Станислас без устали опекал Лору. В Лондоне оставались только они с Доффом, а теперь еще и Доффу временами случалось уезжать из столицы. Каждый вечер Станислас провожал Лору от Бейкер-стрит до Блумсбери. Если какое-то собрание затягивалось допоздна, он делал перерыв и, проводив ее, шел обратно в генеральный штаб; она не догадывалась, что его рабочий день не окончен. Часто они ужинали вместе в Блумсбери, в ресторане, а иногда у него в Найтсбридже. Станислас тогда предлагал ей переночевать у него, места хватало, но она неизменно отказывалась: надо привыкать жить одной, раз такова ее судьба. Ибо Станислас и Дофф, несмотря на все свои заботы, не в силах были одолеть тоску, снедавшую Лору. Пэл погиб пять месяцев назад, она по-прежнему плакала каждую ночь. Плакала чуть меньше, спала чуть больше, но все равно плакала. Теперь, когда квартира в Блумсбери опустела, ей не нужно было бояться, что ее услышат. Она плакала в гостиной, прижимая к себе роман, который Пэл читал ей в Локейлорте и который она нашла в его спальне; она не открывала его и больше не откроет, это было выше ее сил, но, прижимая его к себе, немного успокаивалась. Нюхала его обложку, вспоминала слова. Вспоминала, как Пэл читал, как они сидели вдвоем. Она помнила почти все их счастливые минуты, в точности, во всех подробностях. Иногда мечтала о том, как они могли бы жить, — об Америке, о Бостоне, об их доме, об их ребенке; она словно гуляла по всем комнатам, вдыхая запахи милого садика. Там был Пэл, и его отец тоже; он столько рассказывал о своем отце. В американском доме у отца была своя комната. Под покровом английской ночи, пока Лора, укрывшись в гостиной, выплакивала свое отчаяние, Адольф Дофф Штайн на юге страны ловил последних внедренных агентов Группы II абвера, искавших базы союзников, подготовленные для операции “Оверлорд”. Стоя у окна в гостиничном номере, он думал о том, что будет с его несчастным народом. Что с ними всеми станется, что станется с миром? А Станислас в Найтсбридже, если успел вернуться домой, или в своем кабинете на Бейкер-стрит, если предстояло работать всю ночь, думал о Клоде и Толстяке — двух своих сыновьях, работавших во Франции, и молился, чтобы они выжили. * * * Шли недели. Наступил апрель, потом май. Начало “Оверлорда” перенесли на пятое июня, выделив еще месяц на строительство барж для высадки. УСО воспользовалось отсрочкой для окончательной подготовки ячеек: совместные операции королевских ВВС и воздушных сил США в поддержку УСО во Франции шли без остановки. Доставка грузов и агентов превратилась теперь в почти будничный, прекрасно отлаженный механизм. Только с апреля по июнь 1944 года было совершено почти две тысячи вылетов. Кей, Риар и другие агенты союзнических войск, завершив обучение, с нетерпением ждали отправки во Францию, изнывая в транзитных домах Управления. 52 Шестого июня 1944 года, с опозданием на день из-за погодных условий, союзники начали операцию “Оверлорд”, которую готовили десять месяцев. Лондонское радио беспрерывно рассылало ячейкам приказы вступать в борьбу. В предрассветной мгле Толстяк и Клод на противоположных концах страны с колотящимся сердцем устремились в атаку — в рядах соотечественников, со “Стэном” наперевес. Им было страшно. * * * В преддверии высадки группа УСО/УС бросила в бой свои войска. Риара послали в центр страны. Кея вместе с агентами УСС десантировали на парашютах в Бретани. В военной форме. Странно было после двух лет подполья внезапно надеть форму британской армии. Натренированные коммандос должны были продвигаться быстро: они получили задание нейтрализовать местные базы люфтваффе. * * * Сопротивление перед грядущим сражением разгорелось с новой силой. И пока британская, американская и канадская армии готовились выплеснуть на пляжи Нормандии миллион солдат, пока британская Специальная авиадесантная служба (САС), которой в итоге поручили вместо УСО дезориентировать немецкую разведку, сбрасывала сотни тряпичных солдат в места, где высадки не будет, ячейки с окраин и макизары взрывали железные дороги, чтобы немецкие войска не могли перемещаться по стране. Радио в кабинете Кунцера надрывалось. Сам он был спокоен. Из коридоров доносилось бурление — в “Лютеции” царила паника. Атака на Францию началась. Ему было страшно. Но он уже давно готовил себя к страху. Он спустился на кухню отеля за шампанским и отправился на улицу Бак. * * * На Лондон опустился вечер. На пляжах Нормандии шли ожесточенные бои. На волнах Би-би-си распространялось обращение генерала Де Голля к Сопротивлению. И в этот самый момент в больнице святого Томаса Лора производила на свет дитя, на несколько недель раньше срока. Мать была рядом, в родильном отделении, Ричард Дойл мерил шагами коридор. Каждые пятнадцать минут медсестра звала Франс Дойл к телефону. Станислас, сидя на Бейкер-стрит, равно тревожился и об исходе родов, и об исходе “Оверлорда”. — Все хорошо? — без конца спрашивал он у Франс. — Уверяю вас, все идет прекрасно. Станислас вздыхал. Когда он позвонил седьмой раз, она смогла успокоить его по-настоящему: — Мальчик. Старик Станислас на другом конце провода не нашел слов от волнения. Теперь он немножко дедушка. 53 Высадка воспламенила Францию. Сопротивление действовало куда эффективнее, чем предполагали штабы союзников: ячейки УСО, руководимые из Лондона, ячейки “Свободной Франции”, направляемые из Алжира, плюс гражданские лица — все принимали участие в боевых действиях, совершали спонтанные диверсии по всей стране. В Нормандии и прилегающих регионах Сопротивление стало самостоятельной боевой силой. Группа Кея, располагавшая значительными припасами, раздавала людям продукты и военную форму, создавала и наскоро обучала небольшие группки бойцов. Согласно инструкциям УСО, следовало диверсиями и непрестанными стычками сбить с толку немецкие части, ослабить их, подорвать боевой дух солдат, а потом предоставить армии союзников довершить дело. К примеру, один из методов успешного боя заключался в том, чтобы затормозить перестрелкой немецкую колонну: автомобили останавливались, солдаты пытались отбить атаку бойцов Сопротивления, и в этот момент из облаков внезапно выныривала эскадрилья королевских ВВС или ВВС США и бомбила колонну, нанося ей, как правило, тяжелые потери. На Юге ячейки старались замедлить продвижение к линии фронта немецких подкреплений: обрывали телефонные линии, взрывали железные дороги и бензохранилища либо провоцировали прямые столкновения, атаковали и устраивали засады. Но немцы, не знавшие покоя из-за неуловимых бойцов, обрушили свою ярость на мирное население. В июне, через несколько дней после высадки, случилось худшее. Вторая танковая дивизия CC “Рейх”, выдвигавшаяся из окрестностей Бордо на нормандский фронт, после стычек с Французскими внутренними силами остановилась в деревне Орадур-сюр-Глан. Жителей деревни согнали на площадь: мужчин расстреляли, а женщин и детей заперли в церкви и сожгли заживо. Погибло больше шестисот человек. * * * Клод и Трентье совместно руководили операциями. Королевские ВВС наконец сбросили им оружие, грузы и продукты, но недостаточно. УСО вложило во все контейнеры повязки в цветах французского флага, и Клод раздал их бойцам. Но что там повязки — нужно было больше оружия. Клод тревожился: Лондон зациклился на поддержке ячеек на Севере, маки несли потери, боеприпасы таяли на глазах. В довершение всего охваченные энтузиазмом бойцы уже не таились перед гражданскими, а порой и появлялись в деревнях с оружием и повязками, привлекая всеобщее внимание. Если немцы обнаружат маки, им несдобровать — их всех перебьют. По вечерам кюре, укрывшись с Трентье в палатке, подводил итоги дня. — Плохо у нас с припасами, — сказал партизан. Он тоже беспокоился. — Надо затаиться. Поменьше засад, побольше диверсий… Продержаться бы до следующих поставок. Ах, будь здесь Пэл, он бы навел порядок… — Ты знаешь Пэла? — спросил Трентье. Клод в изумлении уставился на него. — Конечно, я его знал… Но… — Знал? — перебил его Трентье. — Он погиб? — Да. В октябре. — Вот гадство. Мне очень жаль, старик. До нас ничего не доходило… Клод вскочил, его чуть ли не трясло. Ведь он тут, в маки, только потому, что Пэл так сюда и не доехал. — Черт! Но ты-то откуда знаешь Пэла? — спросил кюре. — Знаю — это сильно сказано. В прошлом году, в конце сентября, мне прислали в подкрепление агента обучать маки. Это он и был. Пэл. Шикарный парень. Но он тут только переночевал. Мы его встретили, все честь по чести, но он на следующий день снова уехал. Клод в смятении хлопнул себя по лбу: значит, Пэл перед Парижем заезжал в маки! Лондон об этом не знал — когда его готовили на Портман-сквер, то сказали, что Пэл у них не был. Что-то стало проясняться: у макизаров тогда не было радиста, а значит, в УСО не знали, что случилось после его прыжка. Станислас предположил, что Пэл, наверно, разминулся с встречающими и скрылся в Париже. Но, похоже, все было совсем не так. — Значит, ты его видел? — поинтересовался Клод. — В смысле, своими глазами видел и уверен, что это был он? — Во всяком случае, его звали Пэл. Это точно. Но, может, это другой, не твой? Хотя имя довольно редкое. Молодой парень, примерно твой ровесник, чуть постарше. Красивый. Живой. — Он самый, больше некому. Значит, его все-таки встретили… — И я о том. Я сам там был со своими парнями. Не успел приземлиться, как уже собрался уезжать. Хотел в Париж. Клод растерянно вздохнул: — Какого черта ему понадобилось в Париже? — Понятия не имею. Сказал, что подозревает за собой слежку, не чувствует себя в безопасности, как-то так. В общем, попросил отправить его в Париж. Назавтра я велел отвезти его в Ниццу, и он, по-моему, сел на поезд. Что с ним случилось? — Сцапали. Но никто не знает как. УСО сбрасывает его на Юге, а через несколько дней его хватают… В Париже… Погоди-ка… Ты уверен, что он говорил про Париж? — Да. — Точно?