— Наверное, потому что я не полная идиотка. Потому что еще ни один взрослый не был с нами правдив и откровенен. Потому что я ни на секунду не поверила в то, что вы изложили нам все факты и раскрыли свои намерения. Говорите, ваша цель — изучить наши свойства? Даже наша самая младшая, шестилетка Ангел, в это не поверит. И вы, и я прекрасно знаем, что у вас есть корыстный интерес. Вопрос только в том, когда вы его раскроете. Правительственные представители остолбенели. Если честно, очень грустно наблюдать, как взрослые теряются, когда дети по первому щелчку не прыгают без вопросов на указанную высоту. Спрашивается, с какими детьми они прежде имели дело? Немного пережидаю, пока они соберутся с мыслями. Мама под столом украдкой сжимает мне руку. Быстро окидываю взором стаю, встречаюсь глазами с каждым из моих ребят. Клык встревожен. Игги, хоть и слеп, но глаза его прямо устремлены на меня. У Надж на лице написано безграничное доверие. Газман хитренько сощурился, и меня на секунду охватила паника, пока я не поняла, что пронести в Капитолий взрывчатку вряд ли удастся даже нашему Газу. Ангел смотрит на меня спокойно и улыбается. Тотал положил лапы на стол и шумно пьет из стакана воду. Собравшиеся здесь чиновники воззрились на него с нескрываемым ужасом. Вот смехотура! — Какие у вас еще к нам будут вопросы? — спрашиваю я, решив, что настало время завершить дискуссию. — Почему вы не хотите нашей защиты? — искренне удивляется очередная женщина. Она, похоже, здесь совсем недавно работает. — Цена у вашей защиты слишком высока. И условий много поставлено. — Вы всего-навсего дети, — вступает мужчина в синем костюме. — Разве вам не нужны дом и семья? — Дом с витаминизированными овсяными хлопьями и образовательными телеканалами? — зрачки у меня расширились от гнева, а голос окреп и зазвенел. — Вы не предложили нам ни дома, ни семьи. Вы предложили нам школу, где нас будут изучать и исследовать. Какие еще вопросы? — Где ваш патриотизм? Помочь своей стране — честь для каждого гражданина, — твердо заявляет блондинистая тетка. — Весьма любопытен внезапный переход от вашего интереса изучить наши свойства к нашему желанию помочь Соединенным Штатам. Следующий вопрос? Тетка краснеет, и я замечаю, что несколько ее коллег посмотрели на нее так, точно она села в лужу. — Если честно, мы рассматриваем вас как национальный ресурс, — заявляет женщина в военной форме, — если хотите, как национальное достояние. — Она фальшиво улыбается. — Как Декларацию Прав Независимости. Я вздыхаю: — Которая хранится за семью замками и вокруг которой выставлена вооруженная охрана. Нет, спасибо. Нам такого не надо. Еще какие вопросы? Снова заговорил генерал с ледяными глазами: — Факт остается фактом. Вы несовершеннолетние. И, как несовершеннолетние, должны оставаться под надзором и под опекой взрослых. Таков закон этого государства. Мы предлагаем вам и надзор, и опеку. И вдобавок существенные выгоды и привилегии. Существует много других возможных вариантов, и, смею вас заверить, гораздо менее привлекательных. Он сел на место с таким довольным видом, будто только что сокрушил вражеский броненосец. Я часто-часто заморгала и недоуменно огляделась вокруг: — Вы шутите? Мы сбежали из сверхохраняемой тюрьмы, перенесли физические и нравственные пытки, много лет жили сами по себе, без особого труда обдурили кучу ученых и псевдоученых взрослых, питались в пустыне крысами без соуса, а вы говорите нам, что мы несовершеннолетние и что нам нужна опека? Я покачала головой и пристально поглядела ему в глаза: — Послушай, дедок! Я выросла в долбаной клетке; я перевидала, как сотни мутантов, полу-и недо-человеков померли мученической смертью; сколько я себя помню, люди, мутанты и роботы пытались меня убивать двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году без перерыва. A ты думаешь, я трухну от одного упоминания «закона этого государства»? Не спятил ли ты, дружище? Мой голос гремит по всему конференц-залу. Все замерли и в шоке затихли. Наконец, дядька, который нас здесь первым приветствовал, смущенно прочистил горло: — Кхе-кхе… Я думаю, нам всем стоит сейчас сделать перерыв, а завтра возобновить переговоры. Его слова звучат, словно предложение положить пластырь на разворотившую полчерепа зияющую рану. А завтра посмотреть, зажила ли она. Как только мы снова оказались в лимузине, мама потрепала меня по руке: — Хорошенькая у нас вышла встреча! Я фыркнула, а все наши радостно засмеялись. Как же мне хочется, чтобы так было всегда: мы все вместе и весело смеемся. Мечты, мечты! 10 В тот вечер, как все нормальные люди, мы решили заказать пиццу. Мама взяла меню из местного ресторанчика, и каждый из нас шестерых выбрал себе целую здоровенную пиццу. Если еды вволю, я всегда удивляюсь. Мне, наверное, никогда не привыкнуть к изобилию и не поверить, что такое удовольствие может долго продлиться. Так что надо радоваться, пока есть возможность. Пока мы дожидаемся доставки на дом нашего роскошного заказа, я возвращаюсь к теме переговоров на высшем уровне: — Вся эта петрушка с программой правительственной защиты как-то мне не слишком нравится. — Мне было бы спокойнее, если бы у вас была хоть какая-то защита, — озабоченно смотрит на меня мама. Видишь, дорогой читатель, какая она у меня: ничего не приказывает, не подкалывает. Только носки не разбрасывай, где попало, — и дело в шляпе. — Их защита — одно название, — резонно возражает ей Газзи, — сплошная фикция. А на самом деле оказывается то ловушкой, то экспериментом, то кошмаром каким-нибудь. Не помните, я заказал себе двойную порцию ананаса? — Заказал, заказал, не волнуйся, — дружно киваем мы. — А я к тому же не хочу ни в какую школу, — заявляет Надж, оторвавшись от телика. — Разве что в школу для модельеров или в музыкальную, где рок-звезд готовят. А если математику или орфографию каждый день — ни-за-что! — Не думаю, что эти люди знают, что они хотят, — по-взрослому размышляет вслух Ангел. — А чесночные лепешки мы заказали? — беспокоится Тотал, и мы снова дружно киваем, мол, заказали. — А какие-нибудь мерзости у них на уме есть? Ты ничего не почувствовала? — допытываюсь я у Ангела. Согласись, дорогой читатель, полезно иметь в своих рядах шестилетку, умеющую проникать людям в черепушки и читать их мысли. — Кому-нибудь лимонаду подлить? — спрашивает Джеб, открывая новую бутылку. — Мне, мне, — тянет к нему Газзи кружку. Но тут Игги вдруг запротестовал: — Синяя кружка — моя! Газ подвигает к нему синюю кружку, помедлив, смотрит на него, и тут до всех нас доходит, что никто из нас никаких цветов не упоминал. Игги между тем берет свою синюю кружку и пьет из нее как ни в чем не бывало. — Игги, кружка темно-синяя или голубая? — осторожно спрашиваю я его. — Скорее, голубая. В комнате воцаряется молчание. Наконец, Игги и сам нахмурился: — Эй, мне кто-нибудь говорил, какого цвета у нас кружки? — Нет, — тихо отвечаю я ему. Раздумывая, он уставился в стол. Потом поднял голову и часто-часто заморгал: — Нет, ни хрена не вижу. Ничегошечки… — Снова протянул руку и дотронулся до чашки. — Но каким-то образом я точно знаю — она голубая. Газзи пододвинул ему другую кружку: — А эта? Игги берет ее в обе руки: — Эта желтая. Правильно? — Желтая, — подтверждает Клык. — Ну-ка вот это попробуй, — и он вкладывает в руки Игги меню из пиццерии. — На ощупь… оно… зеленое. В ответ никто не проронил ни слова. Сидим, остолбенело переваривая новость. Вспоминаю, как Джеб предположил недавно, что мы начали мутировать в незапрограммированных направлениях. Надж, кажется, тоже про это думает. Она робко тянет руку к вилке, которая тут же начинает скользить к ней по столу. — Вы, друзья мои, видно, опять наигрались на свалке токсичных отходов, — притворно сурово рычит Клык. Надж захихикала: — Нет, последняя свалка на нашем жизненном пути — та, где мы тачку стянули. Помнишь? А с тех пор — ни-ни. — Тогда, значит, вас укусил радиоактивный паук. Было? Или молнией ударило? Или коктейля какого-нибудь суперменского наглотались? Живо признавайтесь!