– Остальные скоты прячут сокровища, – сказал Рагнар. – Если там что-нибудь осталось, – заметил я. – У них всегда что-то остается, – мрачно произнес Рагнар. – Когда я был здесь в последний раз, – вставил Равн, – мы захватили целый сундук золота! Чистого золота! – Большой сундук? – спросила Брида. Она сидела позади Равна, работая его глазами. Она повсюду ездила с нами и уже хорошо говорила по-датски. Считалось, она приносит удачу мужчинам, которые ее любят. – Большой, как твоя грудь! – сказал Равн. – Значит, маленький, – разочарованно произнесла Брида. – Мы захватили золото и серебро, – вспоминал Равн, – а еще моржовые бивни. Откуда они их раздобыли? Море отступало, волны откатывались назад по длинной отмели, и мы двинулись в путь между вехами, указывающими дорогу. Монахи разбежались. Тонкие струйки дыма говорили, где именно на острове находятся фермы, и я не сомневался, что хозяева этих ферм сейчас сжигают все свое добро. – Кто-нибудь из монахов тебя знает? – спросил меня Рагнар. – Возможно. – Тебя это смущает? Меня это смущало, но я сказал, что нет. Дотронулся до молота Тора, и где-то в глубине моей души шевельнулось беспокойство – а вдруг Бог, христианский Бог, глядит на меня сейчас. Беокка постоянно твердил, будто Господь видит и записывает все наши поступки, и мне пришлось напомнить себе, что христианский Бог проигрывает, а Один, Тор и остальные датские боги побеждают в войне на небесах. Смерть Эдмунда служила тому доказательством, поэтому, сказал я себе, я в безопасности. Монастырь находился в южной части острова, откуда была видна скала, на которой стоял Беббанбург. Монахи жили в маленьких лачугах, крытых мхом и ржаной соломой и теснившихся вокруг небольшой церкви. Аббат, человек по имени Эгфрит, вышел нам навстречу с деревянным крестом. Он говорил по-датски, что было необычно, и не выказывал ни малейшего страха. – Приветствую вас на нашем маленьком островке, – сказал он бодро. – Между прочим, у нас в лазарете лежит один из ваших соотечественников. Рагнар уперся руками в обтянутую бараньей шкурой луку седла. – Какое мне до этого дело? – спросил он. – Это доказывает миролюбивость наших намерений, господин, – сказал Эгфрит. Он был старым, седоволосым, худым, почти не имел зубов, отчего речь его была пришепетывающей и невнятной. – У нас скромный монастырь, – продолжал он, – мы выхаживаем больных, помогаем беднякам и служим Богу. Он оглядел ряды датчан, мрачных людей в шлемах, со щитами у левого колена, мечами, топорами и копьями. Небо низко нависало в тот день, тяжелое и угрюмое, трава потемнела от мелкого дождика. Два монаха вышли из церкви с деревянным ящиком, поставили его перед Эгфритом и отошли. – Вот все наши сокровища, – сказал Эгфрит, – забирайте. Рагнар кивнул мне, я спешился, прошел мимо аббата и открыл ящик, наполовину заполненный серебряными монетами. Большинство из них были резаными и все без исключения тусклыми, из плохого металла. Я пожал плечами, обернувшись к Рагнару, – то было жалкое подношение. – А ты ведь Утред! – сказал Эгфрит. Он пристально глядел на меня. – И что с того? – с вызовом спросил я. – Я слышал, ты погиб, господин, – ответил он, – но, слава Богу, это не так. – Ты слышал, что я погиб? – Будто бы тебя убил датчанин. Мы говорили по-английски, и Рагнар захотел узнать, о чем речь. Я перевел. – Датчанина звали Веланд? – спросил Рагнар Эгфрита. – Да, так его зовут, – подтвердил аббат. – Зовут? – Веланд и есть тот, кого мы лечим от ран, господин. – Эгфрит снова посмотрел на меня, будто не веря, что я жив. – Каких еще ран? – захотел знать Рагнар. – На него напал человек из крепости, господин. Из Беббанбурга. Рагнар, разумеется, пожелал услышать всю историю. Похоже, Веланд вернулся в Беббанбург, заявил, что меня убил, и получил свою награду серебряными монетами. Из крепости его провожало полдюжины человек, в том числе Элдвульф, кузнец, рассказывавший мне сказки в своей кузнице. Элдвульф напал на Веланда и ударил по плечу топором, прежде чем его оттащили. Веланда привезли сюда, а Элдвульфа, если он еще жив, держат в Беббанбурге. Если аббат Эгфрит думал, что в Веланде его спасение, он просчитался. Рагнар ухмыльнулся. – И ты дал Веланду приют, хотя знал, что он убил Утреда? – спросил он. – Это дом Господа, – сказал Эгфрит, – мы даем пристанище всем. – Даже убийцам? – спросил Рагнар, потянулся к затылку и распустил кожаный шнурок, стягивавший волосы. – Тогда скажи мне, монах, сколько твоих людей отправилось на юг помогать своим товарищам убивать датчан? Эгфрит заколебался, что само по себе было ответом. Рагнар выхватил меч, и тут монах обрел голос. – Некоторые ушли, господин, – сказал он, – я не смог остановить их. – Не смог их остановить? – переспросил Рагнар, мотнув головой так, что мокрые волосы хлестнули его по лицу. – Но ты здесь главный? – Я аббат, господин. – Значит, ты мог их остановить. – Рагнар разозлился, наверное, вспомнив тела, которые мы выкопали под Гаруумом, в том числе тело маленькой датской девочки, на бедрах которой все еще была кровь. – Убить их, – велел он своим людям. Я не принимал участия в убийстве. Я стоял на берегу, слушал крики птиц, смотрел на Беббанбург и слышал, как клинок вершит свою работу. Брида подошла и встала рядом со мной. Она взяла меня за руку и уставилась за серые, покрытые барашками воды и на огромную крепость на утесе. – Это твой дом? – спросила она. – Да. – Он назвал тебя господином. – Я и есть господин. Она прижалась ко мне. – Думаешь, христианский бог нас видит? – Нет, – сказал я, удивляясь, как она угадала, что я задаюсь именно этим вопросом. – Он никогда не был нашим богом, – сказала она сердито. – Мы поклонялись Вотану, Тору и Эостре[9], другим богам и богиням, а потом явились христиане, и мы забыли наших богов, но теперь пришли датчане, чтобы вернуть нас к ним. Она резко замолчала. – Это Равн тебе рассказал? – Кое-что рассказал, но остальное я поняла сама. Это война между богами, Утред, война между христианским богом и нашими богами, а когда в Асгарде война, боги заставляют и нас на земле сражаться за них. – Мы победим, как ты думаешь? – спросил я. Вместо ответа она указала на мертвых монахов, лежащих на мокрой траве в окровавленных рясах. После того как они были убиты, Рагнар вытащил Веланда из постели. Тот явно был при смерти, от его раны дурно пахло, он дрожал, но прекрасно понимал, что с ним происходит. Мы нашли под кроватью его награду – мешок отличного серебра весом с новорожденного младенца и, прибавив серебро к жалкой лепте монастыря, разделили между воинами. Сам Веланд валялся на окровавленной траве, переводя взгляд с меня на Рагнара. – Хочешь его убить? – спросил меня Рагнар. – Да, – ответил я, потому что иного ответа быть не могло. Я вспомнил, как все начиналось, вспомнил день, когда увидел Рагнара танцующим на веслах у этого берега, вспомнил, как на следующее утро он привез в Беббанбург голову моего брата. – Мне нужна его голова, – сказал я. Веланд пытался заговорить, но сумел выдавить только стон. Он не сводил глаз с меча Рагнара. Рагнар передал меч мне. – Он острый, – сказал он, – но ты поразишься тому, сколько на это требуется силы. Топором было бы проще.