– Но где же Убба? Похоже, еще до начала шторма Убба повел свои корабли в обход широкого моря Сэферна и высадился на дальней западной оконечности Дефнаскира. Значит, его армия уцелела, и Одда получил приказ ехать на север, чтобы перекрыть дорогу Уббе в оставшуюся часть Уэссекса. Но если Одда выехал неделю назад, то Одда Младший наверняка об этом знает, так не отправился ли он навстречу отцу? Значит, и Милдрит там, где бы ни было это "там". Я спросил Уитгил а, видел ли он Одду Младшего, но тот ответил, что не видел и ничего не слышал о нем с самого Рождества. – Сколько у Уббы людей? – осведомился я. – Много, – ответил Уитгил. Толку от такого ответа не было никакого, но больше он ничего не знал. – Господин... Кенвульф тронул меня за руку, указывая на восток, и я увидел всадников в полях, раскинувшихся между рекой и холмом, на котором стоял Эксанкестер. Много всадников. Последним ехал знаменосец, и хотя невозможно было разглядеть отсюда знамя, судя по белому и зеленому цветам, то было знамя Западного Уэссекса. Значит, приехал Альфред? Очень может быть, но мне не хотелось переходить реку, чтобы это выяснить. Я хотел лишь найти Милдрит. Войны полны таинственности. Правдивые вести могут идти неделями, а впереди бегут слухи, и очень непросто понять, что же произошло на самом деле. Главное искусство состоит в том, чтобы отчистить кость истины от гниющей плоти страхов и вымыслов. Что мне было известно? Гутрум нарушил перемирие, захватил Эксанкестер, Убба находился на севере Дефнаскира. Значит, датчане пытались осуществить то, что им не удалось в прошлом году: разделить войска англосаксов. Пока Альфред сдерживает одну армию, другая пройдет по его землям и, возможно, зайдет в тыл, поэтому-то фирду Дефнаскира и было приказано перекрыть дорогу Уббе. Состоялась ли битва? Жив ли Одда? Жив ли его сын? Живы ли Милдрит и мой сын? Что бы ни произошло между Оддой и Уббой, я бы поставил на Уббу. То был великий воин, человек-легенда среди датчан, а Одда – суетливый, перепуганный, стареющий олдермен. – Едем на север, – сказал я Леофрику, вернувшись в Окстон. Мне не хотелось встречаться с Альфредом. Он будет осаждать Гутрума и, если я приеду в королевский лагерь, без сомнения, прикажет мне присоединиться к кольцу его войска. Мне придется торчать под городской стеной, ждать и переживать; уж лучше поехать на север и найти Уббу. На следующее утро, под весенним солнышком, команда "Хеахенгеля" двинулась на север. * * * Война велась между датчанами и Уэссексом; я же вел войну с Оддой Младшим, понимая, что мною движет гордыня. Священники учат, что гордыня – большой грех, но они заблуждаются. Гордость делает мужчину мужчиной, направляет его, ограждает "стеной щитов" его репутацию. Вот датчане это понимают. Люди умирают, говорят они, а слава остается. Что мы ищем в правителе? Силы, щедрости, твердости характера и удачливости, так почему же подобными качествами не следует гордиться? Покажите мне скромного воина, и я увижу труп. Альфред превозносил скромность, даже прикидывался смиренным, являясь в церковь с босыми ногами и простираясь ниц перед алтарем, но в нем никогда не было настоящей скромности. Он был гордым, и потому люди боялись его, а люди и должны бояться правителя. Они должны опасаться его недовольства, бояться, что щедрость его иссякнет. Слава рождает страх, а гордость стоит на страже славы. Я шел на север, потому что гордость моя была уязвлена. Мою женщину и моего ребенка забрали, и я верну их, а если их обидели, отомщу, и запах чужой крови заставит людей бояться меня. Уэссекс может провалиться в преисподнюю, моя репутация важнее! Поэтому, обогнув Эксанкестер, мы шли по холмам, следуя причудливым изгибам козьих троп, пока не добрались до небольшого местечка Твифирда. Там были беженцы из Эксанкестера, но никто из них ничего не слышал об Одде Младшем, не слышал о битве на севере, хотя священник утверждал, что прошлой ночью трижды ударяла молния, а это, по его мнению, означало, что Господь поразил язычников. Из Твифирда мы двинулись по тропе, идущей по кромке болота, и миновали густые леса и чудесные холмы. Все было бы проще, будь у нас лошади, но лошадей не было, а те, что встретились по дороге, оказались старыми и больными, да их и не хватило бы на весь отряд. Поэтому мы шли пешком и переночевали в цветущей ложбине, полной голубых колокольчиков, где соловьи убаюкали нас и разбудили на заре. Мы снова зашагали среди цветущих деревьев, а днем добрались до холмов северного побережья. Нам попадались люди, бежавшие из прибрежных поселений вместе с семьями и пожитками, из чего мы заключили, что скоро увидим датчан. Три пряхи сучили нити моей судьбы, хотя я этого и не ощущал. Они сделали нити толще, переплели вместе, сделали меня тем, кем я стал. Но, глядя вниз с высокого холма, я почувствовал только укол страха, потому что на восток шел флот Уббы, а по берегу с той же скоростью двигались всадники и пешие воины. Люди, бежавшие из своих домов, рассказали, что датчане явились из Уэльса через широкое море Сэферн и высадились у местечка под названием Бердастополь, на западе Дефнаскира. Они забрали лошадей и припасы, но их продвижение на восток, в центр западно-саксонских земель, было задержано сильным штормом, потрепавшим флот Гутрума. Корабли Уббы переждали бурю в бухте Бердастополя, а потом ждали еще некоторое время – неизвестно чего. Полагаю, Убба, который ничего не предпринимал без совета богов, выяснил, бросая руны, что боги не на его стороне, и ждал, пока это переменится. Должно быть, после руны предсказали успех, ведь армия Уббы все-таки двинулась в поход. Я насчитал тридцать шесть кораблей – значит, в его армии было двенадцать-тринадцать сотен воинов. – Куда они идут? – спросил кто-то из моего отряда. – На восток, – огрызнулся я. А что еще я мог сказать? На восток Уэссекса. На восток, в богатые земли последнего королевства Англии. На восток, к Винтанкестеру или любому другому зажиточному городу, где были церкви и монастыри, набитые сокровищами; на восток, где ждало богатство; на восток, где имелись еда и лошади; на восток, чтобы позвать на подмогу датчан с мерсийской границы, вынудить Альфреда развернуться к ним навстречу, дать армии Гутрума возможность выйти из Эксанкестера и зажать армию Уэссекса между двумя силами датчан... Всю армию, кроме фирда Дефнаскира где-то на побережье – он должен был остановить войско Уббы. Итак, мы двинулись на восток и, оставив позади и Дефнаскир, следуя по холмам за датской армией, очутились в Суморсэте. Ночью я увидел, как корабли Уббы пристали к берегу, как в датском лагере зажглись костры. Мы тоже разожгли костры подальше в лесу, вышли еще до зари, обогнав таким образом врагов, и к полудню заметили первых англосаксов: то были всадники, наблюдавшие за продвижением врага, а теперь возвращавшиеся назад. Холмы расступились в месте впадения реки в море Сэферн, и оказалось, что именно здесь олдермен Одда решил ждать врага – в крепости, выстроенной в давние времена на холме у реки. Река называлась Педредан, в ее устье находился маленький городок Кантуктон, а рядом с ним стоял древний земляной форт, который местные жители называли Синуитом: земляные стены на вершине холма, а под ними – канава. Форт был очень старый; отец Виллибальд сказал, что он старше римских строений, значит, сам мир был еще юн, когда форт уже был стар. Время потрудилось над стенами, и они осели, ров сделался мельче, все поросло травой, а в одном месте стена почти сровнялась с землей, превратившись в кучку грунта. Но все-таки это было укрепление – место, куда олдермен Одда привел войско, где он готовился погибнуть, сражаясь с Уббой, чьи корабли уже показались на реке. Я не сразу пошел в крепость, а остановился под деревьями и снарядился для битвы. Олдермен Утред в боевом облачении. Рабы в Окстоне начистили мою кольчугу песком, и сейчас я надел ее, а поверх – перевязь с Вздохом Змея и Осиным Жалом. Я натянул высокие сапоги, надел сверкающий шлем, подхватил щит и, когда все ремни были затянуты и все пряжки закреплены, ощутил себя богом, готовым к войне, снарядившимся, чтобы убивать. Мои люди тоже затягивали ремни, шнуровали башмаки, проверяли, остры ли клинки. Даже отец Виллибальд вырезал себе дубину, подобрав увесистый сук ясеня, которым можно было проломить череп. – Тебе не придется сражаться, святой отец, – сказал я. – Всем нам придется, господин. Он отошел назад и оглядел меня с головы до ног, чуть улыбаясь. – Ты вырос, – сказал он. – Так обычно и бывает, отец. – Я помню, каким впервые тебя увидел. Ребенком. Теперь я тебя боюсь. – Будем надеяться, что враг тоже испугается, – сказал я, не вполне понимая, о каком враге говорю – об Одде или Уббе. Хотелось бы мне, чтобы со мной было знамя Беббанбурга с оскаленной волчьей мордой, но у меня имелись только мечи и щит. Я вывел отряд из леса и двинулся через поле туда, где собралось войско Дефнаскира. Датчане находились приблизительно в миле от нас: они ушли от берега и спешили окружить холм Синуит, хотя перекрыть нам путь уже опоздали. Справа от нас стояли еще датчане, те, что заводили драккары в Педредан. – Их больше, – сказал отец Виллибальд. – Больше, – согласился я. По реке плавали лебеди, коростели сновали среди некошеной травы на цветущем лугу. В это время года люди занимаются сенокосом и стрижкой овец. "Нечего мне здесь делать, – подумал я. – Не нужно мне идти на этот холм, куда явятся датчане, чтобы нас убить". Я посмотрел на своих воинов, гадая, одолевают ли их подобные мысли, но они, встречая мой взгляд, только улыбались или кивали, и я вдруг понял: они доверяют мне. Я вел их, и они шли за мной, не задавая вопросов, хотя Леофрик понимал, как мы рискуем. Он подошел ко мне и негромко сказал: – С этого холма только одна дорога. – Знаю. – Если мы не пробьемся с боем, мы останемся там. Навсегда. – Знаю, – повторил я – и подумал о пряхах. Они натянули нити. Я поднял глаза на склон Синуита, увидел на самой вершине женщин, которых готовились защищать их мужчины, подумал, что Милдрит может оказаться среди этих женщин, и пошел на холм, потому что не знал, где еще искать. Однако пряхи послали меня на этот древний холм по другой причине. Мне предстояло выстоять в большом клине, в "стене щитов", испытать ужас настоящего сражения, где убить одного врага означает позвать на его место следующего. Холм Синуит стоял на пути к званию настоящего мужчины, и я поднялся на него, потому что выбора не было – меня направляли пряхи. Внизу, в долине Педредана, послышался рев, и я увидел, как рядом с причалившим кораблем поднялось знамя. Знамя с вороном. Знамя Уббы. Убба, последний и самый сильный, самый опасный сын Лотброка, привел свою армию к Синуиту. – Видишь тот корабль? – спросил я отца Виллибальда, махнув рукой в сторону знамени. – Десять лет назад я чинил это судно, скреб, скоблил, начищал. Датчане сняли щиты с бортов, солнце сверкало на остриях сотен копий. – Мне тогда было десять лет, – сказал я Виллибальду. – Тот самый корабль? – переспросил он. – Может быть. А может, и другой. Не исключено, что у Уббы теперь новый корабль. Вообще-то это было не важно, важно было лишь то, что судно доставило сюда Уббу. В Синуит. * * * Воины Дефнаскира выстроились там, где стена старого форта оползла. Несколько человек с лопатами пытались восстановить земляную насыпь, но у них уже не было времени. Они не успеют, если Убба сразу же поднимется на холм. Я протискивался между ними, расталкивая щитом, не отвечая на вопросы, кто мы такие, и таким манером добрался до вершины холма, где на черном древке развевалось знамя Одды. Я снял шлем, бросил отцу Виллибальду и выхватил Вздох Змея, потому что рядом с отцом стоял Одда Младший, глядя на меня так, словно я был призраком... Должно быть, для него я и был выходцем с того свет. – Где она?! – заорал я, нацелив на него меч. – Где? Вассалы Одды выхватили мечи и взялись за копья, Леофрик тоже взялся за меч, за истончившегося в битвах Убийцу Датчан. – Нет! – выкрикнул отец Виллибальд, бросаясь вперед с моим шлемом в одной руке и с дубиной – в другой. – Нет! Он попытался встать передо мной, я отодвинул его в сторону, но оказалось, что теперь перед мной стоят три священника Одды (в Уэссексе повсюду кишели священники). Они повыскакивали, словно мыши из соломы, но я смел в сторону и их и оказался лицом к лицу с Оддой Младшим. – Где она? – повторил я. Одда Младший был в кольчуге, начищенной так, что от ее блеска болели глаза, в отделанном серебром шлеме и в сапогах с полосками железа; его синий плащ скрепляла на шее большая янтарная брошь в золотой оправе.