Обиднее всего было то, что Федя, обшарив все углы, не нашел не только своей, но и вообще никакой мужской одежды. Нельзя же ему выйти за двери в вечернем платье на косточках, с одной бретелькой! Или в мерзком розовом мини-халатике. Кстати, куда выйти-то? Федя присмотрелся к пейзажу за окнами. С высоты, скорее всего, восьмого этажа перед ним открылись неоглядные просторы с березовыми рощицами, затуманенными молодой листвой. Меж берез сверкало кривое зеркало какого-то водоема. «Никак это экологически чистый район Пучково! — догадался Карасевич. — И похоже, я нахожусь в широко разрекламированном элитном комплексе «Золотые дали». Неужели его уже заселяют?» Федя взял на кухне жостовский поднос с пышными розами, прикрылся им спереди и вышел на балкон. Так и есть, это «Золотые дали»! И тут мало кто пока живет. Квартиры очень дорогие, продаются туго. Во всяком случае, он не увидел ни души на прочих балконах. Внизу не было ни одной машины. Правда, квартира и обширным балконом, и всей дюжиной своих окон выходила не во двор, а на нетронутые живописные окрестности. Западня, и только! Карасевич вернулся в гостиную, разлегся на диване среди подушек. Их нежный розовый атлас ярко контрастировал с желтизной его измученного тела. На самую большую подушку он возложил ступни и задумчиво шевелил мозолистыми пальцами, торчащими в разные стороны. «Только без паники! Не нагишом же меня сюда завезли, — размышлял Федя. — Значит, где-то тут лежат мои тряпки. Какая-то поганка вздумала надо мной подшутить. Мои шмотки наверняка заперты в каком-нибудь шкафу. А я вот сейчас возьму и отшучусь — взломаю все ящики, найду одежду и смоюсь». Он отправился на кухню, выпил еще раз сувенирной водочки. Затем, вооружившись китайским мясным ножом и молоточком для отбивных, набросился на ближайший шкаф. Добротная новая мебель трудно поддавалась взлому. Изувечив пару выдвижных ящиков и посшибав в гневе все женственно изогнутые бронзовые ручки шкафа, Федя раздобыл лишь очередные розовые трусики. Он долбил уже третий ящик, когда стоявший на шкафу кованый сундук, похоже антикварный, опасно затрясся. Федя на него не смотрел и остервенело дергал нож, засунутый в тесную щель. Между тем сундук ерзал, совался из стороны в сторону и вдруг пал на Федину голову, нездоровую после вчерашнего. Удар пришелся прямо по темени. Нагой Федя рухнул на холодный сияющий паркет. В его глазах свет брызнул и поплыл медлительными огненными мухами. Затем мухи померкли одна за другой, и осталась лишь тьма. Глава 3 Тошик Супрун Сериал за три копейки Настя Порублева была теперь Самоваровой — стало быть, всерьез замужем. За другим. Валерика это не удивляло — он никогда и помыслить не мог, что она выберет его. Но видеть ее такой сияющей было грустно. Сумасшедшая влюбленность, какая бывает лишь на первом курсе, давно прошла (они все поголовно были тогда почему-то влюблены в Настю!). Но другие девушки ничего похожего на то давнее сумасшествие не вызывали. Значит ли это, что Настя лучше их всех? Сама Настя полагала, что дружит с Валериком, а он до сих пор был в нее влюблен — правда, влюблен хронически и туповато. Он просто привык быть влюбленным. Он знал, что если куда-то уедет — а его уже звали в Питер! — то все закончится само собой. Время лечит. Это обязательно будет, но не сейчас. Настина же дружба выразилась в том, что она пристроила Валерика в сериал, от которого сама отказалась. Это было в прошлом году. Сказать ей «нет» Валерик тогда не смог, хотя сразу понял, что существовать среди суматошных телевизионщиков ему будет так же неуютно, как рыбе в курятнике. Им он тоже, кстати, ничуть не понравился. Но с тех пор как его заменил Тошка Супрун, жизнь стала вполне сносной и предсказуемой. И вот вчера Тошка позвонил ему и заявил: «Ты втравил меня в дерьмо». Совестливый Валерик из этого телефонного разговора мало что понял. Кого-то, кажется, у них в съемочной группе убили, и примешались вдобавок женщины, каких нельзя любить. Тошик явно был в смятении. А ведь это отличный повод поговорить с Настей! Вот, мол, какая вышла скверная история там, где вместо Тошика мог быть я или ты. Валерик будет говорить это и смотреть на Настю — на ее нежное, бледное, будто изнутри подсвеченное лицо. Глаза у Насти особенные — серые, с хрустальными лучиками вокруг зрачков. Теперь видеться приходится редко — диплом, прочие заботы. Можно бы начинать совсем не видеться, только к чему мучить себя раньше времени? — Какой ужас! — сказала Настя, выслушав рассказ Валерика. Она по-настоящему забеспокоилась и потребовала: — Тебе надо срочно найти Тошку и узнать все подробности. Вдруг у них там маньяк завелся? Чего доброго, и Тошку прирежет! Надо все рассказать Коле. Коля как раз и был Настин муж. Валерик называл его Николаем Алексеевичем и очень уважал. Если б ее мужем стал кто-то другой, Валерик его бы возненавидел. Познакомились они несколько лет назад на даче художника Кузнецова. Тогда Кузнецова прикончили самым жестоким и неожиданным образом, а Самоваров, реставратор мебели из областного музея, помог найти убийцу. Оказалось, что и в реставраторы-то он подался после ранения, а до того служил в уголовном розыске. Ранение было настолько тяжелым, что пришлось мучительно лечиться несколько лет, и никто не верил, что Самоваров выкарабкается. Но он выжил. Только левая нога до колена была у него теперь ненастоящей — протезом, а лицо навсегда стало серьезным и желтым. Работать в милиции он больше не мог. Соседка, Вера Герасимовна, гардеробщица из музея, уговорила его попробовать пойти в реставраторы — Самоваров всегда любил мастерить. И реставратор из него получился отменный. К тому же он стал знатоком всяких антикварных вещиц и собрал превосходную коллекцию самоваров. Первый самовар друзья подарили ему в шутку, на день рождения. Он же, как человек методичный, но с фантазией, из шутки сотворил вполне серьезное, хотя очень его увлекающее дело. Его коллекция чайных принадлежностей даже была выставлена в музее прошлой зимой. В общем, Николая Алексеевича Самоварова Валерик терпел. И все-таки удивляло, что строптивая, амбициозная Настя выбрала себе такого мужа. Своим счастливым соперником Валерик скорее воображал какого-нибудь преуспевающего живописца — может быть, даже столичного! — либо богатенького бизнесмена с меценатскими наклонностями. И вдруг Самоваров из музея. С его чайниками! На ненастоящей ноге! Неужели Настя сделала это всерьез? Похоже, всерьез. Она была счастлива, она сияла. И ничего с этим нельзя было поделать. Наверное, Валерик раньше совсем ее не знал. Настя никогда не оставляла друзей в беде. Можно было не сомневаться, что она непременно потащит втравленного в дерьмо Тошика к своему Коле. Коля был для нее воплощением скорой и чудодейственной помощи. Тошик рано или поздно должен был появиться в музее, в мастерской Самоварова. Так и случилось. Покладистый Тошик куда угодно поплелся бы с такой замечательной девчонкой. Но на душе у Тошика было скверно. В ходе вчерашнего собеседования майора Новикова со съемочной группой всплыла история с доцентом в наручниках. Этот доцент стал алиби Катерины: его видел Ник Дубарев и Катеринины соседи. Одна соседка даже вызволила беднягу из оков. Вот она какая, Катерина! Она занималась с дюжим бородатым дядькой, которого Тошик как-то встречал на какой-то премьере, сексом пылким и разнообразным по стилю. А в это время в павильоне убивали неизвестного! А он, Тошик, нелепо пьяный, маялся тогда дома между собственной кроватью и сортиром, бережно поддерживаемый с двух сторон матерью и сестрой! Что его Катерина буйствует и с другими, Тошик подозревал. Но теперь он узнал, как и с кем буйствует. От этого Тошику стало очень плохо. Не то чтобы жить не хотелось — напротив, очень хотелось! Но только чтоб рядом была Катерина. Труп на режиссерском диване не очень тревожил Тошика — ведь это оказался не Карасевич. Хотя, конечно, Карасевич тоже до сих пор почему-то не объявился. И черт знает, что все это значит! В мастерской Самоварова хорошо пахло деревом, лаком и еще чем-то музейным — сладким, но не домашним. В золоченых чашках, на которых были нарисованы башни, кривые деревья и пестрые китайцы, алел душистый чай. Но сильнее всего пахла черемуха в фарфоровой вазе. Та же самая черемуха, вся в мелких акварельных мазочках, красовалась рядом, на свежем Настином этюде. — Этот мужик неизвестно как пролез в наш павильон, — рассказывал Тошик. — Практически это невозможно! Валерик только фыркнул: — Скажешь тоже — невозможно! Да у вас там настоящий бардак, а вчера еще и пьянка была. — Ну и что? Выпили немного. Все, кроме Карасевича, отлично себя чувствовали, — обиделся Тошик. — И насчет бардака зря гонишь, Валерик, ночью в павильоне все заперто. Тошка даже пожалел, что Валерик увязался с ним в качестве давнего знакомого Самоварова. Теперь вот сидит тут, парафинит и их классный сериал, и их крутую съемочную группу. — Я думаю, в павильоне есть серьезные материальные ценности: аппаратура, декорации, реквизит, — заметил Самоваров. Тошик самодовольно улыбнулся: — Реквизит у меня, что называется, винтажный — с бору по сосенке. — С помойки, — подсказал Валерик. — Ну и что? Смотрится вполне стильно. А камеру Ника и все его барахло обычно вечером увозят на телестудию. Он ведь, бывает, и репортажи делает, и интервью, особенно когда у нас репетиции или еще какой-нибудь затык. Как классно Ник снимает — прямо с рук! Он гений. И Карасевич почти гений. Он сериал раскрутил за три копейки! — Это как? — удивился Самоваров. — Наш сериал сам себя сделал! Хотя Тошик выразился очень невнятно, но это была сущая правда. Сериал «Единственная моя» на всю страну прославился, и не просто как единственный туземный в Нетске. Были и другие причины им гордиться. Даже Самоваров, не так часто глядевший в телевизор, что-то про этот невиданный телепроект слышал. По радио, наверное? Или в газетах что-то было? Нетские газеты часто писали про режиссера Карасевича и его затеи. Федор Витальевич обладал удивительной способностью не только плодить полубредовые идеи, но и проталкивать их в жизнь. Особенно умело он доставал деньги. Потрошил департаменты и окучивал спонсоров даже тогда, когда его проект заведомо не вызвал бы ни малейшего доверия и у детсадовца. Да, детсадовец не дал бы Феде ни копейки, но спонсоры раскошеливались как загипнотизированные. Правду сказать, не все подобные начинания доживали до финала. Но Федин энтузиазм всегда кипел и клокотал, деньги тратились, пресса зычно трубила о грядущем событии года. Только много лет спустя все участники вздорного дела начинали удивляться, как же это они купились на такую туфту. А Федя Карасевич в это время как ни в чем не бывало раскручивал следующий проект. Снять на телевидении нечто свое, неподражаемое, Федя загорелся в разгар всеобщей сериальной горячки. Тогда в ответ на бразильское мыло разом со всех каналов хлынули отечественные пенные потоки. Феде стало обидно. Он тоже хотел делать мыло. Он отлично понимал, что сериал — дело затратное и вообще сугубо столичное, но отступать не привык. Должен он снять сериал, и все тут! Его изобретательный мозг недолго бился над проблемой. Как только желание снять сериал стало неодолимым, Федя начал действовать. В длиннополом пальто от Армани (в том самом!), с черным шарфом на артистически небритой шее, с бешеной искрой в глазах он примчался на один из нетских телеканалов. Этот телеканал не имел творческой жилки и особой популярности. Зато денежно он был крепок, так как пропагандировал заслуги губернатора и самый его образ — деловой, принципиальный и миловидный. — Пацаны! — весело бросил Федя собравшимся вокруг него редакторам, среди которых были две тетки предпенсионного возраста, бывшие комсомольские вожаки. — Пацаны, о вас скоро будет сюжет в программе «Время». Вы там получите свои пусть не пятнадцать, но полторы минуты славы. И в «Сегодня» тоже полторы минуты получите. И у Познера. Как бонус. Пацаны пооткрывали рты, а Федя, мелькнув шарфом, скрылся в кабинете руководителя канала. Он очень был импозантен, этот Федя. Высокий, костлявый, как-то по-особому, кособоко элегантный, он был всегда одет в эффектные наряды от самых лучших дизайнеров. Только странным образом на нем эти наряды моментально сминались, пятнались и салились. Отлетали незаменимые пуговки, воротники сорочек скручивались в трубочки, редела ткань на локтях. Можно было подумать, что он, приодевшись, долго кубарем катался по двору и только после этого выходил в люди. Злые языки винили Катерину в замусоленности Фединого гардероба — у той тоже не всегда все пуговицы бывали на месте. Но ведь даже самая нерадивая жена не могла быть причиной того, что длинное асимметричное Федино лицо всегда выглядело недобритым и даже слегка грязным. Его прически, выстриженные лучшими парикмахерами Нетска, тоже торчали вкривь и вкось. Несмотря на все это, Федя умел вдохновить, зажечь, настроить, раскочегарить и раскрутить, как никто другой. Ровно через час дверь начальственного кабинета распахнулась. Федя выпустил из нее руководителя канала. Лицо руководителя горело жарко, как после парной. Проект был запущен! Суть Фединого замысла была проста: своими силами начать работу над сериалом, а эпизоды сочинять так, чтоб их можно было снимать прямо на месте действия — во всевозможных конторах, офисах и торговых точках. Работники этих точек, оплачивая нужную серию, заодно рекламировали бы свое заведение. Они даже могли сняться в роли самих себя и немного хлебнуть самой настоящей экранной славы. На первый же Федин призыв клюнула сеть гастрономов «Уникум», два шейпинг-центра и редакция газеты «Нетский бизнес». Редактор газеты, Толя Мухтаров, сумел настолько вкусно отразить ход съемок сериала (и тем самым увеличить аудиторию телезрителей), что получил право бесплатно появляться в каждой третьей серии «Единственной». Шурша своей газетой и суя ее в камеру названием вперед, он мог теперь рассказывать миру и городу Нетску о своей правдивости и неподкупности. Вовремя подвернулась и Лика Горохова со своим папой-замдиректором. Постановочные расходы до смешного минимизировались. Эпизоды, которые никак нельзя было снять в магазинах и других общественных местах, разыгрывали в бывшем сборочном цехе. Там были сработаны декорации квартир и пещеры. Они очень похорошели после того, как в съемочную группу влился Тошик Супрун. Сюжет «Единственной» моментально приспособили к делу. Свежестью мотивов он не отличался, зато на коммерческий успех работал. Многострадальная модель в исполнении Лики Гороховой то и дело посещала модные бутики, салоны красоты, пельменные, японские бани и стрип-клубы. Владельцы этих заведений тоже появлялись на экране. Они оживляли диалоги неподдельным смущением. Лирический герой сериала, Саша Рябов, предпочитал автомойки, мастерские по развалу и схождению колес, сауны, тренажерные залы и педикюрные салоны. Оба — и Лика, и Саша — прекрасно справлялись с рекламными трюками. Сашу утвердили на главную роль по настоянию Катерины Галанкиной. Хотя Катерина не была постоянным членом группы, она подменяла мужа на съемочной площадке в периоды его творческих спадов, похмелья и дурного настроения. Она-то и убедила Федю отдать роль влюбленного бизнесмена обладателю прекрасного молодого торса. Так в группе появился немногословный бодибилдер Саша Рябов. Он учился на первом курсе театрального института. В ходе учебы он вынужден был довольно много говорить, поэтому на съемках отмалчивался и очень любил немые сцены. Поговаривали, что Саша со своим дивным телом метит в Голливуд, потому и актерскому ремеслу решил хоть чуть-чуть подучиться. Однако, судя по его влюбленности в черноглазую стоматологичку Сашу Супрун, вкусы и планы у него были вполне патриотические. Сценарий «Единственной» писал Леша Кайк, закадычный Федин приятель. Вообще-то Леша был поэтом-постмодернистом, автором малопонятных, болезненно-чувственных стихов, пропитанных скепсисом и брутальной иронией. Так, во всяком случае, значилось на обложках его нетолстых книжек. Однако второе Лешино «я» успешно трудилось в рекламном бизнесе. Оно строчило громадное количество заказных поздравительных од, корпоративных гимнов, юбилейных тостов и спичей. Несмотря на горы спичей, Леша был крайне ленив и неразборчив в средствах. Попотев некоторое время над историей бедной Лики (чтоб не путаться, всех героев сериала, кроме француза, он назвал так же, как исполнителей), он предложил сделать сериал интерактивным. В финале каждой серии объявлялось место действия грядущих эпизодов — скажем, химчистка, ночной клуб или кошачья выставка. Зрителям предлагалось самим сочинить сцену из жизни любимых героев. Успех этой затеи был оглушительный. Леша получил мешки писем. Особенно рьяно откликнулись ученики начальных классов, пенсионеры всех возрастов и полов, заключенные и умственно отсталые. Конечно, сценаристы-добровольцы не умели так ловко грузить диалоги необходимой рекламой, как сам Леша Кайк. Напрочь позабывали они и припутывать к делу Толю Мухтарова с его газетой. Зато наперебой рассказывали о собственной личной жизни, часто такой причудливой, что и в Бразилии никому не снилось. Это подало Леше мысль вывести некоторые исповеди на экран прямо живьем. Пусть якобы случайные попутчики (партнеры по боулингу, покупатели в бутике, соседи по зуболечебным креслам) открывают душу героям — Лике, Саше или сластолюбивому французу Трюбо, — которые невзначай оказались под рукой. Так и сделали. Кое-кто из авторов писем справился с нелегкой актерской задачей и поведал всем жителям Нетска выстраданное — что все мужчины подлецы, а здоровья не купишь. Особенно артистичными оказались заключенные. Один из них не на шутку тронул сердца телезрителей. Те в письмах и звонках даже стали требовать, чтобы он заменил маловыразительного Сашу Рябова. После этого новшества о необыкновенном нетском сериале не смогли умолчать ни «Вести», ни «Время», ни канал «Культура». Таким образом, свое обещание пацанам с канала БНТ Федя сдержал. Сам Федя, Лика, Саша, Островский и одаренный заключенный дали пропасть интервью всевозможным газетам и телеканалам. Лика снялась почти обнаженной для регионального мужского журнала, а Саша Рябов, обнаженный совсем, — для журналов мужских, женских и медицинских. Ник Дубарев получил областной приз «Оператор года». Поскольку губернатор тоже стал поклонником сериала, Леша сумел за губернаторский счет выпустить толстый, как телефонный справочник, том своих брутальных стихов. Успех, полный успех! Вот почему после двух блестящих сезонов было так неприятно застопорить работу — и все из-за совершенно неизвестного человека с ножевыми ранениями. Отлучка Феди, который легко улаживал любые ситуации, была особенно некстати. И администратор Марина Хохлова, и Толя Мухтаров из кожи вон лезли, чтобы добиться продолжения съемок. Но ясности на сей счет так и не было. У многих членов съемочной группы взяли подписку о невыезде. Выезжать и без того никто не собирался, а вот отснять последние в сезоне серии хотелось. Творческие работники собирались летом отдохнуть, подзагореть и встряхнуться, а до того наготовить как можно больше «Единственной» впрок, чтобы зрители, прежде чем поголовно разъехаться по дачам и огородам, получили последнюю порцию саги о мытарствах своих любимых героев. Необходимо дозарезу доснять хотя бы восемь серий! — Все наперекосяк пошло, — вздохнул понурый Тошик. — Что нам теперь делать? — Даже не знаю, что вам посоветовать, — пожал плечами Самоваров. — Будьте законопослушными, не врите, не сочиняйте лишнего — и все будет в порядке!