Нора опустила взгляд на «Книгу сожалений», которая лежала закрытой на желто-коричневой плитке пола. Она вспомнила, как болтала поздним вечером с Дэном о его мечте – старомодном маленьком пабе в деревне. Его энтузиазм был заразителен, и она практически разделила его мечту. – Мне жаль, что я бросила Дэна. Я хотела бы все еще быть с ним. Я сожалею, что мы не остались вместе и не воплотили ту мечту. Есть такая жизнь, в которой мы все еще вместе? – Разумеется, – ответила миссис Элм. Книги в библиотеке вновь пришли в движение, словно полки были конвейерной лентой. На этот раз, однако, вместо того чтобы двигаться медленно, как на свадебном марше, они летали все быстрее и быстрее, пока вовсе не перестали быть отдельными книгами. Они кружились сплошными потоками зелени. А потом, так же внезапно, остановились. Миссис Элм присела на корточки и взяла книгу с самой нижней полки слева. Издание темно-зеленого оттенка. Передала ее Норе. Книга оказалась гораздо легче «Книги сожалений», хоть и схожего объема. На корешке опять не было названия, но на обложке обнаружилось теснение мелким шрифтом, такого же оттенка, как и вся книга. Надпись гласила: «Моя жизнь». – Но это не моя жизнь… – О, Нора, это все твои жизни. – Что же мне теперь делать? – Открой книгу и начни с первой страницы. Нора так и сделала. – Так-с, – сказала миссис Элм, осторожно чеканя слова. – А теперь читай первую строчку. Нора уставилась вниз и прочла. Она вышла из паба в ночную прохладу… И Нора только успела спросить себя: «Из паба?» После этого все изменилось. Текст начал вращаться и вскоре стал неразличим в быстром водовороте, а сама она ощутила слабость. Она не отпускала книгу, но вот уже она перестала быть тем, кто ее читает, а спустя мгновение от книги – да и от библиотеки – не осталось и следа. Три подковы Нора стояла на улице в чистом морозном воздухе. В отличие от Бедфорда, дождя тут не было. – Где я? – прошептала она самой себе. С одной стороны чуть изогнутой дороги рядком располагались причудливые каменные домики, плотно прижавшиеся друг к дружке. Тихие и старинные, с темными окнами, они притулились на краю деревни, утопая в тишине ночи. Ясное небо, ширь, испещренная звездами, полумесяц на убыли. Запах полей. Перекличка неясытей. А затем снова тишина. Тишина с эффектом присутствия, власти над этим воздухом. Странно. Она была в Бедфорде. Потом в той необычной библиотеке. А теперь оказалась здесь, на прелестной сельской дороге. Даже с места не сдвинувшись. На этой стороне дороги золотистый свет лился из нижнего окна. Она посмотрела вверх и увидела изящно раскрашенную вывеску паба, мягко скрипящую на ветру. Над изображением перекрещивающихся подков было аккуратно выведено курсивом: «Три подковы». Прямо перед ней на дорожке стояла доска. Она узнала свой почерк – самую старательную его версию: ТРИ ПОДКОВЫ Вечер вторника – викторина В 8.30 вечера «Я знаю только то, что я ничего не знаю» Сократ (проиграв в нашей викторине!!!!) Это была жизнь, в которой она ставила четыре восклицательных знака подряд. Возможно, так поступали более счастливые, менее зажатые люди. Вдохновляющее предзнаменование. Она оглядела свой наряд. Джинсовая рубашка с рукавами, закатанными до локтей, джинсы и туфли на танкетке – все это она не носила в своей настоящей жизни. От холода она покрылась гусиной кожей: эта одежда явно не предназначена для того, чтобы долго находиться на улице. На безымянном пальце у нее красовались два кольца: старое сапфировое с помолвки – то самое, которое она сняла, дрожа и плача, больше года назад, а рядышком примостилось простое серебряное свадебное. С ума сойти. На руке были часы. В этой жизни – не электронные. А элегантные, изящные механические, с римскими цифрами. Они показывали минуту пополуночи. Как это возможно? Ее руки были в этой жизни нежнее. Может, она пользовалась кремом. Ногти блестели прозрачным лаком. Утешала знакомая родинка на левой руке. Послышался скрип шагов по гравию. К ней кто-то приближался. Мужчина, различимый в свете окон паба и единственного фонаря. Розовощекий, с седыми диккенсовскими усами, в виниловой куртке. Просто оживший кувшин Тоби[18]. Судя по чрезмерно ровной походке, он был слегка пьян. – Доброй ночи, Нора. Я вернусь в пятницу. Послушать фолк. Дэн сказал, исполнитель хорош. В этой жизни она, вероятно, знала, как его зовут. – Верно. Да, конечно. В пятницу. Будет отличный вечер. По крайней мере, голос был, похоже, ее. Она проследила, как мужчина пересекает дорогу, смотрит налево и направо несколько раз, несмотря на полное отсутствие машин, и исчезает в переулке между домиками. Все это действительно происходило. Это была она. Жизнь в пабе. Мечта, ставшая реальностью. – Это так невероятно странно, – произнесла она в ночь. – Так. Невероятно. Странно. Группа из трех человек покинула паб. Две женщины и мужчина. Проходя мимо Норы, они улыбнулись ей. – В другой раз выиграем, – сказала одна из женщин. – Да, – ответила Нора. – Всегда есть другой раз. Она подошла к пабу и заглянула в окно. Похоже, он был пуст, но свет еще горел. Должно быть, это были последние посетители. Паб выглядел очень гостеприимным. Теплым, с особым характером. Столики, деревянные балки, колесо от фургона, прибитое к стене. Темно-красный ковер и обитая деревом барная стойка, за которой виднелся впечатляющий набор пивных кранов. Она отошла от окна и увидела знак прямо за пабом, там, где дорожка переходила в газон. Нора торопливо приблизилась и прочла надпись. ЛИТТЛВОРТ приветствует осторожных водителей Затем она заметила вверху посередине на знаке маленький герб, а вокруг него слова «Совет графства Оксфордшир». – У нас получилось, – прошептала она, вдыхая деревенский воздух. – У нас действительно получилось. Это была мечта, о которой Дэн впервые упомянул ей, когда они бродили по Парижу вдоль Сены, поедая макароны[19], купленные на бульваре Сен-Мишель. Мечта не о Париже, а о деревенской Англии, где они жили бы вместе. Загородный паб в Оксфордшире. Когда у мамы Норы рак рецидивировал в агрессивной форме, достигнув лимфатических узлов и быстро заполонив все тело, эта мечта была отложена, и Дэн переехал с ней из Лондона в Бедфорд. Мама знала об их помолвке и планировала дожить до свадьбы. Но умерла на четыре месяца раньше.