Прежде чем они ретировались, Элизабет успела рассмотреть погрузочный док. Огромное помещение было освещено мигающим светом флуоресцентных ламп, заставлено высокими полками с чистящими средствами, а также товарами для магазинчиков и ларьков, торговавших под маркой музея. Единственный электропогрузчик одиноко примостился рядом с подъемными механизмами, которые использовались при доставке особо тяжелых музейных экспонатов. Подъемные стальные ворота справа были открыты, и на фоне тусклого дневного света вдоль них живым кордоном выстроились мужчины в черной форме спецназа. Под непрекращающееся завывание сирены, оповещавшей о срочной эвакуации, они обыскивали каждого рабочего и служащего музея, который хотел покинуть здание этим путем. В нескольких шагах от ворот стоял, наблюдая за всем этим, узкоплечий мужчина в синем костюме. Видимо, именно он возглавлял здешнюю торговую сеть. Грей потащил ее обратно по коридору. Элизабет поправила на плече сумку. На ней красовался логотип музея, а внутри покоился странный череп, который ее отец зачем-то спрятал в музейном хранилище. При мысли об отце Элизабет почувствовала тупую боль в груди, и ей захотелось плакать. Однако она подавила эмоции, сказав себе, что сейчас не самый подходящий момент оплакивать утрату. С лестницы, находившейся дальше по коридору, в противоположном от погрузочной зоны направлении, послышался громогласный голос, приказавший обыскивать каждый уголок. По ступеням загрохотали тяжелые ботинки. Грей остановился и повернулся к Элизабет. – Отсюда есть еще какой-нибудь выход? Она кивнула. – Служебные тоннели. Мы только что прошли мимо входа в них. Грей смерил Элизабет взглядом своих ледяных глаз, словно пытаясь оценить ее знания и компетентность. Она повела их обратно. – Некоторые сотрудники устраивают там перекуры. Элизабет виновато взглянула на Грея. Она сама понимала, что надо бы бросить курить. Однако вредная привычка оказалась полезной в плане завязывания дружеских отношений с другими исследователями, в результате чего возникло нечто вроде тайного клуба курильщиков. А платой за такое удовольствие был всего-то риск заполучить эмфизему или рак легких. – В здании музея курить, разумеется, запрещено. Опасность возникновения пожара и все такое прочее. Но там, внизу, сплошной камень и трубы отопления, так что гореть нечему. Элизабет подвела их к двери без каких-либо надписей и отперла ее своим электронным ключом-карточкой. За дверью начиналась лестница. Крашеные цементные ступени, вдоль которых тянулись металлические перила, уходили вниз, делая резкие повороты. Раньше чем они успели войти, их внимание привлекло низкое рычание, послышавшееся со стороны погрузочной зоны, и все трое посмотрели туда. В тридцати ярдах дальше по коридору показался приземистый, хищный силуэт животного. Немецкая овчарка. На собаке, как и на людях, был черный комбинезон, а от ошейника тянулся поводок, однако человека на другом его конце еще не было видно. Элизабет застыла. Собака увидела их и рванулась вперед. Поводок натянулся струной. – Вперед! – поторопил Грей, втолкнул Элизабет в открытую дверь и последовал за ней. Его громадный напарник ввалился туда же. Внутри было тесно и душно. Система кондиционирования воздуха до этих подвальных помещений не доходила. Единственным источником света служила тусклая лампочка, забранная металлической сеткой. Грей закрыл дверь, и легкий щелчок электронного замка сообщил, что она снова заперта. Завывания сирены стали глуше. Они стали спускаться. – Вы знаете, куда ведут эти тоннели? – спросил Грей. Женщина с сомнением покачала головой. – Точно не знаю. Я никогда не заходила дальше, чем было нужно, чтобы покурить. Но говорят, что внизу настоящий лабиринт. Тоннели разбегаются во все стороны и, по слухам, проходят даже под Белым домом. Однако наверняка где-то должен быть и выход в город. За их спинами в дверь ударилось что-то тяжелое и послышался глухой лай. Раздались крики, заставив их ускорить спуск. – А может, это собака для поиска взрывчатки? – спросила Элизабет. – Может, угроза взрыва реальна? Ковальски фыркнул. – Когда находишься рядом с Пирсом, угроза взрыва ласкает слух. Лестница закончилась, и они оказались перед дверью в виде стальной решетки. Грей отодвинул засов, и дверь со скрипом открылась. Тоннель тянулся в обе стороны – черный, как сажа, душный, пахнущий сырым цементом и наполненный шепотом тонких струек воды. – Надеюсь, кто-нибудь догадался прихватить фонарь? – поинтересовался Ковальски. Грей еле слышно выругался. Он оставил фонарь в хранилище. Элизабет сунула руку в карман и достала зажигалку. Это был старинный серебряный «Данхилл». Женщина открыла ее, чиркнула колесиком, и появился маленький огонек. Опытной рукой она сделала его сильнее. – Здорово! – хохотнул Ковальски. – Жаль, что я не прихватил из дома одну из своих сигар. – Я тоже, – буркнула в ответ Элизабет. Ковальски хотел сказать еще какую-нибудь колкость, но стоило ему открыть рот, как лестницу позади них залил яркий свет. Звук сирены стал громче. Их преследователи преодолели верхнюю дверь. – Скорее! – Грей пошел направо. – Идите поближе друг к другу. Элизабет старалась держаться рядом с плечом Грея, Ковальски топал сзади. Женщина старалась держать зажигалку как можно выше, но ее танцующий огонек освещал путь всего на несколько ярдов вперед. Грей рысил по тоннелю, высоко подняв руку – так, чтобы кончики его пальцев скользили по трубам, тянувшимся наверху. Он свернул в первый же поворот, чтобы не находиться на линии прямой видимости. Где-то сзади басовито гавкнул пес. Грей перешел с рыси на бег. Полы лабораторного халата Элизабет развевались позади нее, как белые крылья. Они свернули в следующий поворот, и от пламени зажигалки вспыхнула паутина. – Куда мы скачем? – на бегу спросил Ковальски. – Подальше отсюда, – ответил Грей. – Ив этом весь ваш гениальный план? Просто «подальше отсюда»? Сзади раздался злобный лай. Послышались крики. Их след обнаружили. – Беру свои слова обратно, – поправил сам себя Ковальски. – «Подальше отсюда» меня вполне устраивает. Тесной группой они влетели в лабиринт тоннелей. В другом конце города, на лавочке под вишневым деревом, отдыхал Юрий. Как хорошо было наконец присесть! Его колени болели, поясницу, казалось, вот-вот скрутит. Он уже проглотил без воды четыре таблетки «Ал ив», но пока это мало помогало. Дома у него были более сильнодействующие обезболивающие средства, но везти их в Соединенные Штаты он поостерегся. Поскорее бы вернуться в Муравейник! Юрий вытянул ногу и начал массировать колено. Пока он отдыхал, солнце стало клониться к закату, заставляя людей и предметы отбрасывать длинные тени на лужайки и пешеходные дорожки. В нескольких шагах от того места, где он сидел, тянулся низкий цементный барьер, в который упиралась дорожка. Возле него толпились детишки и их родители, смеясь и показывая пальцами на обитателей вольера. А там, внизу, был воссоздан маленький кусочек китайского леса: плоские каменные плиты, гроты, пруды и ручьи. На склонах этих причудливых каменных сооружений и вдоль них росли кусты, плакучие ивы, пробковые деревья и бамбук. Обитателями этого маленького рая были Мэй Сян и Тянь Тянь – две гигантские панды, которых Соединенные Штаты на время позаимствовали у Китайской Народной Республики. От восхищенного созерцания этих милых животных не могли оторваться ни взрослые, ни дети. Включая Сашу. Девочка стояла, положив руки на парапет, и ритмично била ногой по цементному бордюру. Однако постепенно это движение замедлялось. Как он и надеялся. Юрий привез девочку в Национальный зоопарк Вашингтона сразу после представления, которое она устроила для Мэпплторпа. Он давно знал о том, какой успокаивающий эффект оказывают животные на его подопечных. Особенно на Сашу. Сейчас ему не было необходимости делать анализ ее спинномозговой жидкости, чтобы выяснить уровень BDNF – нейротрофического фактора головного мозга. После таких нагрузок, как сегодняшние, он подпрыгивал до пиковых, опасных показателей. Юрий не был готов к этому. Последнее Сашино представление застало его врасплох, и он понял, что ее необходимо срочно успокоить. Оказавшись вдалеке от привычной среды, она была особенно сильно возбуждена и уязвима, а это создавало риск необратимых мозговых повреждений. Ему уже случалось видеть такое. Им понадобились десятилетия, чтобы выявить особые отношения, существующие между детьми-аутистами и животными, и успокаивающий эффект от их общения с представителями животного мира. Поэтому, пока Мэпплторп обшаривал Музей естественной истории, Раев привез Сашу в самый знаменитый зоопарк американской столицы. Он находился недалеко, и Юрий не боялся заблудиться в чужом городе. Саша стучала ногой все реже и реже. Она успокаивалась прямо на глазах. Правда, нос ее туфельки был исцарапан и она пришла в полную негодность, но лучше уж туфелька, чем мозг. Юрий почувствовал, что узел, стягивавший его позвоночник, ослаб. Следующим же рейсом он увезет ее обратно в Россию. Как только они вернутся в Муравейник, он подвергнет ее тотальному медицинскому обследованию: анализы крови и мочи, компьютерно-томографическое сканирование головного мозга. Он должен быть уверен, что она не пострадала. Но больше всего Юрия интересовало другое: как она смогла стимулировать себя самостоятельно? Это не должно было случиться. Кортикальный имплантат обеспечивал стабильный уровень стимуляции, отрегулированный индивидуально, в соответствии со способностями каждого ребенка. Сашина выходка в офисе Мэпплторпа не должна была произойти, если только ее имплантат не был активирован на расстоянии, что и вызвало подобный эффект. Так что же это было? Неужели произошел какой-то сбой в ее имплантате? Или его активировал кто-то другой? Или, того хуже, Саша по мере взросления начинала выходить из-под контроля? Несмотря на жару и приятные ощущения от отдыха, ему стало зябко. Что-то пошло не так. Толпа посетителей зоопарка, собравшихся у вольера с бамбуковыми медведями, разразилась восторженными воплями, замигали вспышки фотоаппаратов. Это оживление привлекло к вольеру новых любопытных. Юрий услышал, как дети выкрикивают имя: «Тай Шань! Тай Шань!» Несмотря на протестующую боль в спине, Юрий выпрямился на лавке. Он знал это имя из брошюры зоопарка. Тай Шань была панда-девочка, родившаяся у Мэй Сян несколько месяцев назад. Наверное, сейчас она выбралась из своего убежища, вызвав ликование толпы. Люди толкались, чтобы лучше рассмотреть детеныша. Родители поднимали детей и сажали их себе на плечи, фотокамеры бешено моргали вспышками. Встревоженный столь буйным поведением туристов, Юрий встал с лавки. В этой толпе он потерял Сашу из виду. Он знал, что девочка не любит, когда к ней прикасаются. Пройдя вдоль дорожки, он втиснулся в толпу. Через несколько минут зоопарк закрывался. Пора уходить. Юрий дошел до парапета, где до этого стояла Саша. Ее там не было. С гулко бьющимся сердцем он посмотрел вправо и влево. Никаких признаков ее черных как смоль волос и красных ленточек. Грубо расталкивая людей, сопровождаемый окриками и ругательствами, Юрий снова выбрался из толпы. Он случайно выбил из рук какого-то мужчины фотокамеру, и та упала на асфальт.