Мираж не истекает кровью и не сбрасывает с себя собаку – он просто начинает сдуваться, как проколотый воздушный шарик. Глаза у Джека округляются и наползают к ушам – брезгливо отскакивает, виновато оглядываясь на меня: мол, добыча обвела его вокруг пальца. – Вот молодец, хороший пёс! Иди сюда, Риту мы сейчас найдём, – тянусь к нему, но Том опять не даёт сдвинуться с места. – Что?! – раздражённо поворачиваюсь, чувствуя, как пёс уткнулся носом мне в ногу. – Наверх посмотри. И что? Небо. Так… небо. Сумеречное. Не земное. Наверху. Слева – трибуны. Вид снизу. Я лежу. Так. Мирабилианский амфитеатр или как его. Неужели у меня… получилось? Похоже, Том не решился перенести меня в кар, чтобы ничего не испортить. – Теперь на меня, – голос справа. Ого, у него испарина на щеках и прядь волос прилипла ко лбу. Так. Махом поднимаюсь на ноги, покачиваюсь, еле сохраняю равновесие и сдерживаю рвотные позывы. – Где источник? Надо догнать его… – Ш-ш-ш! Остановись. Вот он, – разгибаясь, указывает на маленькую коробочку в примятой траве. – Он же может… – Не может. Сеть восстановили. – Почему он?.. – Ты его… вроде как замкнул. – Каким образом?! – Спроси, Ваня, что-нибудь полегче. Таким же, надо думать, каким ты мне… мозг чуть не вынес. Много раз… – Да конечно! А то ты мне нет! – Вынес? – щурится, качнув шеей назад, будто хочет разглядеть меня сразу целиком. – Нет, ну… ты мне его как охватил, что ли, окутал или… отуманил мой мозг… – И это – совершенно противоположно, так? – Так. – А говоришь, плохое слово – наоборот… – и добавляет, будто пьянея от радости: – Шиворот-навыворот, да? – Вот ты прямо сейчас… – Всё, вставай. Отправим его в лабораторию и отдохнём. 30 марта 2099 года, Мирабилис Плетусь за ним до кара, восстанавливая пазл: – Почему Джека не было в самом начале? – Надо думать, ты про него забыл. – Зачем ты выслал Алекса с Риткой? О… – Да. Оградил нас от твоих… привязанностей… – Хитро. – Трюк с собакой мне понравился больше… Забравшись в летательный аппарат, прихожу в себя окончательно – или в большей степени – и эйфория от немыслимой победы сменяется стойким непониманием, что я конкретно сделал и должен ли был делать именно это. Лея произносит какие-то слова, но я не успеваю сориентироваться с переводом, а ментальной связи с ней никакой уже нет. – Том… а если бы я согласился послушать сакральные речи расы двадцать шесть? – Тебя бы засосало насовсем, – роняет, якобы сосредоточившись на создании маршрута и взлёте. Но в ответной тишине с полминуты, кажется, никто даже не дышит. – Мне не до шуток. Ты это только что выдумал? – Нет. Был один случай. Двадцать восемь лет назад. Мой друг вошёл в Мираж после череды таких его перемещений. Вместе со мной. Я вытащил оттуда двоих прохожих. И так же, внутри иллюзии, его стали приглашать к беседе. Я попробовал помешать, но он просто оборвал связь. Никто из нас не смог его больше там найти. – А как же… отсюда было не разбудить? – Запредельная кома. Он всегда любил риск, потому оставил завещание – эвтаназия… Тянул как мог, но три года назад мне всё же пришлось отключить его от системы. – То есть… тебе? Ты прямо сам это сделал? – Да, история нашумевшая, а я член Совета. – Так вот что это за друг, о котором ты рассказывал на Ёжике! Том молчит, никак не меняясь в лице. Одолевает свинцовое чувство. Рисковать чужой жизнью, не посчитав нужным ввести в курс дела, – и ведь не на службе, и даже не на Земле… С управлением совсем разобрался, поэтому прямо под носом у Тома уверенно задаю курс на вокзал пневмодороги – единственный известный мне способ попасть в космопорт. – Тебя не выпустят с планеты, – включает автопилот и демонстративно раскладывает ладони на коленях. – Если я хорошенько начищу морду члену Совета, меня с радостью выпроводят с планеты, полагаю, – старюсь так же спокойно парировать я. – А помешать мне с твоей стороны будет не по-джентльменски, да? – Ваня! – прикрикивает Лея, порываясь обхватить меня сзади, но Том останавливает её незнакомым жестом. – Мы покатаемся на поезде, если поможет остыть, но тебя не выпустят с планеты. Бессмысленно уставившись на сумрачный пейзаж за лобовым стеклом, зубами сжимаю губу до острой боли и, пытаясь слизнуть кровь, понимаю, что прокусить-то и не удалось… Остыть… Как же любят во всей Вселенной тыкать этим словом в меня… Да он вообще, что ли, потерял берега?! – И какого хрена ты не рассказал мне всё это до того, как я туда полез? И Лея… вы, блядь, договорились, что ли?! – Не выражайся, – рявкает он мне прямо в ухо. – Никто не осмелился сказать… Страх мог помешать игнорировать его атаку. – Страх?! Я был бы профнепригоден, если бы не умел его глушить… – Мой страх, – запросто открывает Том, – подстрекаемый твоим знанием. – Ты за олигофрена меня принимаешь?! Учитывая риски, я бы мог просто туда вообще не соваться! – Ты?! Не соваться?! Помнишь, что вытворял сегодня? И даже сейчас мне не веришь! Крыть особо нечем. А кататься на поезде бессмысленно. Снова без препятствий со стороны пилота меняю маршрут, активировав рычажок «домой». – А если бы что-то пошло не так? Вышло из-под контроля, а, Том? – Я бы всё уладил. – Ну конечно! Ты всесилен? И вообще… я вам как подопытная крыса, да? Ты с самого начала всё это запланировал? – Некоторым образом… – Почему Мираж не попробовал засосать тебя самого? – Надо думать, это невозможно, – вертит шеей, извлекая откуда-то из-под панели управления бутылочки с очередной порцией питательных коктейлей и впихивая одну из них, с ярко-розовым содержимым, мне, – я уже пробовал объяснить… меня затруднительно… вычленить из… всего остального. Особенно для него, выходит… Глотаю нечто в пограничной степени сладкое и ленюсь уточнить, не приготовлен ли случайно этот напиток для Тома. В темноте подлетаем к дому: о ночной подсветке улиц у мирабилианцев какое-то странное представление – похоже, она включается только там, где происходит активное движение.