– Ты подождешь? Я приму душ. Прошла секунда. «Мне жилось гораздо проще, – подумал Адам, – когда мы не были знакомы». Блу сказала: – Мойся, я не возражаю. Я просто решила забежать поздороваться, прежде чем ехать в «Нино». Он покрутил ключом в замке, и оба вошли. Они остановились в середине комнаты – единственном месте, где можно было стоять, не пригибаясь. – Ну, – сказала Блу. – Ну, – сказал Адам. – Как дела на работе? Адам попытался вспомнить что-нибудь веселое. Его мозг напоминал ту самую коробку, которую он опрокинул в конце смены. – Вчера Бойд спросил, не хочу ли я поработать у него механиком в следующем сезоне. Я имею в виду гонки. – И что это значит? – После выпуска я не остался бы без работы. На полтора-два месяца в году пришлось бы уезжать. Вообще-то это было лестное предложение. Большинство механиков, путешествовавших с Бойдом, были гораздо опытнее, чем Адам. – Ты отказался, – предположила Блу. Он взглянул на девушку. Адам понимал ее хуже, чем Ганси. И теперь он не мог угадать, довольна она или разочарована. – Я еду в колледж. Он не стал добавлять, что выворачивался наизнанку в Агленби не ради того, чтобы сделаться автомехаником. Работать у Бойда было бы неплохо, если бы Адам не знал, какие еще существуют возможности. Если бы он не вырос рядом с Академией Агленби. Если ты никогда не видел звезд, достаточно и свечки. Блу потыкала пальцем полуразобранный бензонасос, стоявший на газете. – Ну да. Что-то маячило за ее ответом, какое-то личное беспокойство. Адам коснулся лица девушки. – Что случилось? Это было нечестно. Адам знал, что его прикосновение отвлечет обоих от ответа. Разумеется, Блу закрыла глаза. Он прижал ладонь к ее прохладной щеке, а потом, секунду помедлив, провел рукой вниз. Адам с особой остротой ощущал отдельные пряди волос на шее у Блу, легкую липкость кожи после солнца, выпуклость горла, которая задвигалась, когда девушка сглотнула. Он перехватил ее второй рукой и притянул к себе. Осторожно. Теперь она прижималась к нему, стоя так близко, что Адам устыдился своей потной футболки. Подбородком он упирался Блу в макушку. Она слабо обвила его руками. Адам чувствовал ее горячее дыхание, нагревавшее ткань футболки. И никак не мог забыть, что прикасается к Блу бедром. Этого было мало. У Адама всё заныло внутри. Но ему не позволялось пересекать определенную черту, и Адам никогда не знал в точности, где она проходит. Несомненно, сейчас они к ней приблизились. Происходящее казалось опасным и чересчур материальным. Затем пальцы Блу осторожно вжались ему в спину, нащупали позвоночник. Значит, он зашел не слишком далеко. Адам наклонился, чтобы поцеловать Блу. Та вырвалась из его рук. Девушка так торопилась отойти, что даже споткнулась. Она стукнулась головой о скошенный потолок. – Я сказала – нет, – произнесла Блу, потирая затылок. Адаму стало больно. – Полтора месяца назад. – И всё равно – нет! Они уставились друг на друга, в равной мере уязвленные. – Просто… – сказала Блу, – просто мы не будем целоваться. Боль не проходила. Адаму казалось, что его тело превратилось в сплошные нервные окончания. – Не понимаю. Блу коснулась губ, как будто он ее уже поцеловал. – Я же тебе говорила. Он просто хотел ответа. Хотел знать, в ком причина – в нем или в ней. Адам не знал, как спросить, но все-таки рискнул: – Что-то… случилось с тобой? На лице Блу отразилось секундное замешательство. – Что? О, нет. Разве должна быть причина? Нет, и всё! Разве этого недостаточно? Адам имел право сказать «да». Он это знал. А развернутый ответ заключался в том, что ему хотелось точно знать, в чем дело: может, у него плохо пахнет изо рта, ну или Блу флиртует с ним только потому, что до сих пор за ней никто не ухаживал, или есть еще какое-то препятствие, которое не приходило ему в голову. – Я пойду в душ, – сказал он. Адам старался не говорить таким тоном, как будто ему было обидно, но ему БЫЛО обидно, и говорил он именно так. – Ты побудешь здесь? Или тебе надо спешить? – Я подожду. Она тоже старалась не говорить таким тоном, как будто ей было обидно, и тщетно. Пока Блу перебирала карты, лежавшие на его самодельной пластмассовой тумбочке, Адам стоял под холодным душем и ждал, когда сердце перестанет дымиться. «Чего ты хочешь, Адам?» Он не знал. Стоя в старой душевой кабине со скошенным потолком, он заметил в зеркале свое отражение и испугался. На мгновение что-то показалось ему неправильным. Или нет. На него смотрело худое большеглазое лицо, взволнованное, но вполне обычное. И тут он вновь подумал про Кабесуотер. Иногда, казалось, он вообще не думал ни о чем другом. Адам мало чем владел – владел по-настоящему, только он и никто другой, – но теперь и у него кое-что появилось: их сделка. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как он принес себя в жертву Кабесуотеру, чтобы пробудить силовую линию. Ритуал как таковой казался ему расплывчатым и нереальным, словно он наблюдал за происходящим на экране телевизора. Адам был полностью готов к жертвоприношению. Но он понятия не имел, каким образом ему в голову пришли те конкретные слова, которые он в конце концов сказал: «Я буду твоими руками. Я буду твоими глазами». До сих пор ничего не произошло. И в чем-то это было еще хуже. Адам чувствовал себя как пациент с непонятным диагнозом. Стоя в душе, он поскреб ногтем покрытую коричневым летним загаром кожу. След от ногтя сделался из белого красным, и, глядя на него, Адам вдруг понял, что вода, льющаяся сверху, выглядит как-то странно. Словно в замедленном действии. Он проследил взглядом струю воды и целую минуту наблюдал, как она льется из металлической головки душа. Мысли превратились в путаницу образов… прозрачные капли, повисшие на металле, и дождь, дрожащий на зеленых листьях… Адам моргнул. Ничего странного в воде он не видел. И никаких листьев. Нужно было поспать, пока он не натворил глупостей на работе. Выключив воду, Адам – с ноющей спиной, плечами, душой – медленно вытерся и оделся. Он боялся (или надеялся), что Блу все-таки ушла, но, когда он, вытирая волосы насухо, открыл дверь ванной, то обнаружил, что она стояла в дверях и с кем-то бодро разговаривала. В коридоре стояла приходская секретарша, с закудрявившимися от жары черными волосами. У нее, вероятно, было какое-то официальное название, известное только Ронану, «мирская сестра» или типа того, но Адам знал ее исключительно как миссис Рамирес. Она делала буквально всё, разве что не проводила службы. В том числе приходила к Адаму забирать плату за комнату. Когда он увидел ее, в животе у него всё сжалось. Адама мгновенно наполнила уверенность, что его последний чек не был принят к оплате. Сейчас миссис Рамирес скажет, что на счету недостаточно денег, и тогда Адаму придется напрячь все силы, чтобы чем-то заткнуть дыру, затем заплатить пеню, затем заплатить миссис Рамирес, и в следующем месяце он опять задолжает… бесконечный порочный круг дефицита. Тонким голосом он спросил: – Чем могу помочь, мэм? Выражение лица женщины изменилось. Она сама не знала, как сказать то, что собиралась. Адам крепче ухватился пальцами за косяк. – Ох, милый, – произнесла миссис Рамирес, – да я насчет арендной платы за комнатку. «Я больше не могу, – подумал Адам. – Больше не могу. Пожалуйста, я больше не выдержу». – Нам теперь по-другому начисляют налоги, – начала миссис Рамирес. – На это здание. Сам знаешь, мы на тебе не наживаемся. Так что платить будешь соответственно. То есть на двести долларов меньше. Адам услышал слова «двести долларов» и содрогнулся, а потом до него дошло остальное. Он решил, что ослышался. – Меньше? В год? – В месяц. Блу восторженно выдохнула. А Адам, казалось, никак не мог усвоить, что ему внезапно снизили квартплату на две трети. Две тысячи четыреста долларов в год, которые вдруг освободились! Не успев скрыть одиозный местный акцент, он уточнил: