райша, — теплые ладони легли мне на плечи. — Не молчи. — Помню, — прошептала я. — Но это не настоящие воспоминания, это больше похоже на бред. Она… Она ведь действительно ушла? — Да. Она ушла, — произнес Мервин мягко. — Ты точно знаешь? — мне казалось сложно поверить в уверения таирта. — Так сказали жрецы. И так сказал Карос. Карос? Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, кто носил это имя. А потом меня словно подбросило: — Дракон?!! Но… — я резко развернулась к таирту. — Не бойся, малышка, — Мервин тихо засмеялся. — Не бойся. Теперь Дракон будет с тебя пушинки сдувать. — Не надо сдувать!.. — на всякий случай воспротивилась я. Потом до меня дошел смысл слов таирта. — А почему? Ну, почему он передумал? Дракон же меня ненавидит. В глазах Мервина мелькнуло что-то невысказанное, но губы продолжали улыбаться: — Карос обещал наследнику, что с тобой ничего не случиться. Алекс посчитал, что обвинять тебя за дела предков несправедливо, а старший Дакаант слишком любит племянника, чтобы ссориться с ним из-за такой ерунды, как жизнь какой-то эль-туань. — «Какой-то эль-туань», — повторила я за таиртом и недовольно фыркнула, пытаясь выглядеть оскорбленной. Но надолго меня не хватило, и, не выдержав, я хихикнула. — Меня еще никогда не называли «какой-то эль-туань». Это его слова, или ты сам добавил? — Его, — Мервин несильно дернул меня за выпавшую из косы прядь волос. — Не обижаешься? Я пожала плечами: — Он же Дракон, пусть называет, как хочет. Уж лучше «какая-то эль-туань», чем эль-туань мертвая. И тут мне в голову неожиданно пришла еще одна мысль: — А в первый раз… Ну, тогда… Алекс сам решил прийти вместе с дядей? Улыбка Мервина стала хитрой-хитрой. Не сдержавшись, я тоже дернула его за отросшую челку. Дернула сильно, но таирт даже не поморщился. — Так он сам решил? — Я его попросил, — признался мой эль-эро. — Алекс — добрый мальчик. Даже слишком добрый — для Дракона. — Мервин, а что теперь будет? — Вообще, или…? — И вообще, и с нами, — солнце забралось уже почти к самому зениту и пекло немилосердно, думать о серьезных вещах не хотелось, но и не думать было невозможно. Мервин долго не отвечал, потом осторожно обнял меня: — Не знаю, Райша, — сказал тихо. — Правда не знаю.