Майор спросил: — Вы не против таких показаний, Миш? По сути дела, они ведь практически полностью соответствуют тому, что вы нам рассказали. Ну, только самая малость нашей редакторской работы. Миш опешил от такой наглости, такого цинизма офицеров, но, поглядев на дюжего сержанта, играющего здоровенной резиновой дубинкой, весь обмяк и согласно кивнул головой. Майор удовлетворенно хлопнул ладонью по столу. — Ну вот и отлично. Нам ведь, собственно говоря, что нужно? Нужно установить факт либо смерти Гитлера, либо его чудесного спасения и бегства из Берлина. Вот вы, Миш, и поможете в этом нам. Смею вас уверить, не только нам, но и нашим союзникам и всей мировой общественности. Думаю, Миш, мы с вами найдем общий язык. Как вы полагаете? Миш вновь согласно кивнул. — Но, как говорят у нас, у русских, слово к делу не пришьешь, и, видимо, настал момент скрепить наше взаимопонимание документом. Вы не против? — Согласен. — Вот и прекрасно. Подойдите к столу и подпишите вот здесь. Миш бегло, невнимательно прочитал документ на немецком языке, из которого ему стало ясно лишь одно: он дал подписку о сотрудничестве с органами НКВД СССР, нарушение с его стороны данных им обязательств влечет за собой уголовную ответственность по каким-то статьям Уголовного кодекса РСФСР. Майор сбросил маску доброжелательности. Голос его стал жестким и требовательным: — Отныне, Миш, вы являетесь секретным сотрудником органов НКВД. Подпишите еще вот этот документ, это подписка о неразглашении гостайны. Миш не читая подписал подсунутый ему бланк. Капитан велел ему расписаться и на каждой странице протокола допроса. — Миш, отныне вы обязаны еженедельно представлять нам рапорт обо всем, что вы узнали от группенфюрера Баура и иных военнопленных. Особенно нас интересуют любые сведения о судьбе Гитлера, Бормана, Мюллера. Вы должны фиксировать все контакты Баура с военнопленными. Конкретные инструкции о форме рапорта, местах передачи информации и встреч получите у капитана Игнатенко. С завтрашнего дня вы будете получать усиленное питание. Вы свободны. Конвоиры повели Миша обратно. Отрывочные мысли хаотично скакали в его мозгу. Жалел ли, страдал ли он о своем предательстве? Мучили его угрызения совести за согласие доносить на своих? Нет. В силу природной приверженности немцев к порядку, трепетного отношения к любой власти, сидевшей у них на шее, будь то власть герцога, курфюрста, короля, кайзера, Веймарской республики, нацистского режима Гитлера, они безоговорочно верили в силу доноса как важного инструмента государственного управления, способа добычи информации, позволявшей органам власти сохранять спокойствие и ровное течение устоявшейся жизни. Немцы полагали, что донос — неотъемлемый атрибут защиты их бытового и душевного комфорта, уклада жизни. Миш думал о другом, о том, какие преференции он выиграл, совершив предательство: в чем будет заключаться усиленное питание, повлияет ли его сотрудничество с русскими на ускоренное освобождение из плена, на его будущее трудоустройство, возможно, даже в органах новой власти. Все остальное его ничуть не тревожило. Он уже давно жил по одному из принципов СС: «Каждому свое». Баур осторожно поинтересовался: — Миш, а что спрашивали о фюрере? — Да ничего особенного. Когда покончил собой? От кого стало об этом известно? — А что спрашивали обо мне? — Как вы попали к фюреру на службу? С кем были дружны? А я ведь ничего о вас не знаю. Ну что я мог им сказать? Побили они меня, побили, а потом велели держать язык за зубами и никому ни о чем не говорить. Ладно, что уж там. Видимо, такова моя судьба. Пойду принесу вам обед. Баур глядел вслед прихрамывавшему Мишу и думал: «Сдал или не сдал? Вряд ли. Будет держаться за меня до последнего. Лучше уж ординарцем при генерале-калеке, чем валить лес в тайге. Вряд ли». Глава 15 Начал Мильх с концерна Юнкерса. В конце марта тридцать третьего он приехал в Дессау и с порога потребовал от старого профессора Хуго Юнкерса немедленно передать все его патенты на конструкции самолетов и документацию на их изготовление заводам «Самолеты Юнкерса» и «Моторы Юнкерса», иначе министерство не подпишет с ними контракты. Более того, Мильх требовал немедленно уволить ряд известных инженеров и руководителей концерна, евреев, считавшихся, с точки зрения власти, ненадежными для работы с информацией, составлявшей государственную тайну. Надо сказать, Мильх и Хуго Юнкерс давно знали друг друга, много и продуктивно работали вместе. Одно время, когда Мильх только начинал трудиться в «Люфтганзе», он даже считался человеком Юнкерса. Но в дальнейшем, будучи фактическим руководителем «Люфтганзы», Мильх постоянно третировал профессора придирками к закупавшимся у авиаконцерна машинам. Иногда справедливыми, иногда из-за собственного гонора. Профессор с порога отверг все требования Мильха, поклонился и удалился в свой кабинет. Юнкерс, будучи глубоко верующим человеком, демократом и пацифистом по своим убеждениям, ненавидел Гитлера, НСДАП, новый режим и всех, кого он ассоциировал с этим режимом. В том числе и Мильха. Юнкерс вслух и прилюдно возмущался антисемитизмом и национализмом Гитлера и его соратников, что, естественно, даром ему не прошло. Упрямство профессора ломали через колено. Сразу после его отказа Мильху были арестованы один из директоров концерна Детман, главный инженер Фернбруг и конструктор Дреммер, обвиненные в распространении коммунистической литературы. Мне вспомнилось, как в конце двадцатых годов на одном из рождественских ужинов, устроенных руководством «Люфтганзы» с приглашением хозяев и директоров ведущих авиафирм, Доррит познакомили с профессором Юнкерсом. Они долго беседовали, профессор даже пригласил Доррит на танец. Дома Доррит с восхищением говорила о Юнкерсе, о его интеллекте, воспитанности, неприятии нацизма: — Вот видишь, Ганс, порядочные и образованные люди Германии не с Гитлером. Умоляю тебя, уходи от них, пока не поздно. На следующий день профессор позвонил мне и предложил должность заместителя директора фирмы по летным испытаниям. Я поблагодарил и отказался. Мильх был взбешен поведением Юнкерса. В апреле он вызвал Юнкерса в министерство и в ультимативной форме вновь заявил о своих требованиях. Профессор отказал резко и безапелляционно, сославшись на законы и святость частной собственности. Как мне рассказывал Мильх, он пожаловался Герингу. Вскоре Юнкерса вызвали в городской суд Дессау, где судья зачитал ему обвинение в шпионаже в пользу иностранного государства. На период следствия он оказался под домашним арестом и подпиской о невыезде. Гиммлер отправил в Дессау отряд эсэсовцев охранять дом Юнкерса. Только через два месяца, уступив уговорам семьи, Юнкерс согласился со всеми требованиями Мильха. Но не сдался окончательно. Он категорически отказался продать государству контрольный пакет акций своих заводов JFA (самолетостроение) и Jumo (моторостроение), уйти с постов председателя совета директоров и председателя правления концерна. На этот раз его уже арестовали по обвинению в государственной измене, поместили в одиночную камеру и начали изнурительные допросы. Одновременно завели уголовные дела на его сына Клауса и дочь Аннелизу за связи с коммунистами и социал-демократами. В середине октября тридцать третьего года Хуго Юнкерс подписал документы о передаче государству контрольного пакета акций своих компаний. Руки Мильха оказались развязанными, и он стал наводить в концерне Юнкерса свои порядки. В первую очередь, опираясь на огромный опыт конструкторов и инженеров концерна по конструированию и производству прекрасных пассажирских машин, массово применявшихся в «Люфтганзе», Мильх поставил задачу руководителям фирмы в кратчайшие сроки сосредоточиться на изготовлении двухмоторных бомбардировщиков. В ноябре тридцать четвертого главный конструктор концерна Э. Циндель представил Мильху первую машину Ju-86ab1, разработанную на основе десятиместного пассажирского варианта. Самолет представлял собой двухмоторный бомбардировщик — цельнометаллический моноплан с низкорасположенным крылом, двухкилевым оперением и убирающимся шасси. На него установили мощные шестицилиндровые дизельные двигатели Jumo-25 °C конструкции концерна Юнкерса. Бомбовая нагрузка машины составляла порядка тонны, максимальная скорость — около 400 километров в час. Мильх, уговорив Гитлера, взял меня с собой на летные испытания. Машина оказалась изящной (как, собственно, и вся продукция Юнкерса), с хорошей аэродинамикой, маневренностью и управляемостью. Мильх сиял от удовольствия. Вскоре был подписан контракт, и до тридцать девятого года, если мне не изменяет память, собрали 900 машин разных модификаций. Однако впоследствии Ju-86 не выдержал испытание временем и жесткой конкуренции. И главным образом из-за дизельных двигателей. Они обладали удивительной экономичностью, но плохо переносили работу на переменных режимах при маневрировании, а на высоте выше 5000 метров мощность их резко падала. Тем не менее бомбардировщик успел повоевать в Испании, а в качестве разведчика его активно использовали и на Восточном, и на Западном фронтах. Но впоследствии, когда в люфтваффе получили достаточное количество более современных бомбардировщиков, Ju-86 передали в авиационные училища. В тридцать пятом году министерство авиации объявило конкурс на изготовление скоростного бомбардировщика с хорошими взлетно-посадочными характеристиками. В конкурсе участвовали три фирмы, но победил концерн Юнкерса. Хотя сам профессор Хуго Юнкерс, так мечтавший об этой машине, этого знать не мог. Он скончался в феврале тридцать пятого года. Иногда мне казалось, что, несмотря на весьма трудные отношения с Юнкерсом, Мильх глубоко уважал профессора и питал трепетное отношение к его фирме. Он очень ценил конструкторов и инженеров, работавших в ней, многих из которых брал с собой на авиазаводы в США, Италию, СССР, часто советовался с Э. Цинделем. Одним словом, в мае тридцать шестого Мильх подписал контракт на постройку трех машин, а уже в конце декабря первая из них поднялась в воздух. Но результаты разочаровали всех. Машина разгонялась лишь до 465 километров в час. Конструкторы Э. Циндель и Г. Эверс, расстроенные больше других, торжественно поклялись доработать машину в кратчайшие сроки. И слово свое сдержали. В тридцать седьмом году в небо поднялся бомбардировщик с более мощными моторами Jumo-211A, показавший скорость 520 километров в час, оборудованный автоматикой входа и выхода из пикирования, более надежными убирающимися шасси, большей площадью остекления бронированной кабины, с мощным пушечным и пулеметным вооружением и бомбовой нагрузкой почти 2400 кг. Ju-88, так именовалась новая машина, обрел множество модификаций скоростного бомбардировщика, торпедоносца, разведчика, ночного истребителя. А модификация Ju-88R-2 имела особые характеристики. Скорость машины достигала 580 километров в час, практический потолок — почти 10 000 метров, что не каждому истребителю противника было по плечу. Я, видимо, как никто другой, знаю, что его серийное производство продолжалось до апреля сорок пятого, а всего было выпущено более пятнадцати тысяч самолетов, девять тысяч из которых составляли бомбардировщики. Эта прекрасная машина оказалась одной из лучших в мире среди себе подобных. Ju-88 стал самым массовым бомбардировщиком люфтваффе, участвовал во всех боевых кампаниях, наводил ужас на англичан, совершая налеты на Лондон, Манчестер, Ливерпуль, прокладывал дорогу танковым группам генералов Гудериана и Гота, сокрушая оборону Красной армии на Восточном фронте. Особую роль эти превосходные бомбардировщики сыграли в морских сражениях. Оборудованные современным радаром, обнаруживавшим цель на расстоянии ста километров, Ju-88 громили союзные конвои в Северной Атлантике и Баренцевом море, топили британские боевые корабли, совершали налеты на английские военно-морские базы Ферт-оф-Форт и Скапа-Флоу на севере Шотландии. Летом тридцать восьмого года с разрешения Гитлера и Геринга я принимал участие в испытаниях одной из модификаций Ju-88 — Ju-88SS-1, имевшей практический потолок 10 370 метров, недоступный большинству истребителей. Скажу вам, машина поразила меня, пилота достаточно опытного, легкостью управления, маневренностью, комфортом расположения в ней экипажа. Дальность полета достигала более 3000 километров. Плавно посадив машину на аэродроме в Дессау, я подумал, что неплохо бы иметь в моей правительственной эскадрилье такую вот красавицу и умницу, естественно, в пассажирском варианте. Я уговорил Мильха изготовить пассажирскую модификацию, и в тридцать девятом году моя эскадрилья пополнилась тремя уникальными машинами. Конструкторы в три раза увеличили объем кабины, добавив к трем креслам членов экипажа шесть пассажирских кресел повышенной комфортности, и организовали вход снизу через опускавшуюся аппарель, выполнявшую одновременно роль трапа. Летчики моей эскадрильи очень полюбили этот самолет и наперебой просили разрешить им поочередно летать на нем. Гитлер на мое предложение совершить очередной полет в Мюнхен на новой машине задумчиво поглядел на самолет, медленно обошел его по кругу и, не комментируя, решительно отказался: — Вы знаете, Баур, я человек консервативных взглядов и предпочитаю нашу испытанную и надежную матушку Ju-52. Он даже ни разу не поднялся на борт самолета. А вот многие партийные бонзы и высший генералитет рейха очень любили летать на Ju-88. Гиммлер, Гейдрих, Кальтенбруннер, Франк, Лееб, Кейтель, Гальдер, фон Манштейн — многие, очень многие высоко ценили этот скоростной надежный самолет. Кстати, эта машина имела интересную экспортную историю. Конечно, закупали ее в основном союзники Германии: Венгрия, Болгария, Румыния, Италия, Финляндия, Япония. Несколько десятков ушли в Испанию, Португалию, Турцию, Аргентину, Парагвай. Но первые три экспортных экземпляра в сороковом году приобрел Советский Союз. При подписании контракта в Берлине присутствовал и известный советский конструктор Петляков, который несколько дней гостил по приглашению Юнкерса в Дессау и знакомился с авиазаводами концерна. Как-то поздней осенью сорок третьего года в рейхсканцелярии я повстречал Гиммлера и бригаденфюрера СС Шелленберга, возвращавшихся с доклада фюреру. Шелленберг взял меня под руку, улыбаясь, полушепотом по традиции рассказал три свежих анекдота про рейхсляйтера Бормана, рейхсминистра авиации Геринга и рейхсминистра пропаганды Геббельса. Два из них забыл, но один помню. «Фюрер спрашивает Геббельса: “Мне докладывают, что в общественных туалетах Берлина посетители не пользуются туалетной бумагой, зато все они завалены нашей центральной партийной прессой. Что это значит, Геббельс?” Тот с гордостью отвечает: “Вот видите, мой фюрер, немцы даже в сортирах не могут расстаться с нашей объективной и передовой прессой!” Похохотав, Шелленберг открыл коричневый кожаный портфель и, достав тоненькую папку, протянул ее мне: — Баур, это вам. Думаю, будет интересно. Почитайте, какие шалуны и затейники эти русские. У германской авиапромышленности прям на ходу подметки срезают. В папке оказались документы о советском в целом неплохом бомбардировщике Пе-2, конструкции того самого Петлякова. После изучения документов стало очевидным: советские авиастроители время даром не теряли и весьма многое позаимствовали у знаменитого Ju-88, даже внешний вид, за исключением хвостового оперения, у Пе-2 оно было двойным. Однако создать двигатели, подобные BMW-801D-2 или Jumo-213A, достичь такого качества узлов и множества электродвигателей, навигационных приборов и радара русские не смогли. Мощность, скорость, потолок, дальность были не те, уступали аппаратам Юнкерса. Буду не до конца справедливым к профессору Юнкерсу, если не расскажу еще об одном настоящем шедевре его фирмы. Мильх был одержим идеей создать универсальный самолет с функциями легкого фронтового пикирующего бомбардировщика, штурмовика и истребителя, то есть машины, не требовавшей при выполнении боевых заданий сопровождения истребителей прикрытия, а способной самостоятельно постоять за себя. Он считал такую машину незаменимой при массированной авиационной поддержке сухопутных войск. Ну а у Мильха от идеи до ее практической реализации всегда было рукой подать. Еще накануне Рождества в тридцать третьем году он эмоционально доказывал Герингу необходимость такой боевой машины. Геринг в своей излюбленной манере улыбался, словно сытый кот, и по-барски произносил: — Дорогой Мильх, тебе нужна такая машина? Ну вот и давай, действуй. Аппарат Мильха незамедлительно подготовил требования к перспективному самолету и объявил конкурс. И вновь победил Юнкерс! Первый экземпляр вышел на летные испытания в середине тридцать пятого года и получил наименование Ju-87-V1. Как повелось, первый блин оказался комом. Снабженный мотором фирмы «Роллс-Ройс» «Кестрел» мощностью 640 лошадиных сил и двойным хвостовым оперением, аппарат не выдал тактико-технических данных, предусмотренных конкурсной документацией. Более того, двухкилевое оперение не позволяло машине маневрировать на высокой скорости и выдерживать большие перегрузки при пикировании. Конструктор Г. Польман, бывший в дружеских отношениях с Мильхом, не расстроился и не растерялся. В ответ на ехидное замечание Мильха, что, мол, дружок, вляпался, он спросил статс-секретаря: — Вы, господин статс-секретарь, знаете такого шаловливого русского поэта Крылова, мастера сатирических басен? — Нет, Польман, не знаю. И полагаю, к делу это не относится? — Еще как относится. Его басня про лебедя, рака и щуку — это про ваши конкурсные требования. Создать симбиоз бомбардировщика, штурмовика и истребителя с поршневым двигателем, да еще одним, в принципе невозможно! Но я все равно попробую. Второй вариант, Ju-87-V2, с двигателем Jumo-210 и однокилевым оперением, ушедший в небо в июне тридцать шестого, полностью выполнил конкурсные требования и немедленно был рекомендован к производству. Как и большинство машин Юнкерса, Ju-87 имел множество модификаций, выпускался и пикирующим бомбардировщиком, и торпедоносцем, и палубным бомбардировщиком, и штурмовиком. Но золотыми буквами в историю германской военной авиации он, несомненно, вошел как лучший в мире фронтовой пикирующий бомбардировщик поддержки сухопутных войск. Маневренный, прекрасно управляемый, до зубов вооруженный пушками и пулеметами, с бомбовой нагрузкой в 2 тонны, с бронированной кабиной, самолет стал любимцев пехоты и танкистов, прокладывавшим им дорогу на фронте огненным валом бомб, снарядов, пуль и приводя противника в ужас воем двигателя при пикировании. Правда, скорость у него была невелика. Проанализировав документы люфтваффе 1939–1941 годов, я пришел к выводу, что благодаря массовому использованию Ju-87 в Польской кампании, в битве за Францию, Норвегию, Балканы, на Восточном фронте мы смогли достичь многих быстрых и ярких побед. Я был горд за концерн Юнкерса, изготовивший до сорок четвертого года почти шесть тысяч этих замечательных машин. После Великой войны[19] я более двух десятков лет летал на гражданских самолетах, тихоходных по сравнению с современными истребителями, которые я недостаточно знаю. Мне ближе мощные многомоторные бомбардировщики, разведчики, транспортники. Поэтому в дальнейшем я буду говорить именно о них. Глава 16 Майор Снигирев со своими офицерами-разыскниками, собранными в группу Савельева из управлений контрразведки «Смерш» 1-го и 2-го Белорусских фронтов, работал с утра до ночи. Снигирев, раскрыв большой трофейный блокнот, стал докладывать: — Пока успели обшарить часть города и его окрестностей. Но кое-что нашли. В так называемой мастерской цветного металла, принадлежавшей концерну Юнкерса, обнаружили множество бухт медного провода, как двужильного, так и тонкого одножильного, явно для авиационного электрооборудования. Провод в двойной, а иногда и в тройной полимерной изоляции. Зебурх говорит, что некоторые виды полимерной изоляции ему незнакомы. Всю эту продукцию мы изъяли и завтра-послезавтра самолетами отправим в Союз. Большие катушки алюминиевого кабеля трогать не стали, их заберут по постановлению ГКО. Но вот что интересно, Зебурх нашел несколько кусков незнакомого ему сплава цветных металлов. Возможно — для изготовления контактов, возможно — для навигационного или какого иного оборудования. Он просит вашего разрешения слетать в Москву для проведения анализа этих сплавов и полимеров, на неделю, не более. Не знаю только, стоит ли нам охранять эту мастерскую после вывоза медного провода или пусть комендатура этим занимается? Савельев согласно качнул головой. Ему все больше нравился Снигирев. Организован, конкретен, динамичен, но неспешен, вернее не тороплив попусту. Дело свое знает, людьми не понукает, доверяет им, но контролирует все. — А вы ее тщательно обследовали? Может, какие склады в виде тайников есть? Если продукция мастерской использовалась в электрооборудовании самолетов, значит, должна быть и технологическая документация. Нашли кого-либо из работников мастерской? — Ищем. Думаю, вы правы: документы, если их не сперли и не увезли, точно должны быть. — Майор, сделав пометки в блокноте, продолжил: — На складе кроватной фабрики обнаружили большие запасы готовых крыльев, или, как их называют наши спецы, самолетных плоскостей из алюминия. Инженер Годенков утверждает, к реактивному истребителю Ме-262. Хотя непонятно, вроде все здешние предприятия обслуживали концерн Юнкерса? При чем тут Мессершмитт? — Ничего удивительного. Просто немцы уже давно наладили внутриотраслевую кооперацию и специализацию между заводами под контролем министерства авиации. Возможно, эта кроватная фабрика изготовляла плоскости не только для Юнкерса и Мессершмитта, но и для других авиафирм? А станки, оборудование для производства плоскостей нашли? Документация? — Кое-что из оборудования нашли, наши технари разбираются. Документацию и работавших на фабрике ищем. Ну так что, Александр Васильевич, изымаем кроватную продукцию? Савельев вновь качнул головой и потянулся за папиросами. В дверь постучали. Вошел майор Губенко. — Разрешите, товарищ подполковник? — Майор присел к столу, снял фуражку. — У меня вот какой вопрос. Я тут по приказу Ивана Ивановича, — майор указал глазами на Снигирева, — организовывал охрану мастерской цветного металла, установили пять постов. А потом мои бойцы грузили катушки с медным проводом на трофейные грузовики из нашего автобата, все уже доставлено в расположение части. Вдруг подкатывают пять «студебеккеров» с польскими солдатами, все, заметьте, вооружены ППС[20], во главе с холеным майором. Этот майор мне и заявляет: так, мол, и так, будьте добры, ребята, валите-ка отсюда, да побыстрее. Эта мастерская им выделена. Они, мол, заготовительное подразделение Войска польского и в соответствии с решением Потсдамского совещания, а также по постановлению ГКО СССР выбирают установленные им квоты немецких репараций. — Майор вытер вспотевший лоб носовым платком из нарезанного вафельного полотенца, такими платками зампотылу еженедельно обеспечивал всех офицеров и гражданских опергруппы. — Я, конечно, документы попросил. Все вроде бы чисто. Одна справка подписана генералом Серовым, другая — командующим 2-й Польской армией генералом Сверчевским. Согласно документам, им действительно разрешено собирать лом черного и цветного металла, разбирать на кирпичи разрушенные здания, изымать из этих зданий сохранившиеся стекла, камины и печи, водопроводные и канализационные трубы, вентиляционные короба, снимать электропроводку и еще много чего. — Ну а вы что? — спросил Снигирев. — А что я? Я, конечно, объяснил этому холеному майору, с кем он имеет дело, показал ему удостоверение «Смерша» и попросил удалиться. Тот малость покочевряжился, но хвост поприжал, попросил отдать хоть пару больших катушек алюминиевого провода, потом, ничего не добившись, откозырял по-пижонски двумя пальцами и отбыл со своим отрядом в северо-восточном направлении. Но пока мы любезно беседовали с этим майором, его хлопцы, как муравьи, разбежались по территории и стали тащить все, что плохо лежит: лопаты, грабли, ломы, ведра. Ну не отбирать же это у союзников? Савельев сделал пометки в блокноте, достал из сейфа карту с указаниями расположения соединений на конец мая, синим карандашом обвел какой-то населенный пункт: