– Бог посылает женщин, чтобы нас испытать, – хрипло отозвался молодой человек, – а если мы не выдерживаем испытаний, шлет датчан, чтобы покарать нас за грехопадение. – Пути Его неисповедимы, – ответил Беокка, – в том нет сомнений. Юноша, все еще стоя на коленях, склонил голову. – Мне не следовало жениться, святой отец. Мне нужно было посвятить себя служению церкви. Уйти в монастырь. – Господь обрел бы в вас преданного слугу, мой господин, но он избрал для вас иную судьбу. Если ваш брат умрет... – Упаси Господь! Какой из меня король! – Ниспосланный Богом, мой господин. "Так это и есть Альфред", – понял я. Тогда я впервые увидел его и услышал его голос, хотя Альфред об этом так никогда и не узнал. Я лежал в траве и слушал, как Беокка советует принцу противиться искушению. Кажется, Альфред соблазнил служанку, и сразу после этого его настигла физическая болезнь и то, что он назвал "душевной мукой". – Вам следует, – говорил Беокка, – взять эту девушку к себе на службу. – Нет! – запротестовал Альфред. В палатке зазвучала арфа, и оба они смолкли, прислушиваясь к музыке, потом Беокка склонился над несчастным принцем и положил руку ему на плечо. – Возьмите девушку к себе на службу, – повторил Беокка, – и сопротивляйтесь. Пройдите это испытание перед Господом, чтобы он увидел вашу силу, и он вознаградит вас. Благодарите Господа за ниспосланное вам искушение, восхвалите за то, что сумели искушение преодолеть. – Господь покарает меня, – горько произнес Альфред. – Я поклялся, что больше не стану так поступать. Только не после Осферта. Осферт? Это имя мне ничего не говорило. Только позже я узнал, что Осферт – незаконный сын Альфреда, рожденный очередной служанкой. – Я молил спасти меня от искушения, – продолжал Альфред, – молил о том, чтобы боль пронзила меня как предупреждение и пересилила желание. Господь в своей милости послал мне боль, но я все равно жажду. Я самый презренный из грешников. – Все мы грешники, – сказал Беокка, по-прежнему утешающе сжимая плечо Альфреда. – Все мы падшие пред лицом Господа нашего. – Но никто не пал так низко, как я, – простонал Альфред. – Бог видит ваше раскаяние и возвысит вас. Молите об искушении, – горячо продолжал Беокка, – молите о нем, преодолейте его и потом вознесите хвалу Господу. И Бог вас вознаградит, господин, Он вознаградит вас. – Прогонит датчан? – горько спросил Альфред. – Прогонит, мой господин, непременно. – Но этого не случится, если мы будем сидеть и ждать, – вдруг заявил Альфред так жестко, что Беокка отшатнулся. Альфред встал, нависнув над священником. – Мы должны атаковать! – Бургред знает, что делает, – успокаивающе сказал Беокка, – и ваш брат тоже. Язычники умрут с голоду, мой господин, если будет на то воля Бога. Я получил ответ на свой вопрос: англичане не собираются нападать, а надеются взять Снотенгахам измором. Но я не осмелился сразу отправиться с этим ответом в город, потому что Альфред и Беокка были совсем близко. Поэтому я ждал и слушал, как Беокка молится вместе с принцем. Когда же Альфред успокоился, они оба вернулись к палатке и вошли внутрь. А я отправился обратно. На дорогу ушло много времени, но никто меня не заметил. В ту ночь я был настоящим скедугенганом, брел в темноте, как призрак, крадучись пробирался к городу, пока до него не осталась сотня шагов, а тогда пустился бегом. Я выкрикнул имя Рагнара, ворота со скрипом открылись, и я оказался в Снотенгахаме. Когда солнце встало, Рагнар отвел меня к Уббе. К моему изумлению, там же оказался и Веланд. Веланд-змея, который хмуро поглядел на меня, хотя и не так хмуро, как угрюмый Убба. – И что именно ты сделал? – прорычал Убба. – Лестниц я не видел... – начал я. – Что ты сделал? – повторил Убба – и я рассказал все по порядку: как перешел поле, как мне показалось, будто меня преследуют, как я метался, словно заяц, как пролез через завал и говорил с часовым. В этом месте Убба прервал меня и обратился к Веланду. – Так? Веланд кивнул. – Я видел его за поваленными деревьями, господин, слышал, как он с кем-то говорит. Так это Веланд меня преследовал? Я посмотрел на Рагнара, и тот пожал плечами. – Мой господин, Убба, хотел, чтобы пошел второй человек, – пояснил он, – и предложил Веланда. Веланд улыбнулся мне – такой улыбкой дьявол мог одарить епископа, входящего в ад. – Я не мог проникнуть за завал, господин, – сказал он Уббе. – Но ты видел, как мальчик туда проник? – И слышал, как он говорил с часовым, господин, хотя не знаю о чем. – Ты видел лестницы? – спросил Убба Веланда. – Нет, господин, но я всего лишь обошел вокруг заграждения. Убба уставился на Веланда, отчего тот смутился и перевел хмурый взгляд на меня, тогда смутился и я. – Итак, ты прошел за ограждение, – продолжал Убба, – и что ты видел? Я рассказал, как увидел большую палатку, пересказал подслушанный разговор, поведал, как рыдал Альфред, потому что согрешил, как он хотел атаковать город и как священник заявил, что Бог уморит датчан голодом, если на то будет его воля. Убба поверил мне: мальчишка, решил он, не смог бы придумать историю про девицу и принца. К тому же мой рассказ показался ему забавным. "Альфред, – думал я, – богомольный слабак, кающийся грешник, ничтожество". Даже Убба улыбнулся, когда я описывал рыдающего принца и серьезного священника. – Значит, лестниц нет? – спросил Убба. – Я не видел ни одной, господин. Он обратил ко мне свою страшную бородатую физиономию, затем, к моему изумлению, снял один из браслетов и кинул мне. – Ты был прав, – сказал Убба Рагнару. – Он датчанин. – Он хороший парень, – ответил Рагнар. – Иногда и приблудная дворняжка приносит пользу, – проговорил Убба, затем сделал знак старику, сидящему на стуле в углу. Старика звали Сторри; как и Равн, он был скальдом, а еще колдуном. Убба не делал ничего без его совета. И вот этот Сторри молча взял пригоршню белых палочек, каждая длиной в ладонь, вытянул руку низко над полом, пробормотал молитву Одину и разжал пальцы. Палочки с тихим стуком упали, и Сторри нагнулся, вглядываясь в получившийся узор. То были руны. Многие датчане спрашивали совета у рун, но Сторри особенно славился уменьем их читать, а Убба был ужасно суеверен и ничего не предпринимал, не убедившись, что боги на его стороне. – Ну что? – нетерпеливо спросил он. Сторри ничего не ответил, он вглядывался в палочки, рассматривая буквы и образованный ими узор. Он обошел палочки кругом, все еще пристально их рассматривая, затем медленно кивнул. – Лучше и быть не может, – сказал он. – Мальчик сказал правду? – Мальчик сказал правду, – ответил Сторри, – но руны говорят о сегодняшнем дне, а не о прошедшей ночи, и говорят мне, что все в порядке. – Прекрасно. – Убба поднялся и снял с гвоздя меч. – Нет лестниц, значит, нет атаки, – сказал он Рагнару. – Можно отправляться. Они опасались, что англосаксы и мерсийцы пойдут на приступ, пока датчане будут за рекой. Южный берег плохо охранялся осаждающими, они лишь выставили там заслон, чтобы не допустить вылазок за провиантом через Трент. В тот день Убба повел через реку шесть кораблей, и их экипажи атаковали мерсийцев. Руны не солгали: ни один датчанин не погиб, они добыли лошадей, оружие, доспехи и пленников. Двадцать пленников. Мерсийцы казнили двух наших воинов, а Убба убил двадцать англичан. Он сделал это на глазах у врагов, чтобы те видели месть. Обезглавленные тела сбросили в канаву под стеной, двадцать голов, насаженных на копья, выставили над северными воротами. – На войне будь безжалостным, – сказал мне Рагнар. – Зачем ты послал Веланда за мной следить? – обиженно спросил я. – Потому что на этом настоял Убба. – Потому что ты мне не доверяешь? – Потому что Убба не доверяет никому, кроме Сторри, – ответил он. – А я тебе верю, Утред. Птицы клевали головы над стеной Снотенгахама до тех пор, пока не остались только черепа с клочками волос, колышущимися под летним ветерком. Мерсийцы и западные саксы по-прежнему не нападали. Сияло солнце, река катила волны через город, а корабли стояли на берегу.