– Подождите, – сказала Блу. Она оставила их, чтобы принять заказ у парочки за столиком номер четырнадцать. Оба хотели чаю со льдом. «Нино» незаслуженно славился своими чаями – даже вывеска в окне гласила, что здесь подают лучший в Генриетте чай со льдом, – хотя Блу была готова поклясться, что процесс приготовления чая совершенно ничем не примечателен. «Воронята падки на рекламу», – подумала она. Вернувшись, она облокотилась на стол рядом с Адамом, и тот коснулся ее запястья. Блу не знала, как реагировать. Коснуться его руки в ответ? Подходящий момент прошел. Она выругала себя за то, что тело не подсказало ей правильный вариант. Блу спросила: – А это что за язык, кстати? – Мы не знаем, – сказал Ганси, с соломинкой во рту. – Почему чай здесь такой вкусный? – Я в него плюю. Дайте посмотреть. Девушка взяла коробку. Та оказалась тяжелой, как будто внутри была набита механизмами. Вообще эта штука напоминала тетрадь Ганси, посвященную Глендауэру. И выглядела она роскошно – вовсе не то, чего Блу ожидала от Ронана. Осторожно трогая гладкие, прохладные колесики, она выложила на английской стороне коробки собственное имя. Кнопки вдавились, и колесики на других сторонах тоже задвигались, бесшумно и плавно. Блу медленно перевернула ящик и прочитала на каждой стороне по очереди: celea. С одного бока было пусто. Ганси перечислил, поочередно указывая на слова: – Латинский, коптский, санскрит, что-то незнакомое… а здесь должен быть греческий. Странно, что ничего нет, да? Ронан презрительно ответил: – Ничего странного. У древних греков не было слова для обозначения синего[1]. Все уставились на него. – Какого черта, Ронан? – спросил Адам. – Уму непостижимо, – задумчиво произнес Ганси, – отчего твои контрольные не содержат ни намека на столь прекрасное классическое образование. – Преподы задают не те вопросы, – ответил Ронан. Дверь ресторана открылась. Блу должна была принять и посадить новоприбывших, но она продолжала стоять у стола и, нахмурившись, изучала коробку. Наконец она сказала: – Я могу задать нужный вопрос. Что это за язык на той стороне? Ронан раздраженно взглянул на нее. Ганси склонил голову набок. – Мы не знаем. Блу указала на Ронана (тот скривил губы). – А он знает. Где-то в недрах. Я чую. – Ни хрена ты не чуешь, – отозвался Ронан. Последовала короткая пауза. Конечно, такие ответы для него были вполне типичны. Однако прошло уже очень много времени с тех пор, как он в последний раз обрушивался на Блу подобным образом. Она сделала вдох и буквально ощетинилась. Ганси медленно произнес: – Ронан, ты больше никогда не будешь говорить с Джейн таким тоном. Адам и Блу одновременно уставились на Ганси, который не сводил взгляда с салфетки. Дело было не в том, что именно он сказал, а в том, что он при этом ни на кого не смотрел. И потому случившееся казалось особенно странным. Блу, чувствуя, как у нее разгораются щеки, ответила: – Я не нуждаюсь в заступниках. А ты, – добавила она, повернувшись к Ронану, – не думай, что я позволю так с собой разговаривать. Особенно если ты злишься, оттого что я права. Она повернулась к двери и услышала, как Адам сказал: – Ну ты придурок. А Ной рассмеялся. Блу пала духом, когда увидела нового клиента – Джозефа Кавински. Ошибиться было невозможно. Вороненок, который явственно казался чужеродным здесь. Буквально всё в его лице – длинный нос, большие глаза с тяжелыми веками, изгиб темных бровей – разительно отличалось от облика местных жителей, среди которых она выросла. Как и большинство парней из Агленби, он носил массивные солнечные очки, короткую стрижку, маленькую сережку в ухе, золотую цепочку на шее и белую майку. Но в отличие от других Воронят Кавински страшно пугал Блу. – Эй, куколка, – сказал он ей. Он стоял слишком близко – и постоянно двигался. Он всегда двигался. В его полных губах было что-то хаотическое и вульгарное, как будто Кавински проглотил бы ее, если бы подошел вплотную. Блу ненавидела его запах. Он даже в школе пользовался дурной славой. Если нужна была шпаргалка, чтобы сдать экзамен, Кавински мог ее дать. Если нужно было поддельное удостоверение, он мог его добыть. Если кто-то хотел влезть в неприятности, он мог их обеспечить. – Я не куколка, – ледяным тоном ответила Блу, взяв со стойки заламинированное меню. Щеки у нее вновь разгорелись. – Столик на одного? Но он даже не слушал. Качнувшись на каблуках, Кавински вытянул шею, чтобы осмотреть зал. Не взглянув на Блу, он сказал: – Моя компания уже здесь. И отошел. Как будто Блу была пустым местом. Казалось, она никогда не простит Кавински за то, что он вселял в нее ощущение собственной незначительности. Ну, или саму себя – за то, что она заранее предчувствовала это ощущение и не могла от него отгородиться. Блу сунула меню обратно на стойку и несколько секунд стояла, ненавидя их всех, ненавидя эту работу и чувствуя себя необыкновенно униженной. Затем она сделала глубокий вдох и налила чаю для столика номер четырнадцать. Кавински направился прямо к большому столу у дальней стены, и позы остальных мгновенно изменились. Адам с подчеркнутой скукой рассматривал столешницу. Чумазый Ной втянул голову в плечи, но не мог оторвать глаз от чужака. Ганси встал, опираясь на стол. В его осанке было нечто, скорее, угрожающее, чем уважительное. Впрочем, больше всех изменился Ронан. Хотя он остался сидеть с небрежно скрещенными на груди руками, его плечи буквально налились напряжением. В глазах Ронана появились ярость и жизнь, точно так же, как в ту минуту, когда он запустил самолетик над полем. – Я увидел у входа твое ведро с гайками, – сказал Кавински. – И вспомнил, что у меня есть подарок для Линча. Засмеявшись, он бросил на стол перед Ронаном какую-то высохшую спутанную кучу веревок. Ронан окинул взглядом подарок, с великолепным презрением приподняв бровь. Откинувшись на спинку, он потянул за торчавший из кучи хвостик. Это оказался кожаный шнурок, вроде тех, что он постоянно носил на запястье. – Очень мило, чувак, – произнес Ронан, поднимая его повыше, как спагетти. – Пойдет к любому костюму. – То, что доктор прописал, – добродушно согласился Кавински. – И что мне с ними делать? – Блин, а я знаю? Просто я сразу подумал про тебя. Передари. Это, типа, белый кролик. – Белый слон, – негромко поправил Ганси. – Только не надо никакой политики, Дик, – предупредил Кавински. Он положил ладонь на бритую макушку Ронана и слегка потер ее. У Ронана сделался такой вид, словно он был готов укусить Кавински. – Ладно, я пошел. Дела у меня. Успехов вашему библиотечному клубу, девочки. Уходя, он даже не взглянул на Блу. Та напомнила себе: «Если он к тебе не пристал – это хорошо». Но она чувствовала себя невидимкой. Тем, кого и нельзя увидеть. «Ной всегда чувствует себя именно так?» Ганси сказал: – Единственное, что меня радует – это возможность рисовать себе, как он будет торговать подержанными машинами к тому моменту, когда ему стукнет тридцать. Ронан, опустив голову, продолжал рассматривать кожаные шнурки. Одна рука у него была сжата в кулак. Блу задумалась, в чем истинный смысл подарка Кавински. Интересно, понимал ли этот смысл Ронан? – Я же сказал, – негромко произнес Ганси. – Одни проблемы. 7