На другой день ранним утром полковник Мизнер в сопровождении лейтенанта Стивенсона прибыл в агентство. Сначала Мизнер разозлился на Майлса, осмелившегося отменить его приказ, однако, здраво поразмыслив, понял, что затея могла обойтись ему недешево. И как бы там ни было, а Майлс все-таки таскал для него каштаны из огня. Но раз Майлс намерен разрешить эту проблему самостоятельно, Мизнер хотел присутствовать при разборе дела, для того чтобы составить потом выгодный для себя рапорт. Когда приехали офицеры, маленькая контора Майлса была уже битком набита. Здесь были и Сегер, и агент, и Трюблад, и переводчик Эдмонд Герьер. Войдя, Мизнер едва поздоровался. Слегка кивнув служащим агентства, он сел на стул у окна. Лейтенант стал рядом с ним. Сегер примостился на краю конторки и набивал трубку Майлс сидел за конторкой, а Трюблад, с блокнотом и карандашом, – в углу комнаты. Герьер скромно стоял у стены и, опустив голову, непрерывно вертел свою широкополую соломенную шляпу. За те полчаса, в течение которых собравшиеся дожидались индейцев, сказано было мало, почти никто не шевельнулся, и только Сегер поднялся один раз, чтобы шире распахнуть окно. Обменялись несколькими замечаниями о погоде да усердно обтирали вспотевшие лбы Майлс, склонившись над конторкой, составлял отчет, но он явно нервничал и волновался. Наконец Сегер кивком указал на окно: – Ну вот, они едут. Все повернулись, чтобы посмотреть. Трое индейцев верхом подъезжали к веранде впереди – два старика, а за ними – индеец средних лет, мощного сложения, мускулистый, как гладиатор, с изрезанным глубокими шрамами лицом Они ехали медленно, слегка наклонившись вперед, а за ними бежала толпа ребят из агентства. Подъехав к дому, они спешились, и дети обступили их, усердно разгребая босыми ногами пыль. – Индеец с изуродованным лицом – это Ворон, – сказал Сегер – Опасная бестия! Может быть, они ожидают каких-нибудь недоразумений? Говорят, он когда то голыми руками убил шестерых пауни[5] в битве при Туин Форк. А двое других – Маленький Волк и Дикий Кабан. Сегер закурил трубку и вышел, чтобы привести вождей. В комнате воцарилось удушливое, насыщенное грозой молчание Майлс перестал писать. Войдя, шайены обменялись рукопожатием со всеми и, прислонившись к стене, стали ждать, когда заговорит агент. Но молчание продолжалось. Тогда Маленький Волк сказал что-то, и Герьер перевел. – Он хочет знать, зачем вы посылали за ними. Мизнер внезапно усмехнулся. Майлс сказал: – Он знает, почему я послал за ними. – Говорит, что не знает. Он говорит, что они жили мирно и никому не делали зла. Даже когда белые солдаты стали лагерем перед их стоянкой и навели на них пушку, они продолжали жить мирно. Разве белые люди не этого хотят? Тогда агент, обернувшись к Маленькому Волку, сказал: – Трое из ваших людей убежали. Один арапах видел, как они ехали на север, и он узнал этих людей. Вам известно, что закон запрещает индейцам покидать резервацию без моего разрешения. Вы должны поэтому дать мне десять ваших молодых людей, чтобы они остались здесь в качестве заложников, а тем временем солдаты отправятся на поиски этих трех. Когда они будут доставлены обратно, я отпущу заложников на свободу. Герьер перевел сказанное агентом. Маленький Волк что-то прошептал Дикому Кабану. Тот кивнул. Маленький Волк медленно покачал головой. – Нехорошо это, – сказал он агенту, – я не могу исполнить того, что ты требуешь. Как найти трех людей в стране, где может спрятаться тысяча! Если бы один из твоих помощников здесь, в агентстве, убежал, то разве я пришел бы требовать у тебя десяток твоих? Разве, по закону белых невинные должны страдать за виновных? Эти десять человек не совершили ничего дурного, а ты собираешься посадить их в тюрьму и держать их там, пока они не умрут. Сколько шайенов отправили вы в тюрьму во Флориде, а разве хоть один из них вернулся? Нет, я не могу отдать вам десять человек за троих, которых вы больше никогда не увидите. Мизнер все еще продолжал усмехаться. Герьер, переводя, смущенно переступал с ноги на ногу. Майлс сердито заявил: – Или вы приведете мне этих десятерых, или больше не получите от меня продовольствия! Я не дам вам никакой пищи, пока не получу их. Я требую этих людей, и требую немедленно! Маленький Волк покачал головой. – Я не могу отдать этих людей. Ты напрасно грозишь, что уморишь нас голодом. Мы и так уже умираем от голода. Но я не могу отдать этих людей. Я Друг белым людям, долгое время был им другом. Я увидел, что лучше работать с белыми, чем умирать, сражаясь с ними. Я не о себе забочусь, я старик… Но я вижу, что осталось от племени. Страшно, когда умирает целый народ, но если нам надо умереть, то лучше умереть сражаясь, чем от того, что вы называете законом белого человека. Может быть, ты думаешь, я ничего не знаю? Но я был в Вашингтоне, говорил с президентом и обменялся с ним рукопожатием. Он сказал, что между нами должен быть мир. И я старался поддерживать этот мир. Майлс упрямо покачал головой. Он почти не слушал запинающегося Герьера, он смотрел на Мизнера и чувствовал, что полковник презирает его за неспособность принудить индейцев подчиняться закону, представителем которого он себя мнил. – Вы должны привести десять человек. Я требую, чтобы их привели сюда, и привели сегодня же. Маленький Волк загадочно улыбнулся. – Мы были друзьями, агент Майлс, – сказал он, – но я не могу исполнить то, что ты требуешь. Я должен сделать то, что считаю правильным. Я не хочу неприятностей и не хочу кровопролития здесь, в агентстве, но не могу выполнить твое требование. – Тогда вы умрете с голоду! Двое других шайенов взглянули на Маленького Волка. Иссеченное шрамами лицо Ворона исказилось от гнева, но Маленький Волк так крепко сжал его руку, что на коже остались отпечатки пальцев. Затем Маленький Волк обошел всех присутствующих и каждому пожал руку. – Буду ждать этих десятерых сегодня же, – сказал Майлс. – Я возвращаюсь к себе, – ответил Маленький Волк. – И мы оба, агент Майлс и я, будем делать то, что должны. Здесь, в агентстве, ты кормил некоторых людей моею племени, и я считал бы для себя позором, если бы обагрил кровью эту землю. Но вот что я должен буду сделать и что я сделаю: я возьму мой народ и вернусь обратно на север, в наш родной край, в Черные Холмы. Мы хотим уйти мирно, и пока никто не попытается задержать нас, мы будем вести себя мирно. Но если ты считаешь своим долгом послать за нами солдат, подожди немного, дай нам отойти от агентства. И если ты захочешь сражаться, я буду сражаться с тобой, и мы сможем пролить там нашу кровь. Майлс не сводил глаз с Маленького Волка и не произносил ни слова. Мизнер сказал: – Честное слово, Майлс, вы просто дурака сваляете, если сейчас же не бросите в тюрьму эту тройку, пока она еще здесь! – Пропустите их, Сегер, – угрюмо приказал Майлс. – Слушайте, Майлс, неужели вы дадите им уехать отсюда? – Они пришли по моему вызову, – возразил Майлс – Я обещал им, что они смогут беспрепятственно прийти и уйти. Это наименьшее, что я могу сделать. Майлс так и остался сидеть за столом, подперев руками мучительно болевшую голову. Остальные вышли на веранду, где было не так душно, чтобы поглядеть, как уезжают три шайена на своих тощих пони, словно плывших по облакам красной пыли. Уезжая, Мизнер с легкой улыбкой сказал Майлсу: – Я оставлю эскадрон «Б» там, где он находится. Он вам еще пригодится. И Майлс, уничтоженный, ничего не ответил. Спустя некоторое время он послал Уильяму Николсону, уполномоченному управления по делам индейцев в Лоуренсе, в штате Канзас, телеграмму следующего содержания: «Маленький Волк, вождь северных шайенов, угрожает покинуть резервацию. Уйдет на север со всем племенем числом триста. Прошу немедленных указаний». В ожидании ответа он нервничал и не находил себе места. Видя его состояние, Люси пригласила к обеду пастора-квакера Элькана Бирда и его жену. Добродушный пастор прилагал все усилия, чтобы успокоить Майлса. Это был толстенький маленький человечек с водянисто-голубыми глазами. Он неизменно повторял, что путь любви – единственно правильный путь, что нужно твердо верить – и все разрешится само собой. – Видите ли, брат Майлс, – говорил он, – человеку остается только следовать указаниям своей совести. – Дикарь, даже если он и крещен, не может понять христианский закон, – кротко вставила Люси. – Но у нас должны быть в сердце долготерпение и любовь, я всегда говорю это Джону, и в конце концов все уладится. – Совершенно верно, – кивнул пастор Бирд. Была почти ночь, когда пришел ответ Николсона: «Ни один индеец не должен покинуть резервацию. Для общего плана расселения индейцев безусловно необходимо, чтобы северные шайены остались в агентстве. Информируйте полковника Мизнера». Майлс долго сидел у себя, читая и перечитывая эту телеграмму, прежде чем послал за Сегером. Затем упавшим голосом попросил доставить ее полковнику Мизнеру в форт Рено. Агент Майлс почти не спал в эту ночь. Много часов провел он у себя в конторе, глядя на жужжавших вокруг лампы мух и москитов и все вновь и вновь задавая себе вопрос: было ли его решение самым правильным и лучшим? Но полковник Мизнер был человеком действия: через несколько минут после того, как он получил телеграмму, эскадрон «А» уже седлал лошадей, и спустя полчаса капитан Уинт повел его на соединение с отрядом Мюррея. Мюррей философски отнесся к приказу Мизнера. Он посоветовал Уинту расставить своих людей по всей восточной части гребня. – Растягивать линию еще будет нерационально. Я выставлю пикеты, хотя едва ли это нужно. Отсюда видны там, внизу, их вигвамы и костры. – Полковник говорил о необходимости взять деревню сегодня же ночью? – спросил Уинт. – Это было бы просто безумием. Там полно женщин и детей. Если полковнику хочется резни, пусть сам ее и устраивает. Наши меры – это полицейские меры, а не поголовное избиение. Можем подождать и до утра. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Сентябрь 1878 года ОХОТА НАЧИНАЕТСЯ Капитан Мюррей провел бессонную ночь. Он уже давно убедился, что если наутро ожидаются боевые действия, то спать он не будет, как бы накануне ни устал. Самый факт, что в это утро может оборваться его жизнь, обострял его мысли и сосредоточивал их на одном. И он завидовал молодежи – Уинту, Фриленду или Стивенсону, так поглощенным самим процессом существования, что смерть была для них непонятна. Они были храбры – не такие, как он. Одного слова «трус» было достаточно, чтобы перед ним встала вся его прошлая жизнь. Все же он иногда задавал себе вопрос: один ли он испытывает страх? Может быть, и другие просто скрывают его, как скрывает он? Он служил в армии двенадцать лет, и его считали отважным человеком и надежным офицером. Пролежав без сна первые, медленно ползущие часы ночи, Мюррей отказался от попыток уснуть. Встав, он натянул сапоги и набил табаком трубку. Затем зажег спичку и, раскурив трубку, снова лег на свою походную кровать, согнув колени, зацепившись шпорами за одеяло. Но, как и всегда в темноте, трубка не доставила ему удовольствия, так как он не мог следить за дымом. Кто-то приблизился к палатке и, отогнув полу, вошел. – Кто тут? – спросил Мюррей. Это был сержант Келли. – Я увидел, что вы зажгли спичку, и подумал, что, может быть… – Мне ничего не нужно! – резко оборвал его Мюррей. – Слушаю, сэр. – Подождите, – сказал Мюррей. – Жалею, что был резок. Когда не спится, становишься раздражительным. – Я и сам не могу заснуть, – невозмутимо сказал Келли. – Я делал обход.