Одда Младший почувствовал неуверенность отца и поспешно сказал: – Мы можем подождать дня два. – Смерть не станет легче через два дня, – тяжело произнес его отец – и я восхитился им в этот миг. Он надеялся обойтись без битвы, надеялся, что король спасет его, но в глубине души понимал, что я прав, и знал – эти датчане на его совести, судьба Англии в руках людей из Дефнаскира, и они должны биться. – На заре, – сказал олдермен, не глядя на меня. – Мы выступаем на заре. * * * Мы спали в боевых доспехах. Точнее, люди пытались спать в кожаных нагрудниках или в кольчугах, в перевязях, держа шлемы и оружие наготове. Мы не зажигали костров: Одда не хотел, чтобы враги видели, что мы готовимся к битве. Но у датчан костры горели, и наши часовые с холма при свете этих костров следили за всеми передвижениями врага. Никто не пришел. Ущербная луна выплывала и снова скрывалась за рваными облаками. Костры датчан окружали нас со всех сторон, больше всего их было на юге, у Кантуктона, где встал лагерем Убба. Огни горели и на востоке, где стояли датские корабли, пламя играло на позолоченных драконьих головах и на расписных змеях. Между холмом и рекой раскинулся луг, с дальнего конца которого датчане наблюдали за нашим холмом, за лугом тянулось широкой полосой болото, а за болотом была полоска твердой земли вдоль реки – там под несколькими навесами расположились у костров воины, охранявшие корабли. Навесы остались после рыбаков, давно оттуда сбежавших. Несколько датчан ходили между кострами под драконьими носами кораблей, а я стоял на стене и глядел на вытянутые грациозные суда, молясь, чтобы "Летучий змей" был еще цел. Спать я не мог. Я думал о щитах и датчанах, о мечах и страхе. Я думал о своем ребенке, которого ни разу не видел, о Рагнаре Бесстрашном, гадая, видит ли он меня из Валгаллы. Я опасался, что завтра, когда наконец окажусь в настоящем клине, проиграю, и не одного меня в ту ночь терзала бессонница: посреди ночи на поросшую травой стену поднялся и встал рядом со мной человек, в котором я узнал олдермена Одду. – Откуда ты знаешь Уббу? – спросил он. – Я был в плену у датчан, – пояснил я, – они меня воспитали. Датчане научили меня сражаться. – Я коснулся одного из своих браслетов. – Вот этот дал мне Убба. – Ты сражался за него? – спросил Одда – не обвиняюще, а с любопытством. – Я сражался, чтобы выжить, – ответил я уклончиво. Олдермен поглядел на освещенную луной реку. – В том, что касается битвы, датчане не дураки. Они будут ждать нас на заре. Я ничего не ответил, решив, что Одда испугался и передумал. – А их больше, чем нас, – продолжал он. Я все еще молчал. Страх правит людьми, и нет страха сильнее, чем страх перед клином. В ту ночь мою душу переполнял страх, я никогда еще не бился клин на клин в бою, в котором сходятся целые армии. Я был на холме Эска, видел другие сражения, но никогда не сражался в настоящем клине. "Завтра, – думал я, – завтра!" И, так же как Одда, мечтал, чтобы Альфред нас спас, но знал, что спасения не будет. – Их больше, – снова сказал Одда, – а у некоторых из моих людей нет ничего, кроме серпов. – Серпом тоже можно убить, – сказал я, хотя это были глупые слова. Не хотел бы я оказаться лицом к лицу с датчанами с одним лишь серпом в руке. – Сколько человек имеют хорошее оружие? – спросил я. – Наверное, половина. – Значит, они встанут в передних рядах, а остальные будут забирать оружие у погибших. Я понятия не имел, о чем говорю, знал лишь, что должен говорить уверенно. Страх правит людьми, но уверенность гонит страх. Одда немного помолчал, глядя на темные силуэты кораблей внизу. – С твоей женой и сыном все в порядке, – сказал он после паузы. – Вот и хорошо. – Мой сын просто хотел ее спасти. – И молился, чтобы я погиб. Он пожал плечами. – Милдрит жила с нами после смерти отца, мой сын обожает ее. Он не хотел причинить ей зла и не причинил. Олдермен протянул руку, и в слабом свете луны я увидел кожаный кошель. – Остаток выкупа. – Оставьте у себя, господин, – сказал я, – отдадите мне после битвы, а если я погибну, отдадите Милдрит. Над нами пролетела сова, быстрая и бесшумная, и я задумался, что она может предвещать. Далеко на востоке, выше по берегу, за Педреданом, блеснул огонек: еще одно знамение, которое я не мог истолковать. – Мои люди – хорошие воины, – говорил Одда, – но что, если нас обойдут с флангов? – Страх все еще его не отпускал. – Было бы лучше, если бы Убба атаковал нас. – Лучше, – согласился я, – но Убба ничего не предпримет, пока руны не скажут ему, что пора. Судьба правит всем. Убба это понимал, вот почему ждал знамения богов. Я знал, что сова и есть знамение; она пролетела над нашими головами, над кораблями датчан и исчезла в той стороне, где блеснул огонек, где-то над побережьем Сэферна. Вдруг я вспомнил четыре корабля короля Эдмунда: как они подошли к побережью Восточной Англии и забросали корабли датчан горящими стрелами... И тогда я понял, что сумел разгадать знамение. – Если ваших людей обойдут, они погибнут. Но если мы обойдем датчан, погибнут они. Значит, мы должны их обойти. – Как? – горько спросил Одда. Все, что он видел впереди, это гибель на заре, атаку, битву и поражение, но я-то увидел сову. Она пролетела от кораблей к огоньку, это и был знак: поджечь корабли. – Как мы сможем их окружить? – спрашивал Одда. Я замолчал, не зная, стоит ли рассказывать. Если я последую знамению, нам придется разделить войско, именно такую ошибку совершили датчане у холма Эска. Я сомневался, но ведь Одда пришел ко мне не потому, что вдруг меня полюбил, а потому, что я был готов сразиться с Уббой. Я единственный здесь был уверен в победе или же казался уверенным, что, несмотря на юный возраст, делало меня вождем этих людей. Олдермен Одда, годящийся мне в отцы, искал у меня поддержки. Он хотел, чтобы я рассказал ему, что делать, – я, который никогда не бывал в настоящем клине. Но я был молод, самоуверен, и знамение подсказало мне, что сделать, а я рассказал об этом Одде. – Вы когда-нибудь видели скедугенгана? – спросил я. В ответ он перекрестился. – Когда я был ребенком, я мечтал увидеть скедугенганов. Я выходил ночью их искать, учился бродить ночью, чтобы к ним присоединиться. – Какое это имеет отношение к битве на рассвете? – Дайте мне пятьдесят человек, и они вместе с моими людьми на заре ударят здесь, – я указал на корабли. – Мы начнем с того, что подожжем суда. Одда посмотрел с холма на ближайшие костры, которые отмечали посты вражеских часовых в восточной части луга. – Они заметят вас и будут готовы встретить, – сказал он. Олдермен имел в виду, что сто человек не смогут так просто пройти это расстояние, спуститься с холма, прорваться через часовых и перейти болото без звука. Он был прав. Мы не пройдем и десяти шагов, как поднимется тревога; армия Уббы, без сомнения, столь же готовая к бою, как наша, вывалит из лагеря и перекроет моему отряду подступ к лугу еще до того, как мы достигнем болот. – Когда корабли загорятся, – проговорил я, – датчане бросятся к реке, а не на луг. А вдоль берега тянется болото. Там они не смогут нас окружить. Конечно, они могли бы это сделать, но все-таки на зыбком болоте угроза окружения будет не так велика, как на лугу. – Но вы не сможете добраться до берега. – Олдермен разочаровался в моей идее. – Движущаяся тень сможет, – сказал я. Он молча поглядел на меня. – Я смогу туда добраться, – заверил я, – а когда загорится первый корабль, все датчане кинутся на берег, вот тогда сто человек вполне смогут прорваться. Датчане побегут спасать корабли, и наши люди сумеют быстро пересечь болото; они помогут мне поджечь другие корабли, а датчане попытаются перебить нас. Я махнул в сторону берега, показывая, куда побегут из лагеря датчане по полоске твердой суши – туда, где стоят корабли. – Когда все датчане окажутся на берегу, – продолжал я, – между рекой и болотом, вы приведете фирд им в тыл. Олдермен задумался, глядя на корабли. Если мы атакуем, скорее всего, это произойдет на южном склоне холма – столкновение лоб в лоб с войском Уббы, клин на клин, наши десять сотен против их двенадцати. Сначала у нас будет преимущество, поскольку воины Уббы рассыпаны вокруг холма и потребуется время, чтобы собрать их и построить, а мы за это время глубоко продвинемся в их лагерь. Но датчан будет становиться все больше, нас остановят, окружат, и начнется жестокая резня. И в этой резне у них будет численный перевес; они обогнут наши фланги, зайдут в тыл, туда, где стоят люди, вооруженные серпами, и тогда нас всех ждет смерть. Но если я спущусь с холма и начну жечь корабли, датчане кинутся на берег, чтобы меня остановить, и окажутся на узкой полоске земли. Если же ко мне на помощь явится сотня человек под командованием Леофрика, мы сможем продержаться до тех пор, пока Одда зайдет датчанам в тыл, и тогда смерть ждет датчан, зажатых между моим отрядом и войском Одды, между рекой и болотом. Они окажутся в капкане, как нортумбрийская армия под Эофервиком. Только у холма Эска проиграла та сторона, которая первой разделила силы. – Это может получиться, – сказал Одда задумчиво. – Дайте мне пятьдесят человек, – повторил я, – молодых. – Молодых? – Им придется бежать с холма, – пояснил я. – Очень быстро. Им необходимо добраться до кораблей раньше датчан, и сделать это надо на рассвете.