«Да, будет нам тут возни», — подумал Станислав Иванович, расхаживая по павильону. Ситуация не сулила спокойной работы — к криминальному трупу припуталась съемочная группа сериала. Это же целая толпа! Сыщик телевизор смотрел редко и сериалов не любил. Когда он переключал каналы, «Единственная моя» ему иногда попадалась, но он тут же поспешно уходил на футбол или беседы про диких животных. Только однажды чуть было не досмотрел до конца одну сцену из знаменитого сериала. Это получилось у него совершенно случайно. В тот раз на экране маячила актриса Горохова (надо же, как раз она и обнаружила сегодня труп!). Горохова долго, с перерывами на рекламу, динамила какого-то француза. У Станислава Ивановича выдался тогда свободный вечер, ни футбола, ни зверей, как назло, в программе не было. Он решил дождаться конца сцены, тем более что Горохова уже расстегивала блузку. Судя по физиономии, француз был сильно пьющий. Он увлек Горохову на кровать чудовищных размеров. Там он затеял настолько длинный разговор о неукротимом сексуальном желании, охватившем его, что Станислав Иванович заснул прямо на диване с тарелкой макарон в руках. Проснулся он, когда по экрану уже бежала пестрая огненная рябь и пронзительно дудел сигнал отбоя. «Чепуха на постном масле», — вынес приговор сериалу недовольный телезритель Новиков. Он выразился бы и покрепче, если бы во время сна выпустил тарелку из рук. Но у него была мертвая хватка и цепкие тренированные пальцы. Макароны уцелели, только безнадежно остыли. Сейчас он повторил свою фразу про постное масло. Однако имел в виду уже не сериал, а нынешнее убийство. Правда, само-то убийство, по его мнению, как раз было нормальное — острым режущим предметом и, очевидно, по пьяни. Нехорошо было то, что случилось оно в съемочном павильоне популярного сериала. Теперь внимание прессы обеспечено! С ходу начнут трезвонить и врать напропалую. Еще ему очень не понравилась Катерина, которая приковала какого-то мужика к кровати. И остатки пиршества под портретом Шекспира тоже не понравились. Особенно была противна пицца, опрокинутая на мягкий стул начинкой вниз. Станислав Иванович еще раз прошелся по павильону, осмотрел декорации. Ага, вот она, кровать того французского алкаша! Стоит себе до сих пор за перегородкой. Тоже выглядит не слишком аппетитно: вся в золотых завитушках, а кругом пыльный цех, хлам какой-то валяется. На противоположной стенке красуется старая надпись «Человек славен трудом!». Масляным суриком по кирпичу мазали, не стереть. «Сумасшедший дом! — хмыкнул Железный Стас. — И орава деятелей искусств. Поневоле вспомнишь заковыристые случаи из практики Кольки Самоварова». Глава 2 Федор Карасевич Незнакомые березы Утро только разгоралось, а расследование убийства в бывшем цехе давно уже шло своим неспешным ходом. Три бабки из вневедомственной охраны завода и четверо охранников частных фирм сразу попали в свидетели преступления. «Пока только в свидетели», — бросил майор Станислав Иванович Новиков так сухо, что семеро душ дружно ушли в соответствующие пятки. Показания взяли у всех — охранники и охранницы ночь напролет были неподалеку и могли что-то видеть или слышать. Однако не видели и не слышали они ничего! Это звучало неубедительно. Ведь вохровки клялись, что в полночь и даже чуть позже не спали. Напротив, они пили чай, ели ошпаренную кипятком корейскую лапшу с куриной отдушкой и разговаривали. Тема обсуждалась вечная: пороки близкой и дальней родни. У всех трех было множество родственников, один другого вреднее, и беседа шла живо. Здания проходной бабки не покидали, незнакомца, проникшего на территорию завода, чтобы получить удар в сердце, не видели и не пропускали. Что до припозднившихся членов съемочной группы, то бойцы заводской охраны ничего необычного в этом факте не находили. Бывало, телевизионщики и всю ночь в павильоне просиживали — такая уж у них работа. Вы видели, как в последней серии Евгений похищает Александра? И уже в пятый раз? Вот какая работа — не позавидуешь. Трудная, часто ночная! Однако порядок есть порядок: все сериальные работники имеют пропуска и отмечаются в журнале. Вот он, журнал, пожалуйста: и входы их все тут, и выходы записаны! Пухлый журнал немедленно поступил сыщикам для изучения. Никакого труда это изучение не составило: журнал оказался заполненным очень аккуратными почерками, каким давно уже не учат. Записи были в полном порядке. Вахтерши на проходной, совсем как мальчик из рассказа про честное слово, свято выполняли свои привычные обязанности. Вот только никому это теперь уже не было нужно. Но сказывалось прежнее строгое воспитание: охранницы отмечали пропуска входящих, хватали за полы незнакомцев и поднимали страшный гвалт, когда какой-нибудь нахал пробовал пролезть на священную территорию бывшего завода без необходимой бумажки. По старческой подслеповатости иногда они не узнавали даже знакомых. Они долго вертели и ощупывали пропуска, сличали живые лица с фотографиями, обработанными льстивым компьютером, и всегда находили их непохожими. Сомнительных посетителей они изгоняли в отдел кадров для установления личности. Вот почему даже работники завода часто пользовались не центральным входом, а дырами в заборе. Кто и когда пролезал в дыру, установить было нельзя, зато преодолевшие турникет проходной оставили свой вечный след в вахтовом журнале. Если неусыпные вахтерши хотя бы одарили сыщиков этим документом, то от частных охранников проку не было никакого. Все четверо честно признались, что спали на рабочих местах. Почему бы, собственно, и не вздремнуть? Завод металлоизделий — местечко тихое. Обстановка домашняя, по ночам никто не ходит. Гладкие, спокойные, невыразительные лица охранников и их замедленная речь вроде бы подтверждали, что поспать они не дураки. Репутацию и прошлое они имели безупречные, равно как и вахтерши. На одежде миролюбивых парней в камуфляже, а также на кушетках, где они спали, не удалось обнаружить никаких следов крови или борьбы. Таким образом, пока никто не мог сказать, как неизвестный попал в цех, чтобы стать там трупом. В бетонном заборе завода нашлось не меньше дюжины проломов, дыр и перелазов. Для удобства проникновения они были оборудованы специально подложенными камушками, обломками бетона и досками. Ко всем дырам вели давно утоптанные тропинки. Обнаружился даже боковой, никем не охраняемый автомобильный выезд. Александр Леонидович Горохов, замдиректора, подъехал к заводу почти одновременно с милицией — его вызвала по телефону дочка Лика. Патриархальный уклад жизни на территории бывшего флагмана советской индустрии он объяснял спецификой переходного периода. Те объекты, где что-то мало-мальски ценное еще было, стерегли частные охранники, которых содержали сами фирмы-арендаторы. Из прочих цехов все было давно украдено. Бдительных вахтерш с проходной администрация не увольняла из чистой гуманности. К тому же их грозные лица, выглядывающие из стеклянных будок, вкупе с тугими нержавеющими турникетами создавали предприятию солидный имидж. Александр Леонидович похвастался, что вневедомственная охрана совместно с частной добились того, что руины завода не стали пристанищем бомжей и сбившихся с пути подростков. — И вот в последние годы к нам пришла долгожданная стабильность, — сообщил Александр Леонидович протокольным голосом. — Наши пустующие производственные помещения постепенно обретают вторую жизнь. Их все чаще и охотнее арендуют не только под склады. Например, в прошедшем квартале у нас нашли приют керамическая мастерская и бюро занятости инвалидов «Альтаир». Недавно к нам поступило еще несколько многообещающих предложений. На будущий год запланированы работы по ремонту забора и благоустройству территории. Предприятие только-только начало подниматься с колен — и вдруг труп. Обидно! Да, как ни обидно, труп был — безымянный труп с тремя ранами в груди. Никто пока не признался, что видел живым этого человека. Стрижка под нолик, черные одежды с абсолютно пустыми, явно обчищенными карманами, атлетическое татуированное тело и грубое плосконосое лицо боксера — все это явно не принадлежало ни заводскому труженику, ни местному фирмачу-арендатору. К тому же эти две немногочисленные категории граждан были лично известны охранникам и замдиректора Горохову. Не был покойный и членом съемочной группы. Оставалось ждать, пока знакомые или родственники не хватятся молодца в черном и не заявят в милицию. Надо просмотреть и базу данных на криминалитет и на без вести пропавших… Но теперь майора Новикова больше всего заботила съемочная группа. Хотя убитый нисколько не походил на деятеля культуры, труп его нашли не просто на территории павильона, а прямо в режиссерском кабинете. Между тем павильон был не только заперт, но и опечатан бумажкой с росписью директора группы. Эта бумажка до сих пор была на месте и невредима. Замдиректорская дочка Лика Горохова вошла через запасной вход, сделанный во въездных воротах цеха. Один ключ от этой двери был у нее, а другой преспокойно хранился на вахте, как и ключ от главной двери, запечатанной бумажкой. Следов взлома замков не было. Стекла прокопченных окон цеха все до единого остались целы. Майор понимал, что начать надо с проверки слезливой Лики. Все-таки она зачем-то притащилась на завод в пятом часу утра и обнаружила труп. Лика рыдала, как заведенная, и говорила бессвязно. Но судя по всему, она действительно ночью была дома и подъехала на своей очень заметной трехдверной «тойоте» только в 4.47 утра, что отметили в журнале бдительные вахтерши. Согласно тому же журналу, последние участники вечеринки ушли в 0.39 и официально сдали ключ от главного входа в цех. Сделал это оператор Ник Дубарев, абсолютно трезвый. Когда группа майора Новикова вплотную взялась за участников вечеринки, картина стала вырисовываться многофигурная, но зыбкая. Хорошо еще, что веселилась вчера не вся группа в полном составе, а лишь ее цвет, костяк, источник творческих импульсов. Однако и с этими избранными ясности не было. Расходились они вчера в разное время, через разные выходы, включая дыры в заборе и перелазы. Сегодня многие от переутомления ничегошеньки не помнили из вчерашнего. Железный Стас выделил-таки десять самых активных участников вечеринки и решил заняться ими в первую очередь. Эти люди были ему интересны по разным причинам. Список получился такой: 1. Лилия Горохова (в титрах и для друзей Лика), актриса. Увезена папой домой в 21.10. Потом зачем-то вернулась и обнаружила труп. 2. Ник Дубарев, оператор. Не пьет совсем. Ушел с последней группой коллег через проходную, сдал ключ от павильона номер 1 на вахту в 0.39. 3. Островский Олег Адольфович, народный артист России, исполнитель роли сластолюбивого француза. Ничего не помнит. По свидетельству вахтерш, ушел вместе с Дубаревым — вернее, был им унесен. 4. Галанкина Екатерина Сергеевна, жена режиссера-постановщика Карасевича. Уехала вместе с Дубаревым и Островским в одном такси, которое было вызвано к проходной. 5. Карасевич Федор Витальевич, режиссер-постановщик. По уверениям жены, основательно напился и был оставлен в собственном кабинете отсыпаться. Она видела, как дверь запирали. В такси вместе с Островским Федора Витальевича не взяли, так как в пьяном виде в машинах его всегда зверски рвет (прежде уже бывало множество конфузов). Для восстановления здоровья, ясности сознания и памяти Карасевич должен был беспробудно спать до сегодняшнего полудня. Вместо этого он исчез, а на его диване под его пальто оказался неизвестный труп. Найти режиссера по известным адресам пока не удавалось. Жена предполагала, что он у какой-нибудь бабы, но объяснить, как он пробрался сквозь запертую дверь с бумажной пломбой, не могла. 6. Хохлова Марина Петровна, администратор группы. Очень сильно выпила, но дверь опечатала недрогнувшей рукой. Ее подпись на пломбе-бумажке тверда и несомненна. Хохлова уехала в другом такси, которое пришло к проходной одновременно с машиной, вызванной Дубаревым. 7. Рябов Александр Юрьевич, актер, исполнитель лирической роли верного жениха героини. Вице-чемпион России по бодибилдингу. Уехал в собственном автомобиле в 22.39. Не пьет, стало быть, может что-нибудь припомнить. 8. Супрун Антон (отчества почему-то никто не смог назвать), художник-постановщик. Выпил изрядно. Уехал в 22.39 вместе с Рябовым. 9. Кайк Алексей Аарвович, сценарист. Выпил в меру. Ушел одним из последних, в 23.40. 10. Кутузова Надежда Анатольевна, хозяйка модельного агентства «Смэш моделс», исполнительница роли второго плана. Удалилась вместе с Кайком. Эта пара тоже вызвала такси к проходной и отправилась на квартиру к Кутузовой — вохровки слышали очень нескромный разговор на эту тему в 23.40, когда Кайк с Надеждой застряли в турникете на выходе. Вся эта разнообразно талантливая компания — кроме Карасевича, который как в воду канул, — была снова собрана воедино. Майору Новикову удалось это сделать лишь к четырем часам дня. Участники вечеринки, которые накануне последними покинули павильон или были трезвее остальных, поначалу устроились в заводоуправлении. Они должны были вспомнить как можно больше подробностей вчерашнего рокового вечера. Беседы шли туго. Сначала майор пытался беседовать с каждым из сотрапезников поодиночке. Однако творческие работники вчера чересчур «оторвались», как юношески задорно объявил народный артист Островский. Они настроились на блаженный отдых после долгого напряга съемок (как сказал тот же Островский) и так болели после вчерашнего, что несли полную околесицу. Железный Стас понял: полезной информации от них нынче не добьешься. Не могло быть речи и о том, чтобы везти их в морг глядеть на труп. Они и без того все были зеленые, многих подташнивало. Между тем время шло, следы стыли. Тогда Станислав Иванович решил: надо опросить всех прямо на месте вчерашнего пиршества. Там легче будет установить, кто что вчера делал и что видел. Заняться этим следует побыстрее, пока свежие впечатления и мелкие подробности не стерлись из памяти свидетелей за ненужностью, как крошки со стола. Вчерашнее всегда легче припомнить, чем дело недельной давности, но с каждым часом детали блекнут и исчезают из вида, заваленные свежим мусором сегодняшней суеты. Члены съемочной группы, которых в конце концов свезли в бывший сборочный цех, наверное, часто смотрели детективы по телевизору: они сами стали рассаживаться по вчерашним местам. Споря и грохоча стульями, они никак не могли восстановить нужную мизансцену. Вечернее солнце озаряло их мятые невеселые лица и вспыхивало радужными искрами в невозможной шевелюре Катерины Галанкиной. Яркий свет и резкие тени делали остатки вчерашнего пира очень неаппетитными — полупустые бутылки, усохшие ломти пиццы, кофейные чашки, пятна на бумажной скатерти, тарелку, где вчера были соленые огурчики, а сегодня стояла противная бурая лужица с укропным зонтом посередине. Большая муха, должно быть прошлогодняя, недавно пробудившаяся от зимней спячки, кружила над столом. Она непрерывно и страстно гудела и никак не решалась выбрать угощение. Первым делом Железный Стас достал несколько фотографий потерпевшего. Покойник был представлен в формате обычного делового снимка и выглядел неплохо. Только бессмысленное, вялое выражение его лица и неживой взгляд настораживали. Женщины чувствовали неладное, ежились и ни в какую не узнавали мертвеца. Впрочем, страшно стало не всем. Например, Олег Адольфович Островский долго и по-доброму разглядывал фото. — Вы знаете этого человека? — спросил Станислав Иванович. — Конечно! — широко улыбнулся Островский и поднял на майора свои глаза — мудрые, водянистые, сплошь в кровавых прожилках. — Знаю, еще бы. Только он ведь давно умер! Железный Стас оживился: — Умер? Давно? В каком это смысле «давно»? — А в прямом! Лет уж тридцать, как скончался. Это Лино Вентура. — Кто-кто, простите? — Лино Вентура, звезда французского кино, — уверенно сказал Олег Адольфович. — Ну вы хватили — звезда! — отмахнулся от него майор. — Да еще и французская. А если это наш соотечественник? — Какой к черту соотечественник! Что я, Лино Вентуры не видал? Майор начал сердиться: — Давайте все-таки допустим, что это не Вентура! — Скажете тоже! А кто это тогда, по-вашему? Жерар Депардье? Островский, давно игравший француза и поднаторевший в парижском произношении, слово «Депардье» выговорил так сочно, картавя и загоняя голос не в носоглотку даже, а куда-то в уши, что майор ничего не понял. Островский снисходительно повторил мудреную фамилию. Кто-то из группы пересказал ее более привычными звуками. — Нет, вряд ли это Жерар, — поморщился майор. — Этот человек вчера был здесь, в этом самом павильоне номер 1. — Что? Депардье тут был? С какой стати? — стал изумляться народный артист громовым голосом. Французский акцент звучал в его речи все явственнее. Железный Стас бесцеремонно остановил Островского: — Хватит! Прошу всех внимательно посмотреть снимки и припомнить, не встречали ли вы этого человека когда-либо раньше. Творческие работники снова дружно уткнулись в фотографии. — Нос и вправду очень похож на Депардье… — робко начала толстая красивая администраторша Хохлова. — Никакой это не француз! — рявкнул Железный Стас. «Кстати, почем я-то знаю, что не француз? — подумал он тут же. — Ни черта ведь про потерпевшего не известно. А сам он ни на каком языке больше ничего не скажет».