— При условии, если она решит не играть в молчанку. — Да. — Барнаби старался не рассматривать эту возможность. При всей краткости знакомство с истинной миссис Холлингсворт дало ему почувствовать, что у нее стальной хребет, каменное сердце, а воля не уступает твердостью его собственной. — Как именно она заставила мужа выпить смертельную дозу, мы пока не знаем. Однако нам точно известно, что галоперидол у нее имелся. Она дважды посетила врача и мастерски разыграла перед ним нервный срыв, предъявив для пущей убедительности синяки и ссадины. Правда, когда доктор пожелал осмотреть их поближе, она, по его словам, «отшатнулась». Он дважды выписывал ей галоперидол, но на третий раз отказал в рецепте. Опасался, как бы она не покончила с собой. — Молодец дамочка! — невнятно провозгласил из задних рядов малый, набивший рот палочками «твикс». — Любому, кто с ней не встречался, легкость, с которой она манипулирует людьми, может показаться просто невероятной, — продолжал Барнаби. — Могу лишь сказать, что за все годы службы не встречал никого, кто делал бы это лучше нее. Тут старший инспектор остановился и привычно взглянул на циферблат своих наручных часов. Ровно шесть тридцать. Пора заканчивать. Пора ополоснуть лицо водой и выпить чашку чая. Потом четверть часа тихо посидеть в кабинете, собираясь с мыслями, потому что следующая встреча потребует крайнего напряжения сил и осторожности. И это еще мягко сказано. Сопровождаемый сержантом Бериллом, старший инспектор Барнаби вошел в то самое помещение наверху, где совсем недавно допрашивал Сару Лоусон. Четкого плана у него на сей раз не было. Не имелось и козырей в рукаве. Ни заранее заготовленных коварных фраз, ни остроумных реплик. Он решил определиться с тактикой по ходу допроса. При появлении полицейских Симона и Джилл Гэмбл, которые беседовали между собой, замолчали, однако у Барнаби сложилось впечатление, что они только что о чем-то спорили. Симона выглядела спокойной и собранной. Вероятно, она решила сгладить несхожесть между вызывающим великолепием последнего появления на публике и непритязательной скромностью предыдущего образа — женщина вамп против сельской молочницы. А потому сейчас на миссис Холлингсворт было простое, серого шелка платье-рубашка, гладкие серебряные треугольники серег в ушах и массивные коралловые браслеты на запястьях. Продуманная косметика создавала иллюзию естественного сияния, а духи она выбрала легкие, цветочные. Барнаби вздохнул с облегчением, поняв, что это не «Джой». Он обменялся рукопожатием с Джилл Гэмбл, которую знал давно. Сержант Берилл включил магнитофон на запись, и допрос начался. Первой вступила Джилл: — Должна сказать сразу, старший инспектор, что моя клиентка не согласна с выдвинутым против нее обвинением. Однако она не отрицает, что находилась в коттедже «Соловушки» в ночь смерти ее мужа, и готова искренне отвечать на все вопросы, которые вы пожелаете задать ей относительно всех обстоятельств дела. — Звучит многообещающе, — оценил Барнаби. — Итак, миссис Холлингсворт… — Ах, инспектор! — воскликнула Симона и вся подалась вперед, сцепив маленькие ручки. — Сказать не могу, как я счастлива, что все это теперь позади. Наконец-то! — Уверен, что мы все… — Вы не представляете, как я была несчастна. Дошла до того, что стала копить таблетки, которые мне прописал доктор. — Тут она с беспокойством посмотрела на Джилл, которая ободряюще кивнула. — Я чувствовала, что лучше мне умереть, чем жить так, как я жила. Я умоляла Алана отпустить меня. Я бы вернулась в Лондон и попробовала начать с чистого листа. Но он сказал, что не отпустит меня никогда. А если я убегу — отыщет меня, где бы я ни скрывалась, и… и убьет. — И потому вы решили его опередить? — Эта была фраза во вкусе Троя, что и отразилось на голосе Барнаби, который прозвучал жестче обычного. — Все было совсем не так. И если вы имеете в виду, что я все рассчитала заранее… — Распотрошить тридцать капсул, избавиться от оболочек, развести порошок в стакане с виски и вынудить человека выпить эту чертову смесь… Если тут не усматривается холодный расчет, то что же еще? — Вы не понимаете… — Так объясните мне. — Это нелегко. — Симона достала из сумочки крошечный шелковый платочек, деликатно промокнула глаза, заткнула платок за браслет и тяжело вздохнула. А затем сказала нечто настолько дикое, что Барнаби подумал, не ослышался ли он: — Я не хочу, чтобы у Сары возникли неприятности. — Как вам известно, мисс Лоусон уже арестована и ей предъявлено обвинение, — произнес инспектор, когда к нему вернулась способность дышать. — Она также полностью признала свое участие в тайном сговоре. А теперь расскажите мне о ваших отношениях. — Ну хорошо, — начала Симона, поудобнее устраиваясь на стуле и складывая руки на коленях. — Все началось вскоре после того, как я обосновалась в Фосетт-Грине. Она стала приглашать меня на чашечку кофе. Мне было очень одиноко, и я приходила. Но это оказалось не очень интересно, даже тяготило, честно сказать. Все эти разговоры про музыку, живопись и всякое такое. Все эти книжки с картинками и попытки как-то меня заинтересовать… Вскоре она взяла привычку обнимать меня за плечи, прижиматься ко мне и всякое такое. Она захотела меня нарисовать, и я согласилась. Но это была такая тоска — просто сидеть, не шевелясь, уставившись в одну точку. — Какого характера были эти рисунки? — уточнил сержант Берилл. — Я не раздевалась, если вы это имеете в виду. — Коль скоро вы относились к мисс Лоусон так, как сейчас описываете, — вступил Барнаби, — зачем, скажите на милость, решили посещать ее занятия? — Она без конца твердила про то, как искусство меняет жизнь человека. Разумеется, я в это не верила. А потом решила: отчего бы не попробовать? Смогу хоть ненадолго выбираться из сонной дыры, видеть новые лица… Но поездки с ней на машине меня напрягали. Правда, она ничего такого со мной не делала, но без конца жужжала насчет женской дружбы, насчет того, что мы в каком-то смысле сестры по духу и складу ума. Я-то про себя думала: «Нет уж, спасибо, никому я не сестра». Ну а после третьей или четвертой поездки все пошло всерьез. Тут Симона сделала паузу, выпила глоточек воды и несколько минут не произносила ни слова. Барнаби прекрасно понял, что пауза эта далеко не последняя. Хотя у Симоны имелось достаточно времени, чтобы продумать сюжет и найти по ходу дела все нужные эмоции, рассказывать вслух всю эту историю оказалось довольно сложно. — На обратном пути Сара свернула в глухой переулок возле Хеллионз-Вичвуда. Мне стало не по себе. Я уж было подумала, что она начнет приставать, и сидела сама не своя. Но ничего подобного, все было спокойно. Она сказала, что любит меня больше жизни и хочет, чтобы я бросила Алана и жила с ней. Я обалдела. Она стала уверять, что никогда не будет ни к чему меня принуждать. Слышали мы такие песни! — Симона издала хриплый смешок. — Еще сказала, что продаст свой коттедж и купит дом там, где я захочу. Я ответила, что люблю Лондон, а на деньги от продажи этой ее развалюхи можно купить разве что квартирку с одной спальней где-нибудь в районе Уолтемстоу. Она сказала, что у нее есть небольшие сбережения и что можно выручить еще немного, если продать кое-какие вещи, доставшиеся от родителей. Все это выглядело жалко, сказать вам правду. «Услышишь от тебя правду, как бы не так!» — подумалось Барнаби. — Значит, после этого вы перестали посещать занятия? — спросил сержант Берилл. Симона молчала. Чувствовалось, что она в некотором замешательстве. — Наверное, это довольно трудно, миссис Холлингсворт, — проговорил Барнаби. — Что именно? — Трудно припомнить, что было дальше. — Не понимаю, почему вы так саркастичны. — Ее розовая нижняя губка слегка задрожала. — Хотите, я освежу вашу память? — Не указывайте моей клиентке, что и как ей следует говорить, — с легким раздражением заметила Джилл. — Вы, вероятно, забыли, что она делает все возможное для помощи следствию. Сержант Берилл перекинул мостик через возникшую ледяную паузу, повторив свой предыдущий вопрос. — Правильно, перестала, — в конце концов произнесла Симона. — Алан обнаружил, что я езжу на занятия. Он был очень ревнив и иногда… иногда мог ударить, поэтому мне пришлось это сделать. — И он был так признателен, что купил вам бриллиантовое колье стоимостью в четверть миллиона, — не удержался Барнаби. — Алан любил делать подарки. Пожалуй, это первое, что мне в нем понравилось. Оба детектива дружно расхохотались, а она, поглядев на них с недоумением, что-то прошептала своему адвокату. Джилл Гэмбл укоризненно покачала головой, а вслух сказала: — Все в порядке. Вы все делаете правильно, Симона. — Вам известно, на что он пошел ради этих денег? — спросил Барнаби. — Смутно. Где я и где бизнес? — Симона беспомощно повела точеными плечиками и легонько вздохнула, наморщив прелестный лобик, как неразумное дитя. — Как думаете, что толкнуло его на такой отчаянный шаг? — Боже правый, откуда мне знать? — Я полагаю, что в вашем браке Алан не был ни притеснителем, ни насильником. Скорее, наоборот: доминирующая роль принадлежала вам, миссис Холлингсворт. Вы пригрозили Алану — думаю, не в первый раз, — что бросите его, если он не купит то, чего вам хочется. Симона вся сжалась, отчего стала выглядеть совсем уж беспомощной. Она молчала, но ответ легко читался в ее великолепно подрисованных глазах: «А ты докажи!» И конечно, доказать Барнаби ничего не мог. — Так план вашего побега созрел как раз после того неприятного эпизода? — Верно. Сара этого так не оставила. Она несколько раз навещала меня в «Соловушках». Жестокость Алана ее просто бесила. Она была готова сама с ним разобраться. — Неловкая ситуация, — прокомментировал сержант Берилл. — Однажды она появилась с планом похищения. Ей было известно, что я работала гримером на телевидении. Я рассказывала, как гримировала актеров, исполнявших роли жертв аварии или умерших, и всякое такое. План, вообще-то, был очень простой. Я исчезну, мы сфабрикуем фотографии, заберем деньги — и вуаля! — А потом? — спросил Барнаби. — Что, простите? — Вы дали ей понять, что готовы строить новую счастливую жизнь вместе? — Нет. Я сказала, что там будет видно. — Умно, ничего не скажешь. — И еще я сказала, что не могу бросить на произвол моего дорогого Нельсона. Мы договорились, что я посажу его в коробку, оставлю в патио, а она придет и заберет кота. Я положила ему в еду на завтрак таблетку, из тех, что мне дал доктор Дженнингс, чтобы он не шумел, бедная моя крошечка! — Во вторник вы утверждали, что в коробке были стеклянные банки. — Вы же понимаете, инспектор, что во вторник я была в очень плохом состоянии. — Итак, в день исчезновения вас увез автобус, а Сара унесла кота. — Да. И в перерыве между занятиями она привезла его в эту блошиную нору, которую сняла. Я заранее дала ей список вещей, которые она должна купить: грим, журналы, еду для меня и Нельсона, кювету, где он мог справлять свои дела. Затем она укатила обратно в Фосетт-Грин и постаралась, чтобы ее там увидело как можно больше людей. Что-то вроде алиби, пока меня тут вроде как держат. А вечером она опять заскочила ко мне, чтобы забрать письма и отнести их на почту. — Тут у вас неточности со временем, миссис Холлингсворт, — заметил Барнаби. Поймав ее наконец на лжи, впервые с начала допроса, он испытал некоторое удовлетворение. — В «Пенстемоне» нам сообщили, что в день исчезновения вы звонили мужу на работу в пять пятнадцать. Каким образом вы могли ему звонить, если в это время уже укрылись на Флевелл-стрит? Симона ни секунды не колебалась: — Сара купила мне прелестный маленький мобильник. Видите ли, нам нужен был телефон, чтобы диктовать условия передачи выкупа. Хотя тот первый звонок Алану — целиком моя идея. Я решила, что это положит эффектное начало. Барнаби вспомнилось пьяное отчаяние ее мужа, красочно описанное констеблем Перро.