— Он просто набит деньгами! — со смехом сказал Седрик. — Разумеется, ни с его, ни с зарплатой Гис он бы не мог себе такое позволить! Это деньги из наследства… Дядя его жены, кажется… — Американский дядюшка? — спросил Венсан с горькой улыбкой. — А вот и нет! Почтенный француз, месье! Наследство дядюшки, которого никто не видел. Значит, Жюльен не придумал ничего лучше, чтобы оправдать свой образ жизни перед коллегами. Удручающе. — Несколько месяцев назад они купили домик в Пиренеях, — добавил Батист. — И это помимо квартиры в Ницце… Обогащение Жюльена при посредстве Лавесьера превосходило все, что мог представить себе Венсан. — Дядюшка Андре был чертовски богат! — невольно вырвалось у него. — Откуда ты знаешь, что его звали Андре? — удивленно спросил Седрик. — Я сказал Андре, но точно так же мог сказать и Раймон или Жак, — уточнил проводник. — Ладно, давай пошли, — сказал Батист, вставая. — Нас ждут туристы… На крыльце он пожал руку друга. Сильнее обычного. — Если тебе понадобится снаряжение или помощники, чтобы восстановить пристройку, ты знаешь, где нас найти… — Спасибо, старик, — с чувством ответил Венсан. — Спасибо… Он дождался, пока они уехали, потом запер дом и еще раз бросил взгляд на могилу Галилея. В самом конце поля, на фоне горных вершин. Захватывающий вид. Дядюшка Андре ничего не потеряет, если немного подождет. * * * Хотя Надя провела ужасную ночь, выглядела она прекрасно. Экскурсанты, сразу же подпавшие под ее обаяние, слушали ее увлеченные объяснения о том, как устроены улья. Потом, сняв защитный комбинезон, она рассказала о разведении пчел, напомнила, почему пчелы оказались на грани исчезновения и почему надо их спасать как можно скорее, иначе человечество может последовать за ними. Она даже процитировала пророчество Эйнштейна: «Если исчезнут пчелы, то через несколько лет исчезнет и человек». Напуганные возможностью грядущей экологической катастрофы, туристы тотчас воззрились на маленьких жужжащих насекомых как на героических созданий, своего рода миниатюрных атлантов, поддерживавших небесный свод своими хрупкими усиками-антеннами, дабы он не упал на людские головы… Давай не смущайся, красавица, воспитывай моих клиентов! — размышлял Венсан с доброй улыбкой. Стоя немного в стороне, он слушал рассказ Нади. Но взгляд, помимо его воли, то и дело задерживался на скромном вырезе ее платья. Вместо того чтобы размышлять о словах Эйнштейна и конце человечества, он вновь переживал их общую ночь. Преступная страсть, пылкая и эфемерная, оставившая после себя сладостные воспоминания. Сладостные и мучительные. И тяжкое бремя. Он не знал, страдала ли она после той ночи. Впрочем, она столько всего перенесла, что подобный поступок для нее, скорее всего, не значил ничего. Попробовав мед, взятый непосредственно из улья, туристы пришли в экстаз от этого чуда природы, а так как медовое чревоугодие нельзя назвать грехом, то горожане в память о посещении пасеки прикупили несколько баночек меда. При зарплате Пьера пасека была не лишним подспорьем. Настал час обеда, и туристы устроились в тени лиственниц, чтобы перекусить. Надя присоединилась к Венсану, но от еды отказалась. — Надо поговорить, — сразу приступил к делу проводник. — О чем? — О тебе… Сегодня утром я видел наших смотрителей. Надя отвернулась, и Венсан пожалел, что начал разговор с места в карьер. — Ты же знаешь, если что-то не так, ты всегда можешь позвать меня… Если надо поговорить, я всегда в твоем распоряжении. — У меня нет желания говорить. Я хочу забыть… — Посмотри на меня, — приказал он мягко. Она подчинилась, и взгляд ее пронзил ему сердце. В ее глазах, словно в двух зеркалах, отражалась глубина ее отчаяния. — Я все понимаю, — продолжал Венсан. — Но ты должна думать о детях… — Ты считаешь, я о них не думаю? — возмутилась она. — Я уже не знаю, за что хвататься… Эмелин со мной не разговаривает. Закрывается у себя в комнате и не хочет меня видеть. А я не понимаю почему… — Она страдает, вот и все. — Но я тоже страдаю! Черт! — Я заеду сегодня вечером… Если ты согласна, я увезу ее к себе, она у меня переночует, а завтра утром я ее привезу. — Ты что, хочешь поссорить ее со мной? Считаешь, я не способна заниматься воспитанием собственных детей? В ее голосе клокотал гнев. — Я этого никогда не говорил, — спокойно сказал Венсан. — Я просто хочу с ней поговорить… Ты веришь мне? Она не ответила; ее молчание оскорбляло его. — Ты мне больше не доверяешь? — А ты? — с враждой в голосе проговорила она. — Ты замечательная, Надя. Но если между тобой и твоей дочерью пробежала кошка, тебе не помешает немного отдохнуть… Хотя бы один вечер. А потом, вдали от тебя Эмелин, быть может, будет легче выговориться. — Ты прав… Ей всегда нравилось проводить время с тобой! Но когда-то ей было хорошо и со мной… — Сейчас ей плохо, она обижена на весь мир… Ты в этом не виновата. Над вершинами стали собираться первые тучки, предвещая вечернюю грозу. Огромная ворона села на ветку в ожидании окончания трапезы, чтобы подобрать остатки. Гораздо более хитрая, чем в басне. — Ты не хочешь есть? — забеспокоился Венсан. — Нет, мне противно!.. У меня давно не было похмелья! И надо же случиться, чтобы Седрик и Батист зашли именно в такой вечер… Они наверняка нашли меня в жутком виде… — Они испугались, — объяснил Венсан, чтобы избавить ее от стыда. — Они беспокоились о тебе. Они все прекрасно понимают и не осуждают тебя. — Батист просто супер! — с печальной улыбкой промолвила она. — Как обыч… — А видел бы ты Седрика! — перебила она его с нервным смехом. — Думаю, ему было еще хуже, чем мне. — Мальчик очень впечатлительный! Но мы сделаем из него настоящего горца! Чем больше я его узнаю, тем больше ценю его… — Надеюсь, они по-прежнему будут навещать меня, — с беспокойством произнесла Надя. — После того, что случилось… — Не переживай. — Ты, надеюсь, ничего им не сказал? О Пьере и этой шлюхе Гислен… — Разумеется, нет! За кого ты меня принимаешь? — Ладно, успокойся… Вскоре настало время вести группу назад, и Венсан попрощался с Надей и ее пчелами. На обратном пути он практически не обращал внимания на туристов: слишком много мыслей вертелось в голове. О той безумной ночи не заговорил никто: ни он, ни Надя. Они никогда не упомянут о ней. Но ни он, ни она о ней не забудут.