Мюррей, ковыляя, пошел отыскивать Уинта. Кое-кто из солдат проснулся от дождя; они с трудом вставали и вытягивались перед ним. Мюррей нашел Уинта и принялся трясти его, чтобы разбудить. – Вставайте, – сказал он. – Я хочу попасть туда до рассвета. Уинт поднялся на ноги и стал руками приглаживать волосы. Он оброс бородой, лицо было осунувшееся и измученное. – Куда? – хрипло спросил он. Мюррей кивком головы указал на холм. Он надеялся, что Уинт поддержит его. Ему было страшно, но он думал, что будет не так страшно, если он сможет опереться на Уинта. Уинт продолжал приглаживать волосы: – Подойдет пехота из Додж-Сити. Мы сможем до нее задержать индейцев. – Мне хотелось бы покончить с этим, – ответил Мюррей. – Вы были вчера другого мнения. – А сегодня я смотрю на дело именно так, – заявил Мюррей. Дождь усиливался. Уинт надел свое мокрое кепи и сказал. – Ваши распоряжения? Мюррей пожал плечами: – Прикажите людям вставать. Пойдем в пешем строю – так будет легче. – Не люблю пеших кавалеристов. – А я не люблю убитых. Мюррей ушел. Он отыскал Келли, который пытался разжечь погасший костер. – Ну, как обстоят дела там, наверху, сержант? – спросил он, кивая на холм. – Все спокойно! – Мы пойдем в пешем строю. Будите людей и верните пикеты. – Слушаю, сэр! – И никаких бесполезных убийств, – добавил Мюррей. – Скажите всем. Там у них полно скво и детей. – Мне кажется, они вырыли траншеи, сэр. – О том, что вам кажется, сержант, я спрошу, когда мне это будет нужно. Два спешенных кавалерийских эскадрона, разбившись редкой стрелковой цепью, начали медленно наступать под дождем. Они построились полукругом у подножия холма, но даже когда они начали карабкаться вверх, из лагеря индейцев не донеслось ни звука, ни движения. Серый рассвет сменился пасмурным утром, и когда они были на полпути к вершине холма, у Мюррея появилась надежда, что они войдут в лагерь индейцев, не подвергаясь обстрелу. Затем он увидел, что шайены действительно вырыли траншеи. Один индеец поднялся во весь рост, и капитану показалось, что это Маленький Волк. Вдруг залп из шайенских траншей разорвал ряды эскадронов «А» и «Б». Очевидно, у индейцев было мало патронов, так как они выстрелили только раз, но солдаты отхлынули к подножию холма, оставив за собой в траве несколько синих неподвижных бугорков. Отступая, они отстреливались, а Мюррей кричал и бранился, пытаясь навести порядок в расстроенных рядах. Но позади них, на вершине холма, не было видно индейцев, кроме одного – он сидел на краю траншеи и спокойно курил трубку. Солдаты лежали в мокрой траве у подножия холма, а Мюррей, пробираясь среди них, пытался определить свои потери. Уинт не был ранен. Он не сводил глаз с Мюррея и только раз взглянул на склон холма, где все еще лежали в траве скорченные синие фигуры. – Фриленд там, – сказал он Мюррею. Мюррей покачал головой и двинулся дальше. Не было и Келли и еще пятерых солдат. Не менее тридцати человек было ранено. Следопыт Стив Джески получил пулю в голову. Его тело в одежде из оленьей кожи было почти незаметно в высокой траве. У арапаха, по прозванию Призрак, зияла огромная рана на груди, но он делал попытки сползти к подножию холма. Лейтенант Гатлоу подбежал к нему и помог спуститься. И вот арапах лежал под дождем и тянул однообразную, заунывную похоронную песнь, которой никто не понимал. Спустя некоторое время он умер. Мюррей стоял рядом с Уинтом и шептал: – Не вините меня за Фриленда! – Все мы виноваты, – мягко сказал Уинт. – Они хотели уйти к себе на родину. Черт побери, только этого они ведь и хотели! – отозвался Мюррей. – Знаю. Но что же вы теперь думаете делать? – Опять будем атаковать холм, – утомленно сказал Мюррей. Раненым помогли перебраться в лагерь, оставшиеся солдаты снова рассыпались редкой цепью. На этот раз они поползли по мокрой траве, однако им удалось добраться лишь до половины склона. Они залегли здесь, стреляя, едва из траншей поднималась голова индейца. Но шайены не открывали огня, пока солдаты не делали попыток продвинуться дальше. Так тянулось это утро. К полудню моросящий дождь прекратился, и жаркое, цвета серы солнце выглянуло между туч. От травы шел пар, а поднявшаяся почти на фут река напоминала медленно и лениво ползущую красную змею. Мюррей дал солдатам приказ отступить. Солдаты доели последние остатки своего неприкосновенного запаса и улеглись в траве обсыхать на солнце. Мюррей тоже растянулся, положив голову на седло и прикрыв глаза носовым платком. Так ему было удобно, и на короткое время ему удалось отогнать от себя все мысли, – он ощущал только солнечное тепло и касание прохладного ветра, веявшего над прериями. Птицы, щебеча, вылетали из прибрежных кустов, и их тени точно плясали по земле. От пробежавшего в траве койота потянулся длинный волнистый след. Рядом с Мюрреем опустился Уинт. – Опять на холм полезем, капитан? – спросил он. Мюррей долго молчал, затем сел, сложил платок и, как-то странно поглядев на Уинта, сказал: – Не знаю. – Вместе с фургонами придет и гаубица, – заметил Уинт. Мюррей пожал плечами: – Я считал, что так будет лучше. – Это не важно, – сказал Уинт. – Тех, наверху, можно считать уже мертвыми. – Думаю, они сами этого хотели. – Поэтому я и говорю: то, что произошло, не имеет значения. – А я все вспоминаю Фриленда, – сказал Мюррей. – Подождем гаубицу. Подойдут войска и из Додж-Сити. Но ни фургоны, ни пушка не подошли. Мюррей, прождав до шести часов, послал сержанта Гити и солдата Хеннеси разузнать, не заблудился ли обоз где-нибудь между Медисин-Лодж-Ривер и Дарлингтоном. Он также передал сержанту рапорт для полковника Мизнера и приказал отправить его с Хеннеси, как только они встретятся с обозом. Сам Гити должен был вернуться обратно. Подумав, Мюррей добавил: – Если нас уже не будет здесь, погрузите раненых в фургоны и отправляйтесь в Колдуотер. Там, кажется, есть врач. – Если вас уже не будет? – переспросил Гити. – А теперь, сержант, отправляйтесь, – сказал Мюррей. Он посмотрел, как два кавалериста перебирались через поднявшуюся реку, и вернулся к своим эскадронам. После отдыха солдаты и лошади были в лучшей форме; уныние солдат, вызванное утренним поражением, рассеялось. Однако уже три дня солдаты получали сокращенный паек, а потери убитыми и ранеными ослабили отряд. Пикеты стерегли холм, но шайены пока не показывались. над траншеями и не делали попыток убежать. Мюррей вспомнил рассказы о прошлом, об Орегонском тракте и о первых караванах, проходивших через прерии. В те дни обстановка была совершенно иной, и все же он сомневался, был ли хоть один караван поселенцев в столь отчаянном и безнадежном положении, в каком оказались Маленький Волк и его народ. Они были уже зажаты в тиски войсками, почти вдвое превышавшими их численностью, а отряд, посланный из Додж-Сити, полностью блокировал их путь на север; у них не оставалось ни одного шанса, что хоть кто-нибудь сможет прорваться. Если у них даже и были скудные запасы продовольствия, они наверняка уже израсходованы. Рано или поздно воины расстреляют свои последние патроны, а непрерывное бегство вконец измотает и всадников и лошадей. Он слышал, что шайенские мальчики и девочки ездят верхом уже с четырех лет. Накануне он был свидетелем такого наезднического искусства, какое даже трудно было себе представить, но он знал также, что ни один человек не в состоянии час за часом, день за днем скакать верхом беспрерывно. Они свалятся, даже если им и удастся убежать, хотя он не верил в это. – Пусть люди спокойно отдыхают, – сказал он Уинту. – Отряд из Доджа придет сюда завтра утром. – Индейцы могут ночью скрыться. – Да, могут, – согласился Мюррей. – Я оставлю пикеты на всю ночь. – Хорошо было бы доставить раненых к доктору. Им дьявольски тяжело при такой жаре. – Фургоны придут сюда утром, – повторил Мюррей. – Надеюсь. Мюррей спал и эту ночь. Странно, он успокоился с той минуты, как понял, что шайены обречены, точно и его судьба была неразрывно и страшно сплетена с судьбой этого маленького индейского племени. Шайены являлись для него символом свободы, а он сам – символом рабства. Но он уже перестал бороться, да и не искал борьбы. Ведь он – наемник, которому дали оружие, чтобы разрушать, и вот он сам разрушит то единственное, что было олицетворением его смутных надежд и стремлений. Он не мог сказать, в чем он не прав и в чем правы они, эти полуголые индейцы, не имеющие понятия о том, что белый человек считает законом, порядком, приличием. Но Мюррей твердо знал, что, уничтожая их, он заглушит последние остатки своей совести и сможет тогда сказать, как говорил покойный сержант Келли: «За это хорошо платят, а человеку приходится делать вещи и похуже». Поэтому он спал хорошо больше половины ночи, пока треск ружейных выстрелов со стороны пикетов не разбудил его. Он проснулся в самый разгар суматохи; солдаты бросились седлать лошадей, и вот он уже слышит величественную симфонию – топот тысячи лошадиных копыт. – Трубач! – крикнул он. – Трубач! Но незачем было трубить сигнал. Солдаты уже вскакивали на коней, и молодые лейтенанты отрывисто подавали команду. Со всех сторон мчались с донесениями пикеты: – Все время горели костры, сэр, и эти язычники распевали свои проклятые песни. Все случилось так внезапно, как гром среди ясного неба.