64 Сидеть на последнем этаже небоскреба оказалось неожиданно интересно: вроде высоко, а не летим. Снаружи дикая буря. Ха-ха! Из одной бури в другую попали. Никакой разницы. Только там окопались, а здесь вознеслись. Оглушительные раскаты грома и молнии через все небо — вот тебе и солнечный штат. Сумасшедшие порывы ветра разбиваются о стену небоскреба. Поверь мне, мой недоверчивый читатель, я не преувеличу, если скажу, что здание раскачивается. — Хорошо, хоть он сказал, что небоскребы здесь ураганоустойчивы, — Надж нервозно выглядывает из окна. — А то вон как задувает. Нас накормили. Я надеялась, что еду принесут настоящие люди. Люди слабее и на них напасть легче. Если только они не вооружены, мы бы с ними справились одной левой. Но мечты мои так и остались мечтами. Обед принесли роботы, да еще под бдительным лазерным оком Гозена. Подали нам всякой всячины: сэндвичей, овсянку, хлеб, полную чашку собачьего корма, которую Тотал подтолкнул Акеле и… — Батюшки светы, — заверещала Надж, подняв крышку с одной из мисок. — Мама дорогая! — Что? Что там? — подскакиваю я, надеясь на шоколад. Никакого шоколада нет и в помине. Передо мной полная миска… птичьего корма. — Семечки для птиц! — констатирует Надж. — Даже не мюсли. Самые настоящие семечки, какими птиц кормят. Мы с минуту переглядываемся и вдруг все разом заходимся хохотом. Я только за ребра хватаюсь: — Перестаньте вы! Я не могу смеяться. — Вкуснотища! — Газзи обмакивает палец в семечки. — Можно мне еще червей в придачу? — Хватит, хватит, не смешите меня, — умоляю я стаю. Даже Клык, от которого, как всем известно, максимум что кривой усмешки дождешься, и тот ржет как конь, согнувшись и уперши руки в колени. — Что, семечки нам поклевать принесли? — Игги ощупывает содержимое миски. — О птичках позаботились! От смеха слезы катятся у меня по щекам: — А на десерт сейчас гусениц притащат. И мы заливаемся по новой. — А бутербродики, между прочим, очень хороши, — кладет Тотал лапы на стол. Пока мы тут веселимся, он, видно, времени не теряет. — А перышек и соломинок что же не дали — мы бы тут гнездышко свили, — Газзи по-новому освещает тему, и мы снова катаемся от смеха по полу. Ангел даже чуть на больную руку не упала. Тут дверь открывается. Мы стараемся принять позицию «к бою», но терпим полную неудачу. Если нашим врагам чего никогда не удастся, так это задушить наше чувство юмора. Я с трудом подавила хихиканье. Остальные продолжают задушенно фыркать. Только Акела немедленно вскочила на ноги, прижала уши, опустила голову и грозно зарычала. Гозен стоит в дверях, наставив на нас голубые лампочки глаз: — Следуйте за мной. Вряд ли вы сохраните свою жизнерадостность при дальнейшем развитии событий. Сейчас начнется аукцион. И ураган. Мы с Клыком переглядываемся. Какой еще ураган? — Можно один вопросик? — я поднимаю руку. — О каком аукционе идет речь? И что за ураган был сейчас упомянут? Гозен, который уже готов отворить дверь, поворачивается к нам: — Обер-директор продает вас с аукциона. Кто больше предложит, тому вы и достанетесь. Обер-директор ожидает, что за вас заплатят изрядный куш. — Это очень лестно. А как покупатели собираются нас использовать? — Как им в голову придет, так и будут. Ладно, посмотрим, что у них получится. — А что там с ураганом? Какой сейчас ураган, если сезон ураганов кончается в ноябре? — На Майами вот-вот обрушится ураган четвертой категории, — ровным голосом отвечает Гозен. И я прихожу к выводу, что беспокойство в его программу намеренно не введено. — А-а-а… Кого-нибудь это вообще беспокоит? Четвертая категория — вроде по силе и разрушительности предпоследняя. Так ведь? — Город уже эвакуировали. — А нас оставили? — Чего вас-то эвакуировать? Кому вы нужны! — Гозен открывает дверь и жестом велит нам выходить. Клык идет первым, остальные за ним следом, а я выхожу замыкающей. Уже занеся ногу через порог, я снова вижу миску с птичьим кормом и снова начинаю смеяться вслух. 65 Хоть я и не самый молодой на свете генеральный директор, я на своем веку перевидала изрядное количество конференц-залов, особенно за последнее время. Все они более или менее одинаковые: большие окна, громадные, во всю комнату, столы, овальные или прямоугольные пальмы в горшках, толстый ковер, кресла на колесиках. А здесь еще в придачу стена плоских телеэкранов. И нечто, чего я доселе не видала. Прозрачное существо, со всеми внутренними органами, разложенными по плексигласовым кубам, к верхнему из которых прикреплена голова, насаженная на практически голый позвоночник. Существо сидит в специальном кресле. Точнее будет сказать, в специальном кресле сложены одна на другую его плексигласовые коробки. Приглядевшись, замечаю, что все его внутренности присоединены проводами и трубочками к электронным насосам. Редкостно мерзостная картинка, скажу я тебе, дорогой читатель. Если бы я в своей жизни не насмотрелась на тысячи разных мерзостей, меня бы сразу стошнило. Увидев, что мы на него вылупились, нечто бесшумно подъезжает к нам по мягкому ковру. — Я Обер-директор, — его голос похож на голос Гозена, те же странные, слегка нечеловеческие интонации и едва различимые механические обертоны. Интонации эти не оставляют сомнения, что я лицезрею Наполеона нового поколения, которого распирает мания величия. Как только от нее его короба не взорвутся? Мы молчим. Ни тебе притворно радушных улыбок, ни протянутых для пожатия рук. Видно, нас плохо воспитали. Выдержав паузу, плексигласовый Обер-директор продолжает: — Ваше существование меня изрядно беспокоит. С научной точки зрения я нахожу вас весьма любопытным явлением. — Вот-вот, я и сама страдаю от излишней научной любознательности. Скажи мне на милость, как они коробки твои чистят? Как аквариумы, что ли? Он, оказывается, наделен многочисленными способностями. В том числе улыбаться и хмуриться. Или даже краснеть от злости. Поэтому его восковые щеки покрываются противными синеватыми пятнами, которые теперь на всю жизнь отвратят меня от соблазна даже мельком глянуть на сливовый пирог. Плексигласовый воззрился на Гозена. Гозен делает ко мне несколько шагов, поднимая свою колоссальную ручищу. Вскакиваю на стол, готовая подняться к потолку и повиснуть там, как летучая мышь. Снаружи страшный ветрило бьет в окна, и за потоками дождя уже не видно даже соседних небоскребов. Громыхает каждую минуту, и молнии то и дело разрезают черное небо. Настоящий ураган. Гозен замер на месте. Обер-директор смотрит на меня со смесью негодования и… жадного желания сожрать на месте. — Что с тобой, ОД? Можно, я буду звать тебя ОД? — перевожу взгляд на Гозена. — Что с ним? Ему что, какой-нибудь питательный раствор нужен? Гозен подался вперед, но, наученная опытом, я стремительно отпрыгиваю. Его увесистый кулачина обрушивается на стол, и меня слегка подбрасывает вверх. Стол трещит, а я заблаговременно перемещаюсь на дальний край. Я знаю, что стая настороже и у меня есть время оглянуться на плексигласового. Голова у него свесилась набок, как будто он устал. Были бы у него руки, уверена, он бы начал растирать себе переносицу. — Гозен, перестань, — мягко говорит плексигласовый. Гозен вытягивается по струнке и пятится назад к стене. Вот бы Газман и Игги меня так слушались. — А ты слезай со стола, живо! — приказывает мне ОД. — Пора начинать аукцион. Как только включатся мониторы, не смейте подавать голос. Слышу, как Газзи придушенно хихикает. ОД переводит глаза на меня: — Ты хочешь что-нибудь сказать, пока мы не вышли в живой эфир? — Ага, хочу. Тебе звонил хомяк. Велел передать, что он просит вернуть дома, и ему, и его родичам. 66