– Прошу меня извинить. – Взгляд его ледяных глаз скользнул по ее тонкому платью сверху вниз. – Я надеялся сегодня вечером остаться с вами наедине на несколько минут перед тем, как вы сбежали. – А что могло быть настолько важным, что вы хотели обсудить это именно сегодня вечером? – спросила она таким резким тоном, на какой не решилась бы за несколько недель до этого. Дроссельмейер подошел к ней ближе. – Дорогая Мариетта, я думаю, вы уже знаете, о чем я говорю. Вы окажете мне честь стать моей женой? – Он взял ее за руку. Растерянная Мариетта позволила ему это сделать. – Я очень польщена вашим предложением, но боюсь, что должна отказаться. Повисло молчание. Он крепче сжал ее руку, когда она попыталась высвободить ее, а ее щекам стало жарко от растущего смущения. Пристальный взгляд Дроссельмейера лишал ее сил. – Как я вам уже говорил, я нахожу способ получить то, чего сильно желаю. А вас, Мариетта, я желаю уже давно. Мысли Мариетты разбежались в разные стороны. – Почему, ради чего? Я не отличаюсь красотой; есть другие, гораздо красивее меня. Гораздо добрее, заботливее и гораздо богаче к тому же. Я настаиваю, чтобы вы обратили внимание на другую женщину. – Ах, но ведь вы такое же одержимое создание, как и я. Я вижу честолюбие, стремление, желание в вашей крови. Я слышу, как все это взывает ко мне. Именно вы привлекли мое внимание, мисс Стелл. Я вами очарован. – Он произнес это звучным голосом, низким, полным колдовства. В его словах было страстное обещание. Мариетта отступила назад, вырвала у него свою руку. – Не возлагайте вину за это на меня, я отказываюсь взять ее на себя. Вы очень хорошо знаете, что я ничего не сделала для того, чтобы ваши мысли получили такое направление. – Вы ведете со мной игру? – прошептал он. – Я должен признаться, что это восхитительная мысль. – Он придвинулся к ней ближе, его руки легонько опустились на ее плечи. Мариетте вдруг стало страшно. – Не смейте думать, будто вы имеете право вот так прикасаться ко мне. – Мариетта сбросила с плеч его руки. Его ладони скользнули вниз по ее рукам и крепче сжали ее. Он наклонил голову к ее шее и сделал вдох. – Я чувствую намек на гнев? Он придает вашей крови аромат выдержанного вина. Мариетту пронзил ужас. Она старалась сохранить контроль над своим рассудком, чтобы ее голос не дрожал и не выдавал ее страха. – Я требую, чтобы вы немедленно отпустили меня. Он убрал руки. Мариетта зашагала на трясущихся ногах к выходу со сцены, стуча пуантами. – Я не приму отказа, – крикнул ей вслед Дроссельмейер. Она остановилась. – Уверяю вас, что никогда не стану вашей невестой. Я так решила. И как бы вы часто ни преследовали меня в городе и ни проникали в мою спальню по ночам, я не изменю этого решения. Вы ведете себя как капризный ребенок, который жаждет получить игрушку, которую ему не дают. Вот единственная причина, по которой вы не можете примириться с моим нежеланием выйти за вас замуж: вами овладел охотничий азарт. Выражение глаз Дроссельмейера изменилось, и она поняла, что ее слова попали в цель. Его взгляд стал более холодным, более яростным, улыбка превратилась в оружие. – Возможно. И все-таки самые сладкие женщины – это самые сильные женщины после того, как их сломают. – Вы меня никогда не сломаете. Часы пробили полночь. Когда стрелки встали на место, прозвучал первый звон курантов. Одновременно низкий и мелодичный, он украдкой проникал в чувства почти так же, как голос Дроссельмейера. Дроссельмейер указал рукой на старинные часы. – Прошу, будьте моей гостьей. Я не приглашал вас сегодня в бальный зал, рискнуть войти сюда было полностью вашей инициативой. Теперь мой сюрприз уже испорчен, так почему бы вам не остаться и не понаблюдать. Со вторым перезвоном курантов часы начали дрожать. Мариетта сделала шаг назад. – Не думаю, что это разумная мысль. – Она спросила себя, не лишился ли он разума. Дроссельмейер сунул руку в карман пиджака и достал оттуда маленький предмет. Поднял его вверх. Это был ключ. После третьего перезвона курантов центральная панель старинных часов открылась. Страх Мариетты разгорался все сильнее. С быстро бьющимся сердцем она бросилась бежать по центру бального зала к двойным дверям. Они были заперты. Она прижалась губами к щели между створками и крикнула; створки были тонкими, как бумага, и поблизости всегда было много слуг. Несомненно, что по крайней мере хотя бы один лакей ее услышит. Куранты прозвенели в четвертый раз. Смех Дроссельмейера был таким же бесчувственным, как убийственный мороз. Он спрыгнул со сцены и двинулся к ней, вокруг его глаз разбежались насмешливые морщинки. – Вы меня недооцениваете. Как вы уже убедились, я гораздо коварнее, чем ваши обычные ухажеры. Меня будет непросто убедить обратить внимание на другую женщину. Ведь теперь игра стала такой интересной. Чем больше вы пугаетесь, тем больше растет мой аппетит. Вы будете моей, моя маленькая балерина. – Последние слова он произнес по-немецки. Мариетта заглянула в щель между дверными створками. Потом посмотрела в замочную скважину. Всюду была темнота. Она забарабанила в дверь кулаками, но стук звучал приглушенно. Пятый перезвон курантов. Мариетта бросилась обратно, к сцене, пытаясь убежать от приближающегося Дроссельмейера. Он продолжал медленно идти к ней. Страх вонзил иглы под кожу Мариетты, она учащенно дышала. Она почувствовала, каково быть добычей, ощутила ужас кролика перед лисой, который ясно представляет себе, как в него впиваются ее зубы, это ясно отражалось в его обезумевшем взгляде. И еще она видела тех женщин, которые спасались бегством так же, как она сейчас, нескончаемый поток униженных, попавших в западню и недооцененных женщин, которым суждено стать сломленными и страдающими. Она пятилась от него до тех пор, пока не уперлась в старинные часы. Из них, казалось, веяло холодным воздухом. – Умоляю вас, отпустите меня, – прошептала она, когда Дроссельмейер поставил ногу на сцену. Шестой перезвон курантов. Ответная улыбка Дроссельмейера позволила ей заглянуть под его маску. Она не поняла, что увидела под ней, но едва не лишилась рассудка от страха. Паника затмила ее логику. – Я заставлю вас пожалеть о том, что вы меня отвергли, – прошептал он. – Дам вам немного времени поразмышлять о том, как глупо было мне отказывать, а потом вы будете сами умолять меня передумать. Мариетта забралась внутрь старинных часов. Со щелчком закрыла за собой панель и вцепилась в нее ногтями. Она часто и тяжело дышала в дерево футляра и закрыла глаза, ожидая, что Дроссельмейер сейчас рывком распахнет панель. Мариетта почувствовала, как куранты прозвенели в седьмой раз, потом в восьмой, этот звон отдавался в корпусе часов, а она все еще ждала. Она раньше слышала рассказы о некоторых вещах, которыми мужчины любили воздействовать на непокорных женщин, и не могла придумать другой причины, зачем еще было Дроссельмейеру запирать ее вместе с собой в бальном зале. Девятый перезвон курантов. Воздух внутри часов был холоднее, чем на сцене, у нее застыла рука. Когда куранты прозвенели в десятый раз, Мариетта обнаружила в дереве крохотную щель. Она выглянула наружу, затаив дыхание. Дроссельмейер исчез. Собравшись с духом на тот случай, если он вдруг появится снова, Мариетта осторожно толкнула панель. Она не открылась изнутри. Мариетта буквально оказалась запертой в этом гробу. Десятый перезвон курантов. Вспомнив дорожные часы Дроссельмейера, она в панике подумала, что часы, возможно, открываются ровно в полночь, и она останется запертой в них до конца Рождества. Ни слова не говоря, Мариетта завела руку за спину, чтобы ощупать заднюю стенку часов. После того как она убедилась, что Дроссельмейер ушел из зала, она была уверена, что ей удастся найти слабое место в этом механизме и вырваться на свободу. Она тянула руку все дальше назад, но у часов не было задней стенки. Куранты прозвенели в одиннадцатый раз. Мариетта отступила от панели, чтобы изучить внутренность часов, сознавая, что Дроссельмейер, может быть, в этот самый момент приближается к ней в темноте, зная о втором выходе из часов. Она шагнула дальше в глубину. Воздух вокруг нее сковало морозом. Раздался двенадцатый, последний удар курантов. Зубы у нее стучали, она испугалась еще больше: должно быть, этот холод – еще один трюк Дроссельмейера. При каждом шаге она осторожно опускала кончик пуанта на дерево, чтобы не привлекать внимания к своему местонахождению, пока под ее туфелькой не раздался хруст, и она замерла. Темнота стала другой и вместо тесной, безнадежной тюрьмы превратилась в черный драгоценный камень, сверкающий обещанием далекого звездного света. Ее глаза привыкли к темноте, и она увидела белое свечение. Она стояла на снегу. А вокруг нее, насколько хватало глаз, возвышались ели под шапками белого снега. Акт 1 Сцена вторая Если Мари уже не смела упоминать о своих приключениях, то ее все равно одолевали воспоминания о Королевстве Сладостей; и когда она думала о них, она видела все так ясно, как будто снова была в Рождественском лесу, или на Реке из розового масла, или в Городе цукатов. И поэтому, вместо того чтобы играть, как обычно, со своими игрушками, она сидела очень тихо и неподвижно, в глубокой задумчивости, и все называли ее «маленькой мечтательницей». Александр Дюма. «История Щелкунчика» Глава 14 Снег был плотным и хрустящим, проложенная в нем лесная тропинка напоминала сахарный песок, Мариетта углубилась в этот заколдованный мир. В воздухе стоял густой запах хвои, снега и марципана. Изумрудные ели поднимались вверх, задевая верхушками полуночную мозаику созвездий. Когда она в последний раз смотрела в ночное небо в Ноттингеме, на нем охотился Орион, Персей праздновал победу над Медузой, а рядом сверкал Возничий. Картины из древнегреческой мифологии, эти мифы были ее старыми друзьями. Здесь звезды говорили на незнакомом ей языке. Она кружилась на месте, прерывисто дыша, мысли ее путались от удивления. – Как это может быть? – прошептала Мариетта, она подозревала, что Дроссельмейер участвует в этом, хоть и не была уверена. Дроссельмейер. Одна мысль о нем вызвала у нее панику. Ей нельзя возвращаться в тот запертый бальный зал. Гораздо лучше спрятаться на короткое время, пока опасность не минует. Несмотря на то, что она сильно замерзла, а ее дыхание превращалось в морозный пар. Нежная мелодия, напоминающая любимый ноктюрн Шопена, доносилась из-за стены елей с восточной стороны от нее. Завороженная этими звуками, то нарастающими, то стихающими, Мариетта пошла по этой тропинке из музыки и вышла к сверкающей излучине замерзшей реки, освещенной сияющими шарами изо льда. По ней скользили на коньках дети и взрослые, одетые в отделанные мехом накидки и бархатные штаны, слышались разговоры и смех. Мариетта всматривалась в эту сцену. Она раньше сомневалась, не оказалась ли в каком-то затейливом изобретении Дроссельмейера, но перед ней были люди. Это не могло быть создано им. Должно быть, он привел ее к какому-то странному входу и запер в ловушке до тех пор, пока она не согласится выполнить его требования. Холодок страха пробежал по ее спине, когда занавес был отдернут, и Мариетта поняла то, что отрицала много недель: Дроссельмейер одарен необычными колдовскими способностями. Возможно, дело было в столкновении с физическими доказательствами существования другого мира или в том, что здесь у Мариетты проснулись давно забытые ощущения, но в ней возродилась ее прежняя детская вера в волшебство. А Дроссельмейер опутывал ее чарами с их самой первой встречи в Ноттингеме; просто ей не хватало этой веры, чтобы их распознать.