– Куда? – От язычников! Приходи в нашу часть города, мы тебя спрячем. – Кто это? – спросила меня Брида по-датски. – Священник, который когда-то служил у моего отца, – пояснил я. – Уродливый, правда? – Ты должен прийти, – прошипел Беокка. – Ты нам нужен! – Нужен? Он наклонился еще ниже. – В Нортумбрии неспокойно, Утред. Должно быть, ты слышал, что случилось. – Он перекрестился. – Сколько монахов и монахинь убито! Их безжалостно перерезали! Ужас, Утред, но Бог не простит такого святотатства. В Нортумбрии будет восстание, его готовит Альфред. Если мы скажем, что Утред Беббанбургский на нашей стороне, мы победим! Я сомневался, что это хоть как-то поможет. Мне было пятнадцать, вряд ли я сумел бы вдохновить людей и убедить их отправиться в гибельный поход на датские крепости. – Она не датчанка, – сказал я Беокке: священник наверняка не стал бы всего этого говорить, если бы знал, что Брида понимает по-английски. – Она из Восточной Англии. – Из Восточной Англии? Беокка уставился на Бриду. Я кивнул и, поддавшись искушению, соврал: – Она племянница короля Эдмунда. Брида захихикала и пробежала пальцами по моему телу, стараясь заставить меня засмеяться. Беокка снова перекрестился. – Бедняга! Мученик! Несчастная девочка! Он нахмурился. – Но... – начал он и осекся, явно не в силах понять, почему злобные датчане позволяют своим пленникам резвиться нагишом в горячей воде. Потом закрыл глаза, потому что увидел, где задержалась рука Бриды. – Мы должны вытащить вас обоих отсюда, – проговорил он поспешно, – и отвезти туда, где вы могли бы изучить законы Господа. – Я бы с радостью... – начал я, но Брида вцепилась в меня с такой силой, что я едва не заорал от боли. – Мы стоим на юге отсюда, – сказал Беокка, – за рекой на вершине холма. Приходи, Утред, мы тебя увезем. Приходите оба. Разумеется, я никуда не пошел. Я рассказал обо всем Рагнару, который хохотал над моей выдумкой, будто Брида племянница Эдмунда, а при вести о волнениях в Нортумбрии пожал плечами. – Постоянно ходят слухи о каких-то восстаниях, – сказал он, – но все эти восстания заканчиваются одинаково. – Он говорил очень уверенно, – заметил я. – Это означает лишь то, что они отправили монахов баламутить народ. Сомневаюсь, что за ними кто-нибудь пойдет. И в любом случае, как только мы разберемся с Альфредом, отправимся назад. Поедем домой, а? Но разобраться с Альфредом оказалось не так просто, как полагали Хальфдан с Рагнаром. Да, Альфред сам попросил о переговорах и хотел мира, потому что датские войска слишком глубоко вторглись на земли Уэссекса, но он не собирался сдаваться, не то что Бургред в Мерсии. Когда Хальфдан предложил оставить Альфреда правителем при условии, что датчане займут главные англосаксонские крепости, король пригрозил прервать переговоры и снова приступить к военным действиям. – Вы меня оскорбляете, – сказал он спокойно. – Если вы хотите занять крепости, приходите и возьмите. – Так и будет, – пригрозил Хальфдан, но Альфред просто пожал плечами, словно приглашая датчан попробовать. Хальфдан знал, как и все датчане, что эту войну уже не выиграть. Мы действительно хорошо поживились в Уэссексе: захватили много ценностей, перебили много народу, взяли пленных, сожгли мельницы, дома и церкви, но какой ценой! Многие наши лучшие воины погибли или получили такие ранения, что теперь им оставалось до конца дней жить за счет своих ярлов. Нам не удалось взять ни одной крепости, значит, когда придет зима, нам придется возвращаться в Лунден или в Мерсию. Но если датчане были измотаны войной, то и у англичан дело обстояло ничуть не лучше. Они тоже потеряли многих отличных воинов, лишились богатств, и Альфред волновался, как бы давние враги, бритты, побежденные его предками, не хлынули из своих крепостей в Уэльсе и Корнуолуме. Но Альфред ничем не выдавал своих страхов и не поддавался на угрозы Хальфдана, хотя понимал, что некоторые из этих угроз могут осуществиться. Торг длился целую неделю, и я изумлялся упрямству Альфреда. Внешне он не впечатлял – хилый, с вытянутым зеленоватым лицом, но первое впечатление было обманчиво. Он ни разу не улыбнулся, говоря с Хальфданом, не сводя умных карих глаз с лица врага, и ни разу не повысил голоса, даже когда датчане принимались на него орать. – Все, чего мы хотим, – повторял он снова и снова, – это мира. Он нужен и вам, и мой долг дать мир своей стране. Значит, вам придется уйти. Его священники, в том числе Беокка, записывали каждое его слово, заполняя драгоценные листы пергамента бесконечными рядами букв. Должно быть, они собрали чернила со всего Уэссекса, чтобы записать эти переговоры, но я сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь прочитал все их записи. Переговоры длились не весь день. Альфред настоял, чтобы они начинались только после того, как он посетит церковь, и делал перерыв в полдень на очередную молитву, а заканчивал дела до захода солнца, чтобы снова вернуться в храм. Как он молился! Но в своем терпеливом торге король не делал уступок, и в итоге Хальфдан согласился оставить Уэссекс – если ему выплатят шесть тысяч серебряных монет. Не желая рисковать этим выкупом, Хальфдан заявил, что пока останется в Редингуме, куда Альфред должен будет ежедневно присылать три повозки сена и пять возов ржи. Когда же серебро будет выплачено, пообещал Хальфдан, корабли вернутся в Темез и Уэссекс освободится от язычников. Альфред не соглашался на пребывание датчан в Редингуме и требовал, чтобы они ушли к Лундену, но в конце концов, желая добиться мира, сказал, что датчане могут остаться. Итак, мир был заключен, и каждая сторона принесла в этом самые торжественные клятвы. Я не видел завершения переговоров, и Брида тоже. Мы присутствовали на них почти все дни – служили глазами Равну в большом римском зале, но когда нам становилось скучно, вернее, когда Равну надоедало слушать наше нытье, уходили в купальню плавать. Я полюбил эту купальню. Мы были в ней и в предпоследний день переговоров – вдвоем в большом гулком помещении. Мне нравилось стоять в том месте, где из дырки в камне била вода, нравилось, как она стекает по моим длинным волосам, и я как раз стоял под струей с закрытыми глазами, когда услышал крик Бриды. Я открыл глаза – и тут меня схватили за плечи сильные руки. Я был скользким от воды и вывернулся, но человек в кожаном плаще прыгнул в ванну и снова схватил меня, приказав молчать. Еще два человека, обойдя купальню, длинными шестами прижали Бриду к борту. – Что вам... – начал я по-датски. – Тише, мальчик, – ответил один из них. Это был англосакс, а всего их было с дюжину. Они выудили нас, мокрых и голых, из воды, завернули в большие дурно пахнущие плащи, захватили нашу одежду и потащили куда-то. Я начал звать на помощь и получил за это удар по голове, который мог бы свалить быка. Нас перекинули через седла, некоторое время длилась скачка, и только на вершине большого холма, поднимающегося на юге от Батума, с нас сняли плащи. На холме нас встречал сияющий Беокка. – Ты спасен, лорд! – сказал он мне. – Хвала Всемогущему Богу, ты спасен! И вы, моя госпожа, – прибавил он, обращаясь к Бриде. Я молча таращился на него. Спасен? Скорее, похищен. Брида поглядела на меня, я – на нее, и она едва заметно покачала головой, словно говоря, что нам лучше молчать. Во всяком случае, я воспринял ее знак именно так и ничего не ответил Беокке, который велел нам одеться. Раздеваясь, я сунул свой амулет и браслеты за пояс и теперь не стал их вынимать. Беокка потащил нас к ближайшей церкви, обычной деревянной лачуге с соломенной крышей, размером не больше свинарника, и там вознес благодарность Господу за наше благополучное прибытие. Затем привел нас в соседний с церковью большой зал, где представил жене Альфреда Эльсвит, которую сопровождали дюжина женщин, в том числе три монашки, и двадцать воинов в полном вооружении. Эльсвит оказалась маленькой женщиной с мышино-серыми волосами, маленькими глазками, небольшим ртом и решительно выдвинутым подбородком. По подолу ее голубого платья с широкими рукавами серебряными нитками были вышиты ангелы, на шее висел тяжелый золотой крест. Рядом с ней в колыбели лежал младенец, и только потом, гораздо позже, я сообразил, что то была Этельфлэд; итак, увидев ее в первый раз, я даже не подозревал, что это она. Эльсвит приветствовала меня с сильным мерсийским акцентом, расспросила о родителях и сообщила, что мы с ней родня, поскольку ее отец, мерсийский олдермен Этельред, – кузен недавно почившего Этельвульфа, чье тело я видел под стенами Редингума. – Теперь о тебе, – повернулась она к Бриде. – Отец Беокка сказал, ты племянница святого короля Эдмунда? Брида молча кивнула. – Но кто твои родители? – спросила Эльсвит, нахмурясь. – У Эдмунда не было братьев, а обе его сестры монахини. – Хильд, – ответила Брида. Я знал, что так звали ее тетку, которую она ненавидела. – Хильд? – Эльсвит была озадачена, более того, у нее зародились подозрения. – Ни одну из сестер славного Эдмунда не звали Хильд. – Я ему не племянница, – негромко призналась Брида. – Ага. Эльсвит подалась на стуле вперед, на ее треугольном личике отразилось удовлетворение, какое испытывают некоторые люди, уличая лжеца. – Но меня учили называть его дядей, – к моему изумлению продолжала Брида. Мне показалось, что она ставит себя в весьма затруднительное положение, признаваясь во лжи, но оказалось, что она плетет новую ложь. – Мою мать звали Хильд, у нее не было мужа, и она требовала, чтобы я называла короля Эдмунда дядей, – проговорила она тихо, испуганным голосом. – Ему это нравилось. – Нравилось? – засопела Эльсвит. – Почему? – Потому что, – сказала Брида, заливаясь румянцем. Понятия не имею, как она сумела покраснеть, но она все-таки покраснела, потупила глаза, и вид у нее был такой, словно она вот-вот разразится слезами. – Ага, – снова проговорила Эльсвит, догадываясь, на что намекает девчонка, и в свою очередь заливаясь румянцем. – Так он твой... – Она не договорила, не желая обвинять покойного, да еще и святого короля Эдмунда в том, что он прижил незаконного ребенка от какой-то Хильд. – Да, – сказала Брида и в самом деле залилась слезами. Я разглядывал закопченные балки большого зала, силясь не расхохотаться. – Он был так добр ко мне, – рыдала Брида, – а проклятые датчане его убили! Эльсвит безоговорочно поверила Бриде. Люди обычно верят в худшие поступки других людей, и вот выяснилось, что почитаемый за святого король Эдмунд был тайным бабником. Это не умаляло его святости, но за его грехи придется теперь расплачиваться Бриде: Эльсвит тут же предложила отправить ее в какой-нибудь монастырь на юге Уэссекса. Пусть Брида и королевской крови, но она запятнана грехом, поэтому Эльсвит решила навечно посадить ее под замок. – Да, – покорно согласилась Брида, а мне пришлось притвориться, будто я подавился дымом. Затем Эльсвит подарила нам по распятию. У нее было приготовлено два распятия, оба из серебра, но, пошептавшись с монахиней, она заменила одно серебряное распятие на маленькое деревянное, которое и подарила Бриде. Я получил серебряное и тут же послушно повесил его на шею и поцеловал, к умилению Эльсвит. Брида поспешно повторила мой жест, но ни один ее поступок не мог теперь вызвать умиления жены Альфреда. Брида была незаконнорожденной преступницей. Альфред с наступлением ночи вернулся из Батума, и мне пришлось сопровождать его в церковь, где начались бесконечные молитвы и славословия. От монотонного пения четырех монахов я едва не заснул, а когда все это наконец-то закончилось, меня пригласили сесть за стол вместе с Альфредом.