— И мой сын всем этим командует? — Да. Высадка в Нормандии — это была его идея. — Ах, великолепно! Ве-ли-ко-лепно! — весело, задорно вскричал отец. — Какая отличная мысль ему пришла! Как это похоже на сына! Смешно, но я какое-то время считал, что он не на войне, а работает в банке. — В банке? Где же? — Да в той же Женеве, черт подери! Который раз вам твержу, Вернер, вы что, совсем меня не слушаете? Кунцер слушал внимательно, но так ничего и не понял в этой истории про банк и Женеву, которую уже слышал из уст консьержки, когда допрашивал ее о Пэле. Отец скрылся на кухне, чтобы принести жаркое. Чемодан по-прежнему был собран: зубная щетка, колбаса, трубка, роман. Он к нему не притрагивался. Высадка состоялась уже больше месяца назад. Сын вернется с минуты на минуту. Поезд на Лион отходит в два часа дня, он так сказал. * * * Группа Кея тесно сотрудничала со Специальной авиадесантной службой, десантников вместе с джипами недавно парашютировали в регионе. Пока американцы продвигались к Ренну, они по ночам разъезжали по дорогам, поливая огнем встречные немецкие патрули. Кей испытывал огромное напряжение, но ситуация явно менялась. Организации Сопротивления мало-помалу начинали действовать открыто, сам он уже не снимал военной формы. Тайная война практически кончилась, но пока приходилось ограничиваться засадами, наводить на немцев страх, ослаблять их. Главное — не вступать в бой с немецкими частями, вооруженными до зубов и способными легко разгромить позиции бойцов. В Веркоре дивизии СС осадили членов “Свободной Франции” и перебили их с ужасающей жестокостью. Клод тоже полностью осознавал текущее положение и старался сдерживать амбиции Трентье и партизан, готовых бросаться в рискованные атаки: вылазки должны быть короткими и простыми. Сам он отдавал предпочтение диверсиям, в том числе на главных маршрутах. Нужно было продержаться до высадки союзников на Юге. Однажды утром, когда кюре смывал с себя пот, вернувшись из разведки, к нему зашел Трентье. Накануне радист получил сообщение из Лондона: сброс боеприпасов был назначен на сегодняшнее утро, и Трентье со своими людьми уезжал забирать груз. Теперь английские и американские самолеты доставляли людей и грузы прямо днем. — Как прошло? — спросил Клод. — Отлично. Получили весь груз, какой заказывали. — Весь? — Оружие, снаряжение… Абсолютно все. — В добрый час! Трентье хитро улыбнулся. — Ты чего смеешься? — спросил кюре. — Лондон наконец прислал нам инструктора по гранатометам PIAT. Клод вздохнул. Запрос они посылали два месяца назад. Издержки бюрократии Бейкер-стрит… За это время они и сами научились. — И где этот знаток? Трентье отвел его к сараю, возле которого сидел на солнышке вновь прибывший. Влажная рубашка прилипла к его громадному телу. — Красивые места, — говорил он молодому бойцу, слегка робевшему перед столь внушительным агентом британских спецслужб. Клод расхохотался. Этот человек, безусловно, обладал всеми возможными достоинствами, но уж точно не мог быть инструктором по гранатометам. — Толстяк! Гигант, прервав свои разглагольствования, вскочил: — Попик! Они кинулись друг другу в объятия. — Ты чего тут забыл? — спросил Клод. — Я был на Севере — из-за высадки, но теперь там лихо орудуют американцы. Вот меня сюда и послали. — Ты заезжал в Лондон? Про остальных что-нибудь знаешь? — Нет. Я там с февраля не был. Скучаю. Они меня прямо в самолет посадили, в “Датоку”… В общем, есть такая штука у америкосов. – “Дакоту”, — поправил Клод. — Ну да. Какая разница. В общем, там погрузили, тут сбросили. Знаешь, Попик, а мы вроде побеждаем в войне-то. — Надеюсь… Но пока на Севере веселье, мы тут вообще ничего не знаем. — Не волнуйся. Американцы готовятся высадиться в Провансе. Меня прислали в подкрепление, усмирять бошиков. А еще я буду вас инструктировать по противотанковым гранатометам, это в моих инструкциях тоже написано. Клод расхохотался, представив себе, что может натворить Толстяк с гранатометом. — Ты что, умеешь с ними обращаться? — Ха, научился, представь себе. Надо было не про Иисусика думать, а лекции слушать! — Нас что, учили этим штуковинам? Толстяк воздел глаза к небу, изображая отчаяние. — Ну вот, ты вместо лекций служишь мессы, а потом как без рук! Нам их показывали в Шотландии. К счастью, теперь с тобой Толстяк! И Толстяк потрепал Клода по голове, как ребенка. Толстяк выезжал на третье задание подряд. Он устал. Часто вспоминал Англию, центры УСО, товарищей — все, благодаря чему все-таки жил на свете. Благодаря войне он стал Толстяком по имени Ален, а не Аленом по прозвищу Толстяк. На занятиях ему доставалось больше других, зато он оказался в кругу семьи, потому и держался. Даже задания УСО были лишь способом оставаться с ними, иначе он бы давно отказался. Они были всем, о чем он мечтал всю жизнь, — верными друзьями, братьями. Долгое время он считал, что одни собаки умеют хранить верность, а потом встретил Пэла, Лору, Станисласа, Клода, всех остальных. Он никогда и никому этого не говорил, но только на войне понял, что жизнь прекрасна. Благодаря им, благодаря УСО он стал важной персоной. После высадки союзников, направляясь в нормандскую ячейку, он проезжал мимо Кана, совсем рядом с домом, с родительским домом. Ему захотелось повидать мать с отцом, сказать им, что нашел себя. Уезжал от них жирным куском сала, а теперь он — боевой порох. В минуты наивысшего подъема ему казалось, что он, быть может, вовсе не такая бездарь, как считали некоторые. В тот же день, когда Толстяк прибыл в маки, он вместе с Клодом, Трентье и горсткой людей выехал вечером взрывать эшелон с войсками. Темнело поздно; они отправились засветло и, найдя укрытое деревьями место, стали закладывать заряды вдоль рельсов. Трентье взялся дотянуть детонирующий шнур до ближайшего пригорка и притаился за ним — он будет подрывником. Выше по направлению движения поезда выставили разведчика с туманным горном. Вокруг места операции рассыпались две группы стрелков — прикрытие; в одной из них были Толстяк, Клод и молодой испуганный новобранец. У всех были “Стэны” и “Марлины”. — Не тяжело держать пэ-пэ-шку? — шепнул Толстяк парню, чтобы отвлечь того разговором. — Нет, месье. — Тебя как зовут? — Гиньоль[16]. Это не настоящее имя, но меня так называют в шутку. — Это не шутка, — возразил Толстяк тоном знатока, — а боевое прозвище. Боевое прозвище — важная штука. Знаешь, как меня называют? Толстяк. Парень, не проронив ни звука, внимательно слушал. — Так что это не насмешка, — продолжал Толстяк, — это особенность, я такой из-за болезни. Ты не знаешь, тебя не было с нами в Уонборо, но, так или иначе, это стало моим боевым прозвищем. Клод в сгущающихся сумерках укоризненно стукнул Толстяка: тот по оплошности выдал одно из мест секретнейшей подготовки УСО. Но парень ничего не понял. — Хочешь шоколадку, солдатик? — предложил гигант. Тот кивнул. Рядом с этим внушительным британским агентом ему было не так страшно. Однажды он всем расскажет, авось ему поверят: да, он воевал бок о бок с английским агентом. — А ты, Попик, хочешь шоколадку? — Нет, спасибо. Толстяк пошарил в кармане, вытащил оттуда плитку шоколада и разломил пополам; смеркалось, и в кустах, где они залегли, было мало что видно. — Держи, товарищ, это придаст тебе храбрости. Толстяк протянул мальчику кусок шоколада, и тот благодарно запихнул его в рот, целиком. — Вкусно, правда? — поинтересовался Толстяк. — Да, — произнес юный боец. Жевал он с огромным трудом. Клод хихикал про себя — это был пластит. Вскоре послышался сигнал туманного горна, потом звук приближающегося поезда. Когда тот проезжал мимо деревьев, раздался оглушительный взрыв. 55