— Конечно. Нужно зайти и первым делом обездвижить все суда. И не разбирать какое чьё. Потом извинимся. С Францией у нас война, португальских тут быть кораблей не может. Испания? Извинимся. Голландия? Да, тоже извинимся. Англия? А затрофеим. Пираты, дескать. Что они нам сделают? Где та Англия⁈ — Не, Пётр Иванович — это перебор. С французами согласен. Войну они начали. А вот остальные суда, если флаг будет, не трогаем. Тем более, англичан. Нам через полмира добираться. У них придётся продукты и воду закупать. Ремонт, если понадобится, делать. Нет. Англичан не трогаем. А всяких турок, марокканцев, тунисцев — это сам бог велел. Ладно, давай спустимся, посмотрим, кто там к вёслам прикован. — А с этими что делать? — Ну, пусть подождут. Не до них. Нужно до темноты обстрелять город и уйти из порта. Событие пятьдесят седьмое Повеял бриз, шумит прибой — сразись с пиратом в бой морской! Свист снарядов, пушек вой — мы играем в бой морской! Адмирал Вильстер про такое слышал. Рассказывал отец. Давно. Очень давно. Про свое каперство в молодости рассказывал. Про юность, про тёплые моря, про кровавые сечи. Затаив дыхание, слушал маленький Ульрих эти рассказы. И тогда запало в голову пацанёнка Ульриха это… Страшно было, даже просыпался несколько дней подряд по ночам и вскакивал с лавки, проверяя, а работают ли ноги? Отец рассказал, что если раб на галере год там или даже больше протянет, и их потом освободят или выкупят, то они ходить не могут. Усыхают мышцы на ногах за ненадобностью. Прикованы же к вёслам. Кандалы можно только расклепать. Для этого горн нужен. Потому и спят, и гадят там под себя гребцы. На лавках этих сидят и годами не пользуются ногами. Не могут встать потом, когда их освободят. А некоторые так и на всю жизнь остаются обездвиженными даже после освобождения. Вот и сейчас пришли они на галеру, а половина рабов встать не может. Это Вильстер попросил русских встать. Один поднялся и ещё двое руки тянут, кричат, что мы русские тоже, освободите Христа ради. Про немцев дальше спросил, и та же картина — руки тянут многие, а встать не могут, подгибаются ноги. А ещё тощие все и в рубцах от плёток. Плюнул на расспросы Юрий Данилович тогда, да и больно тяжело было смотреть на измождённых людей. А он, блин, этих мавров пожалел. А они вон что с людьми делают. Ладно, пять миль до Касабланки осталось. Там за него пушки поговорят с этими рабовладельцами и пиратами. — Пётр Иванович, дай команду всех расковать и на борт к нам поднять. Пушки с галеота снять, всё ценное тоже. На корабле попробуйте хоть одну мачту поднять. Здесь остаётесь. Впятером справимся. Я на «Россию» поднимусь. Да, если долго нас не будет, то бросьте тут всё и на помощь идите. — Так… — Да, не, это я так. Нормально всё будет, Пётр Иванович. Через час пять русских кораблей с юго-запада подошли к порту Касабланки. На рейде стояло ещё две галеры — однотипных с захваченной и два трёхпалубных линейных корабля под французскими флагами. — Погорячился. Не помешал бы сейчас шестой корабль, — прошипел себе под нос адмирал Вильстер, опуская подзорную трубу. И уже во весь голос гаркнул: — Сигнальщики, передайте на остальные корабли, атакуем галеры. Глава 22 Событие пятьдесят восьмое Пули меняют власть быстрее, чем выборы. Оружейный барон (Lord of War) Бой с регулярной польской армией вышел совсем не таким, каким его Брехт распланировал. Правильно там кто-то из великих сказал кому-то, что все планы хорошие и плохие работают только до первого выстрела. («Любые, даже самым тщательным образом, разработанные планы, имеют право на существование только до первого выстрела. После чего человек уже становится рабом обстоятельств». Наполеон Бонапарт.) Именно это и произошло на поле с большим оврагом. Иван Яковлевич вдруг решил кровь по жилам разогнать и поучаствовать в войнушке этой не с командного холма, а прямо взять ружжо и побабахать. Не так чтобы уж совсем кровопийца — дня не может спокойно прожить, не убив кого-нибудь, но руки чесались. Хотелось пострелять. Благо и повод был. Интересное ружьё ему принесли башкиры после зачистки Познани. Даже не ружьё гладкоствольное, а винтовку. Штуцер. Это была двустволка. Ничего необычного, в принципе, и ружья, и пистоли, и даже пушки есть многоствольные, но тут весь цимес в том, что оно почти точно повторяло размеры и форму двухствольного охотничьего оружия из далёкого будущего. Нет, ружьё не переламывалось, и патроны с капсюлями в него не заряжались с казённика. Зарядка обычная, через ствол. А так очень похоже на тульскую вертикалку ТОЗ — 34. Приклад так вообще копия. А ещё оба ствола были с нарезами. Длина ствола чуть больше семисот миллиметров и калибр близок к 12-му — примерно 18 мм. Полное ощущение создавалось, что ружьё это делал человек, который видел его в далёком будущем. Очень захотелось Ивану Яковлевичу опробовать его в деле. Задумывался уже о производстве цельнометаллического патрона и переламывающегося ружья для спецназа, а тут такой интересный прототип. Почему бы не взять его за основу? Нужно только проверить его в деле, а потом попытаться, когда войнушка закончится найти мастера. А ну как и в самом деле ещё один попаданец. Изъявший ружжо гвардеец оказался не дураком и вместе с «тулкой» прихватил пулелейку. Да, обычные круглые пули пока она выдавала. Ничего не последняя война, вернётся в Ригу и переделают ему пулелейку под пули Петерса. Вот Брехт, прихватив ружьё и несколько патронов бумажных, и спустился в овраг. На него пытались офицеры шипеть, типа, не дело герцогам и министрам на сырой траве лежать и жизнью рисковать. Герцог на них шикнул. — Не бойтесь, в штыковую атаку с вами не побегу, тем более что и штыка у меня нет. Поляки показались минут через двадцать, шли по дороге вполне организованно колонной в четыре ряда. Впереди гарцевали на приличных конях офицеры, а следом в синей форме с красными отворотами и манжетами шли пехотинцы с длинными пищалями на плече. Прямо парад, а не марш по лесной дороге. Радовало ещё и то, что к пищалям штыки примкнуты не были, если начнётся рукопашная, то какое-то время преимущество будет за лейб-гвардией. Поразило Брехта с какой беспечностью паны вышагивали. Он во все стороны дозоры всегда распускал из башкир или казаков, а эти даже вперёд разведку не выслали. То ли наглецы у них командиры, то ли дураки. Бабах. Это ляхи пересекли невидимую черту и замаскированные в лесу на противоположном конце этой поляны двухпудовые единороги ударили картечными гранатами. Шрапнелью Брехт стрелять запретил, этот вид гранат взрывается в воздухе, и свинцовые шарики вполне могут залететь в овраг и покосить там преображенцев. В принципе и так всё на тоненького — дорога проходит в некоторых местах всего в десяти — пятнадцати метрах от оврага и напиханные в него, как сельди в бочке, лейб-гвардейца могли получить в свои сейчас не стройные, но плотные ряды такой подарок, если пушкари промахнутся. Даже думать о таком не хотелось. Это пару десятков убитых и раненых за один раз. Бабах. Артиллеристы, мать их, тоже, видимо, это понимая, стреляли так, чтобы попасть по противоположной стороне колонны. Вот тут-то всё и пошло не по плану. Что сделает подразделение воинское на марше если справа от него начнут рваться картечные гранаты? Не стоит с трёх раз гадать. Оно ломанётся влево. Что польское воинство и проделало. Часть убило первым залпом, часть успела получить свинцовые шарики двадцатимиллиметровые в спины. Это хорошо. А большая часть успела добежать до оврага. Преображенцы не подвели, они встретили ляхов дружным огнём из штуцеров, а потом и из пистолей. Но поляков было гораздо больше. Бабах. И этот залп успел часть врагов скосить. На этом огнестрельная фаза боя и закончилась. На две тысячи преображенцев бросилось вниз примерно четыре тысячи поляков. В это время арьергард ляхов — драгунский полк Станислава схлестнулся с авангардом кавалергардов. Русские князья и графья в позолоченных кирасах врубились в драгун и прошли тех, как раскалённый нож сквозь масло. После чего часть кавалергардов, оставшись без пик, застрявших в телах ляхов, обнажила сабли и, развернувшись, вновь на вытянувшийся в колонну драгунский полк поляков набросилась. Вторая часть, которой при первой атаке не досталось живых противников, бросилась на голову этой колонны всё ещё с пиками наперевес. Младший Бирон — Густав видел, что всё пошло не по плану. Вместо того чтобы разбежаться в разные стороны и в основном назад, как они утром планировали, поляки все до единого бросились вправо от дороги прямо к оврагу, где затаились преображенцы. Видел, а помочь толком ничем не мог. — Орлы, штыки примкнуть, атакуем!!! — заорал Густав Иванович и сам, выхватив саблю, первым бросился через поле к дороге. Метров двести бежать. Это тут в начале поляны, в конце и все четыреста. Далеко. Чуть ближе было артиллеристам и стоящим за их спинами георгиевцам и остаткам Преображенского пока, невестившимся в овраг. Хоть тут повезло, последние были при лошадях. Проскакать на коне двести — триста метров пару минут, дольше забираться и разгоняться, а потом слазить. В овраг на лошади не заедешь, он хоть и пологий, и не сильно глубокий, но не на лошади же. Тем более, там всё в кустах. Событие пятьдесят девятое «Договор имеет силу, если он подкреплен пушками. Если договор не подкреплен силой, то он ничего не стоит.» Никита Сергеевич Хрущёв «Россия», «Стор-Феникс», «Эсперанс», «Митау» и «Арондель» на скорости в пять узлов, оставив меньше половины парусов, приближались к стоящим на якорях недалеко от причала галерам. У причала же стояли два огромных трёхпалубных французских линейных корабля. Вокруг суетились люди в белых одеждах, что-то мешками занося на оба корабля по качающимся трапам. «Россия» шла во главе колонны русских фрегатов. Адмирал Вильстер, опустил подзорную трубу. И во весь голос гаркнул: — Сигнальщики, передайте на остальные корабли, атакуем галеры. — Можно и не рвать связки было, рядом стоял флаг-офицер с рупором жестяным. Азарт боя. Про французов Юрий Данилович пока себе думать запретил. Не до них. Есть чёткие цели — вот эти два галеота, стоящих на якорях. — Правому борту всеми орудиями, книппелями, по ближайшей галере огонь! Четырнадцать двухпудовых Единорога кашлянули в сторону примерно равной по размерам фрегату галеры. Бабах. Корабль заметно качнуло, так заметно, что не держащиеся за что-то матросы и офицеры попадали. Не избежал бы этой участи и Вильстер, но боцман Семён находящийся рядом, адмирала, у которого обе руки были заняты подзорной трубой, поддержал. Орудия заменили незадолго до похода и всём бортом стрельнули только один раз на учениях. Как всегда плохое забывается быстро. Так и тут позабыли моряки, как качнуло «Россию» в прошлый раз. Несколько моряков, как и в первый раз при падении получили синяки и ссадины. В горячке боя и не обратили на эту мелочь внимание. Наоборот, мощь новых пушек воодушевила команду. Маврам на галеоте пришлось хуже. Может они и заподозрили неладное, увидев пять надвигающихся с юга кораблей, и может даже свистнули всех наверх и подтащили порох и ядра к пушкам. Всё это такая ерунда, если в тебя прилетает семь десятков двухпудовых книппелей. Обе мачты были срублены точными попаданиями, менее точные наводчики причинили вреда не меньше, все шестнадцать вёсел левого борта, которым галеот был повёрнут к русским переломало, фальшборт был снесён, а вместе с ним за бортом оказалось и несколько десятков людей, находившихся на палубе. Рухнувшие за борт мачты всё еще держались запутавшимся такелажем за галеру и теперь кренили её на правый борт. С палубы всё, в том числе и пушки, посыпалось в воду. Люди тоже посыпались. — Заряжай. Книппелями по второй галере огонь! Бабах. И ещё семьдесят соединённых цепью полушарий общим весом за тридцать кило понеслись к следующей жертве. Бабах. Очевидно, на второй галере даже успели орудие зарядить и даже поднесли фитиль. Орудие выстрелило, но к этому времени один из книппелей попал в лафет пушки и её развернуло вдоль борта. Вреда галеоту ядро, вылетевшее из своего же орудия, не нанесло, нечему уже было наносить вред. В этот раз получилось гораздо больше неточных выстрелов. Того десятка, может, что попал по мачтам всё же хватило, чтобы их свалить, а вот штук пятьдесят сеющих смерть распоясавшихся ядер прошлись по палубе сметая не хуже метлы всё с неё. — Ваше Превосходительство, француз открывает орудийные порты! — дёрнул за рукав, разворачивая к причалу Вильстера Семён. — Вижу! Ну, сами напросились. Картечными гранатами заряжай. Всем судам перенести огонь по французам, пять гранат. Стрельба по готовности. Ого! Во время второго залпа на палубе одного из линейных французских кораблей жахнуло так, что все на мгновение оглохли. А когда дым рассеялся, то из трёхмачтового красавца корабль превратился в одномачтового уродца с развороченной кормой. Юта практически не было. Только самая задняя стенка частично уцелела. Если там в это время находились офицеры корабля, то теперь они уже держат путь к Посейдону, кусками, причём, а их души собираются перед чистилищем, обсуждая золотой выстрел русских. — Продолжаем огонь. Ещё пять картечных гранат на каждое орудие. Стрелять из крупнокалиберного орудия на корабле сильно-то быстро не получается. Заряжать его гораздо менее удобно на палубе, чем в чистом поле. И подтягивать за канаты назад к борту не так быстро и просто, как на суше возвращать орудие на позицию. Тем не менее, выстрел в две минуты получался. У кого из более опытных расчётов и быстрее. Итого: десять выстрелов за пятнадцать — двадцать минут. И четырнадцать орудий на пяти кораблях. Французы успели ответить парой десяткой выстрелов до того, как начали гореть и тонуть. От красавцев кораблей ничего не осталось кроме жалких развалин. Чудовищных монстров поставили на российские фрегаты вместо жалких пушчонок, что стояли раньше. Семь сотен двухпудовых картечных гранат — это не много для двух кораблей. Это очень много. Вильстер и сам такого результата не ожидал, он даже настроился на высадку на побитые корабли призовой и абордажной партий. Теперь по истечении этих десяти минут было ясно, что абордажить тут нечего и призов здесь никаких не получить. Разве успеть, пока корабли не затонули полностью, внутренности французов отскрести. — Делаем круг и заходим другим бортом. Сигнальщик, всем кораблям передать: «Делай как я». Пора осуществить главное, за тем, за чем шли сюда. Пора послать гостинцы султану многодетному. Событие шестидесятое «Пушка — изобретение, которое напрашивалось само собой.» Теодор Адорно Брехта в описание морских сражений всегда эпизоды с отражением атаки кораблей на порт силами береговой артиллерии в недоумение вводили. Вот подплыл к крепости береговой трехпалубный линейный корабль с пусть будет восемью десятками пушек. То есть, на одном борту у него их больше трёх десятков, сколько-то ведь есть на корме и на носу. Ах, да, на баке и юте. А если пять кораблей подплывут и не стоять будут, а медленно двигаться, выпуская по крепости сто пятьдесят ядер или картечных гранат в полторы пусть минуты. За десять минут — тысяча ядер и бомб. Что от береговой артиллерии останется? Попасть по орудийному расчёту крепости с корабля проще, чем попасть с крепости по движущемуся кораблю. Так и количество орудий несоизмеримо. Там физически сто пятьдесят орудий не разместить. А если даже разместить, то поддерживать это всё в полной боеготовности и иметь необходимое количество пороха и ядер всё время — годами — ни одна страна в мире такого себе позволить не сможет, она тупо разорится. О рассуждениях Ивана Яковлевича адмирал Вильстер не знал. Он не рассуждал. Он действовал. По крепости сначала отработали залпом шрапнельных гранат, а потом картечных. В двух местах бабахнуло знатно, явно попали в принесённые или имеющиеся у пушек запасы пороха. После второго залпа огонь перенесли на портовые постройки. Склады всякие. Жалко было. Там должно быть и шёлковые ткани лежат и хлопковые, есть и слоновая кость может. Тюки верблюжьей шерсти. Но русские корабли не грабить белых и пушистых мавров прибыли, а объяснить пиратам и работорговцам, что на подданных Российской империи, кто бы там они не были по национальности, хоть рабы ирландцы нападать не стоит. Те рабы очень дорого обойдутся. Несоизмеримо. Пока били по складам и прочим постройкам в порту ожили две пушки на стенах крепости. Следующие семьдесят картечных двухпудовых бомб ушло на подавление этих счастливчиков. И тут как бахнет в порту. Видимо распространяющийся огонь дошёл до пороха или селитры. Серо-белое облако затянуло весь порт.