– Вот и привел, – прокудахтал старик. Мюррей позвал: – Гатлоу! Гатлоу! Возьмите патруль и скачите скорее туда, откуда была слышна стрельба. Если же что-нибудь начнется, не ввязывайтесь и немедленно вернитесь обратно… Возьмите с собой трех-четырех солдат и узнайте, что там происходит, – закончил он. Гатлоу, жаждавший отомстить за Фриленда, вспыхнул, отдал честь и, забрав людей, ускакал. Колонна продолжала свой марш, но более медленно. Мюррей, заслонив глаза рукой, следил за удалявшимся патрулем, который несся через овраги и высокую траву. И вот он скрылся из глаз; казалось, все солдаты вздохнули, как один человек, подтянулись и замерли в ожидании. Отпустив перевязи своих сабель, они сняли перчатки и вытерли вспотевшие ладони о штаны. Они ехали, наклонившись немного вперед, прикрывая глаза ладонями от солнца, облизывая пересохшие губы. Их напряжение ослабело только тогда, когда они встретились с остатками разбитого ополчения из Додж-Сити. Мастерсон говорил Мюррею: – Послушайте, капитан, вы как будто человек разумный… – Чепуха! Вы несете непосредственную ответственность за эту бессмысленную атаку. Чего же вы ожидали? Разбить шайенов с таким ополчением? – Не было никакой возможности остановить их. Если бы командование дало нам воинскую часть, этого бы не случилось. Один фермер, у которого все еще шла кровь из раненой щеки, сказал: – Полегче, военный. Как мы воюем – это наше дело. – Мое дело поддержать порядок там, где находится мой отряд! – гневно крикнул Мюррей. – Так почему же, черт вас возьми, не могли вы удержать краснокожих дьяволов на юге, где им и следует быть? – Мистер, еще два слова – и я вас арестую! – резко сказал Мюррей. Большая часть ополченцев окружила Мастерсона и офицеров. Теперь, когда прошла растерянность, вызванная внезапностью поражения, они кипели от ярости и теряли всякое самообладание. Злоба на солдат, ненависть к индейцам переполняли их. Они проклинали Мюррея и изливали на него всю свою злобу. Солдаты, спешившись, отошли в сторону. Бросившись на траву, они старались дать отдых натруженным мускулам и, подложив руки под голову, лежали, не обращая внимания на ссору. – Подождите минуту, – сказал Мастерсон. – Мы зря болтаем и ведем себя, как дети. В Канзасе нет военного положения, и вы никого не можете арестовать. Горячиться бесполезно Ваша обязанность – захватить этих шайенов. Мы поедем вместе с вами. – А мне вы не нужны, – заявил Мюррей. – Мне штатские не нужны. Я уже заявлял вам. – Но ведь мы тоже дрались с ними, – настаивал Мастерсон. – Вижу, с каким успехом. – И все-таки мы пойдем с вами. – Нет, не пойдете! Мастерсон холодно оглядел капитана. Ополчение разделилось на две почти равные части. Одна из них поддерживала Мастерсона Остальные потихоньку отходили, несколько сконфуженные, притихшие. Они с любопытством разглядывали отдыхавших солдат, маленькими группами собирались вокруг раненых и убитых. Телеграфист сидел на траве, зажав раненую руку. Молодой англичанин бесцельно бродил вокруг. Его брат лежал тут же; на лицо ему кто-то набросил рубашку, сломанная стрела все еще торчала в его груди. – Пусть они едут с нами, – сказал, пожав плечами, Уинт. Мюррей все еще глядел на Мастерсона. Резко кивнув головой, он направился к своей лошади и вскочил в седло. Кавалеристы поднялись на ноги. Старый следопыт, не давший себе даже труда слезть с лошади, продолжал жевать табак, поплевывая по сторонам. Мастерсон подошел к своему коню, и вслед за ним двинулась почти половина его людей. Мюррей, не оборачиваясь, повел свой отряд по следу Другая часть ополчения, оставшаяся на месте стычки, наблюдала за уходом солдат и ополченцев, а затем уныло стала готовиться к возвращению в Додж Сиги со своими ранеными и убитыми. Телеграфист, постояв еще с минуту, смотрел вслед солдатам и, морщась от боли, побежал к своей лошади, вскочил на нее и поехал за ними. Услышав оклик, он обернулся и увидел, что англичанин догоняет его. Дальше они поехали вместе молча. Мюррею казалось, что уже незачем торопиться. То, что надвигалось, было неизбежно. Шайены выиграли для себя, может быть, час или два, но это не меняло дела – им же придется останавливаться для сна, для отдыха. Мертвый пони, покрытый мухами, точно чешуей, лежал в полумиле от поля боя. Лишних пони у индейцев не было, и кому-нибудь из них, видно, теперь приходилось ехать вдвоем. Одному богу известно, где они доставали себе пропитание Убивали скот, вероятно Но чтобы накормить три сотни человек, нужно очень много мяса Ни одна женщина не может оставаться в седле по восемь десять часов в день; не могут и дети. Нет, он, Мюррей, и думать не хочет об их страданиях: это не его дело. Его дело только догнать их. – Сегодня? – спросил Уинт. – Это не имеет значения – сегодня или завтра, – ответил Мюррей. Отряд переправился через мелкую, загрязненную реку Арканзас и устремился на северо-запад, в направлении железной дороги. Старый следопыт, радостно кудахтая, обнаружил след индейцев как в самой реке, так и на другом берегу. Здесь опять лежал труп пони; два койота с остервенением пожирали его. Они упорно не хотели уходить, лаяли и рычали, пока отряд чуть не наехал на них. Тогда они отошли в сторону. Голод сделал их смелыми. Около двух часов дня отряд увидел четыре крытых брезентом фургона и группу верховых, едущих с запада. Уинт отправился им навстречу и обнаружил, что в фургонах солдаты. Их командир представился Уинту. Это был капитан Траск из форта Додж. – Рад познакомиться! Моя фамилия Уинт. Командир нашего отряда – Мюррей. Здесь два эскадрона четвертого полка из форта Рено. Траск кивнул головой: – Я так и думал. Вы, наверно, разминулись с Седбергом. – Мы с ним не встретились. В это время подъехал отряд, а затем и Мастерсон со своим ополчением. Мюррей отдал приказ спешиться и сделать привал. Фургоны тоже остановились, и сидевшие в них пехотинцы вылезли. Ноги у них совсем затекли. Ополченцы держались в стороне. Они видели, с какой медлительностью действуют отряды, и к ним вернулось былое презрение к людям в военной форме; они видели, как кавалеристы перемешались с пехотинцами, как они ссорились из-за папиросной бумаги, табака, конфет. Солдаты из форта Рено приободрились при виде прибывшего к ним подкрепления. Они гордились своими подвигами и рассказывали всякие небылицы о своей охоте за шайенами, значительно приукрашивая события. Мастерсон присоединился к офицерам. Он взял сигару, предложенную ему Траском, и спокойно курил ее, а Мюррей вкратце рассказывал о том, что произошло с минуты их отъезда из резервации. – Седберг был послан на юг, чтобы там встретиться с вами, – сообщил ему Траск. – В его распоряжении находится рота пехотинцев на мулах. Вероятно, они двинулись прямо на юг. С ним находился и рыжий солдат, посланный вами. – Мы не встретили Седберга. – А он упустил шайенов. Я выехал из форта сегодня утром. Мне было приказано перерезать индейцам путь где-нибудь между этим пунктом и железной дорогой… Я не ожидал встретить вас. – Ну, сынок, ты получишь своих индейцев, – прокудахтал Филуэй. – Они совсем недалеко отсюда. Пусть твои ребята опять садятся в повозки. – Да, они действительно впереди нас, – подтвердил Мюррей – Мастерсон со своими ополченцами из Додж-Сити имел с ними стычку на том берегу. Половина его ополчения осталась там. – Убиты? – недоверчиво спросил Траск. – Трое убиты, остальные отправились по домам. – Ну, теперь-то индейцы от нас не уйдут! – заявил Траск. – Две роты патрулируют железную дорогу, а третий по счету кавалерийский эскадрон отправлен из Ларнеда. У нас здесь три сотни солдат – больше чем достаточно. Это ваша игра, капитан, и я подчиняюсь вам. – Благодарю, – сказал Мюррей. Они обменялись рукопожатием, и спустя несколько минут объединенный отряд двинулся дальше по следу. В те времена западный Канзас все еще был краем беспредельных пустынных просторов – можно было ехать весь день и не встретить ни фермы, ни ранчо. Это был край широких волнистых прерий, местами покрытых такой высокой травой, что всадник, слегка пригнувшись, скрывался в ней целиком; край многочисленных неглубоких рек, пересыхающих на большую часть года, иногда шумных и многоводных, но чаще ленивых и мутных. Безлюдной была и местность в излучине реки Арканзас. Здесь рукав Пауни-Форк вместе с главной рекой Арканзас, сворачивающей на юг, образует северную сторону треугольника. От Додж-Сити на юго-запад и до форта Ларнед на северо-восток находилось столь необозримое пространство, что там мог затеряться не только человек, но и тысячи голов скота. Правда, скоро все это изменилось. Уже стальная нить железной дороги на Санта-Фе соединила восточную и западную излучины Арканзаса, и фермеры тут же вторглись в безграничные владения скотоводов. Но в 1878 году здесь лежали еще почти девственные прерии. Сделав это место центром своего наблюдения, высоко парящий орел мог бы разглядеть бег сбившегося в тесную кучу индейского племени. Всё на север стремилось оно, на север, перерезав самую крайнюю излучину реки, потом на северо-запад, туда, где заходит солнце, и далее всё на север, на север. Орел своими зоркими глазами мог бы. различить, как из форта Ларнед выступил на юго-запад кавалерийский эскадрон. Он увидел бы еще два кавалерийских эскадрона и роту пехотинцев, устремившихся по следу индейцев на север. Если бы он опустился ниже и полетел на юго-запад, то увидел бы роту пехотинцев на мулах, переходящую реку Арканзас на Переправе Мустангов и идущую на северо-восток. Он заметил бы движение на восток вышедшего из форта Додж поезда, состоящего из вагонов-платформ, на которых также находились солдаты и две гаубицы, поднявшие в небо свои уродливые дула. Поверни он в своем быстром полете к северу, он приблизился бы к кавалерийскому эскадрону, скакавшему на юго-восток от форта Уоллес вверх по течению Смоуки-Хилл-Ривер. Вот что предстало бы взору орла. Но и люди чувствовали тревогу и какое-то передвижение в прериях. Жители уединенных ферм, услышав слово «индейцы», закрывали ставни на засовы и принимались чистить свои ружья. Ковбои видели двигавшуюся вдали темную массу и догадывались, что это. Телеграфисты следили за тем, как капкан захлопывается, и на их лицах под зелеными надглазными козырьками отражалось волнение. Люди, никогда не игравшие на скачках, начали ставить на индейцев. Провода на много миль в окружности гудели от бежавших по ним донесений, и телеграфные ключи отстукивали их, находясь иногда на тысячи миль один от другого Кондуктора поездов, пересекавших широкие пространства прерии, сообщали новости своим пассажирам, и побледневшие лица боязливо прижимались к окнам Ночи в сотнях городов, разбросанных среди прерий, были полны страхов, и тысячи раз задавался тот же вопрос: «Где же шайены?» Мюррею хотелось бы идти впереди пехоты, сразиться с шайенами и со всем этим покончить. Мучивший его страх не исчез бы, если бы он и уклонился от исполнения своего долга. Теперь он горел желанием атаковать шайенов, и атаковать быстро, решительно. Растянувшийся отряд его солдат казался ему чем-то вроде синего бича со стальными шипами. Мюррей медленно ехал впереди, напряженный, весь подобранный, точно тугая стальная пружина. «Это произойдет сегодня или завтра», – твердил он себе. – Я буду рад, когда все это кончится, – сказал Уинт. «Сегодня или завтра», – думал Мюррей. – Теперь у нас будут фургоны, – рассуждал Уинт.– Солдаты пойдут в Додж пешком, а в фургоны мы погрузим индейцев. Это лучше всего. Я переговорю с Траском, чтобы он передал фургоны нам. Отряд двигался хорошим аллюром, не слишком быстрым, но ровным, делая по пять-шесть миль в час. Это была наибольшая скорость, с которой могли ехать в прериях запряженные шестеркой мулов неуклюжие фургоны. Впереди шли два эскадрона кавалерии, за ними следовали фургоны. В арьергарде ехали молча мрачные, как ночь, ополченцы. Этим гражданам Доджа пришлось со вчерашнего дня пережить слишком много. Теперь наступила реакция: они были угрюмы и обижены. Ненависть переполняла их сердце. «Они или разбегутся, или разъярятся и примутся убивать без разбору. Надо держать их подальше от женщин и детей», – думал Мюррей.